В отличие от Джорджа, она не считала, что этому нужно серьезно учиться. Например, умению концентрироваться перед выходом на возвышение. Умению обращаться с прихожанами. Что делать, если на проявление духа отвечают равнодушием или полным непониманием. Или как замаскировать, что на самом деле никто к тебе не явился. Ава заверила Джорджа, что этого никогда не случится, потому что ее связь с потусторонним миром абсолютно реальна. Кроме того, она практически родилась на сцене. Импровизация знакома ей так же, как собственное имя. Ава неохотно уступила лишь тогда, когда поняла, что без предварительной подготовки ее на подмостки не выпустят.
Чтобы пояснить свои мысли, Джордж сводил ее на несколько церковных собраний. Один-два признанных медиума дали ей несколько ценных советов. Ава слушала. Снисходительность старших товарищей заставляла ее скрежетать зубами, но она слушала. Ее самоуверенность тревожила коллег. Она казалась им бездарной.
С самого начала у Авы, как у старомодного странствующего мага, был помощник. Им стала ее дочь Карен. Она хранила длинный плащ из черного бархата, следила за ее зеркалом и косметическим набором, проверяла, чтобы все на возвышении стояло на своих местах, и заваривала специальный травяной чай. Кроме того, на первых порах она в конце встречи приносила Аве букет «от благодарного клиента»; эти цветы Ава покупала заранее. Но после жалоб других магов от этого пришлось отказаться. Такое мог себе позволить не каждый.
Сначала все шло хорошо. Голоса никогда не подводили ее, и Ава наслаждалась вниманием публики. Волны страстного желания заменяли Аве огни рампы в тот момент, когда она начинала говорить. После окончания представления ей нравилось выслушивать благодарности собравшихся, которые жали ей руки и говорили, что она — чудо. Что она изменила их жизнь, принеся в юдоль скорби солнечный свет. Все это было очень мило.
Трудности начались три года спустя. Хотя дела по-прежнему шли неплохо, Ава чувствовала себя так, словно попала в ловушку и бродит по кругу. Иногда ее приглашали «приехать в гости» (как это тогда называлось) в отдаленные церкви, что Ава делала с удовольствием, или принять участие в «вечере ясновидения», от чего она всегда отказывалась. Но до настоящей славы, как показал опыт Дорис Стоукс (о которой Ава теперь знала все), по-прежнему было далеко. Ава Гаррет была таким же ничтожеством, как большинство медиумов, вращавшихся в ограниченном мире спиритов и поклонников парапсихологии. Да и больших денег это занятие тоже не приносило…
Тут Ава внезапно умолкла — возможно, поняв, что она перестала играть перед посетителями роль великого оракула. Потом она с наигранным изумлением хлопнула в ладоши и воскликнула:
— Как я рада нашему знакомству! Конечно, вам нужен совет. Практический, артистический, психический. Я приду на ваши репетиции «Веселого привидения». И не возражайте. И слышать ничего не желаю. Дело сделано.
— Ты заметила, как ловко она сменила тему, когда ты задал ей вопрос о последнем визите?
— Конечно, заметила!
— Не кипятись. Если бы я не сказал ей, что ты профессиональная актриса, ты бы вообще ничего не узнала.
— Если говорить об исследовании, то я действительно ничего не узнала. Мы услышали рассказ о ее жизни.
— О да, услышали, — подтвердил Николас, жуя марципан.
— Но я не смогла узнать, что чувствует медиум, общаясь с духами.
— Наверно, это невозможно описать словами. — Он отставил тарелку. — Так же, как вкус кондитерских изделий.
— Можешь съесть заодно и мой.
Они сидели в чайной «Таинственный сад», решив, что после всего услышанного необходимо подкрепиться. Сидя за столиком у окна, молодая пара следила за окружающим миром. В пять часов вечера по воскресеньям редко происходит что-то интересное. Мимо неспешно продефилировало несколько человек. На краю тротуара сидели туристы с рюкзаками и лизали мороженое.
— Давай немного прогуляемся перед встречей с родителями, — сказала Калли. — День сегодня чудесный.
Николас пошел оплачивать счет. Хозяйка сидела за кассой. Она не стала тратить на них свои чары. Опыт научил ее отличать тех, кто может стать местным завсегдатаем, от случайных посетителей.
Николас вспомнил типовые домики, тянувшиеся по обе стороны улицы, увидел в заднее окно кирпичную стену и с деланой наивностью спросил:
— А где же сад?
— Умники… В том-то и тайна, что никакого сада нет.
Николас подарил ей самую теплую из своих улыбок.
— Моя мама пекла точно такие же пирожные.
— Серьезно? — Кисло поджатые губы слегка раздвинулись.
— Угу. — Он забрал монету в один фунт, подложенную под блюдце, и сунул ее в карман. — Эти пирожные были упомянуты в папином заявлении на развод.
Когда они, держась за руки, вышли на улицу, Николас Сказал:
— И все же она пожелала нам приятно провести время.
— Не смеши меня. Неужели ты думаешь, что она говорила искренне?
— Когда люди неискренне желают мне хорошо провести время, я ничего не имею против. Куда неприятнее, когда люди искренне желают мне провалиться в тартарары.
Они шли по деревне, не желая восхищаться тем, что Нико назвал «дешевым открыточным кичем», но все же любуясь здешней тишиной и безмятежностью.
— Вот тебе пример, — презрительно сказал Николас, повернувшись лицом к прелестному маленькому коттеджу с соломенной крышей и многостворчатыми окнами. — В этой коробке из-под торта живут полдюжины крестьян. Грязные полы, вокруг скребутся куры, крыша течет, дети в лохмотьях…
— Дорогой, у тебя устаревшие представления. — Калли взяла мужа за руку и повела мимо огромного яблоневого сада к приходской церкви Святого Ансельма. — С каких это пор тебя стало интересовать положение крестьян?
— Ты права, — засмеялся он. — Честно говоря, их мнение о моем положении меня тоже не интересует.
Они заглянули на церковное кладбище в поисках интересных памятников. Некоторые были довольно новыми, со сверкающими белыми прямоугольными табличками и зелеными цветниками. Но попадались и такие старые, что надписи на них почти стерлись от времени. Часть памятников покосилась, а один и вовсе упал. Несколько еще более древних могил превратилось в безымянные холмики. На них ничего не стоило наступить.
— Осторожнее, Нико.
— Что?
— Смотри, куда ставишь ногу.
— Они не узнают. — Тем не менее он подчинился. — Господи, как я рад, что еще жив!
— Я тоже.
— Нет, я больше. Только представь себе, у покойников нет вечеринок по поводу премьеры!
— Или по поводу снятия спектакля.
— Ни аплодисментов.
— Ни бекона и яиц у Грушо.
— Ни коктейлей «Маргарита» у Джо Аллена.
— Ни платьев от Госта.
— Ни рассветов.
— Ни закатов.
— Ни секса.
— Ох, Нико… Это хуже всего.
— Я нисколько не беспокоюсь. В ближайшие двадцать лет откроют рецепт бессмертия. — Он повернулся и посмотрел на древнюю норманнскую башню. — Походим здесь еще?
— Нет, нам пора. — Калли, спасавшаяся от бесстрастной жестокости времени, уже бежала по дорожке, вымощенной розовым кирпичом. — Все равно кладбище скоро закроют.
Николас догнал жену только у ворот и заметил, что, когда Калли проходила сквозь них, на ее лицо упала тень. Возможно, то была тень вязов. Но он не был в этом уверен.
— Миссис Брэдли, с вами все в порядке?
— Да. — Ни мамы, ни папы. Ни ужасных трапез и осторожных намеков на внуков. Ни медвежьих объятий, ни обрезки деревьев в саду, ни подарков-сюрпризов. Ни советов, продиктованных любовью и здравым смыслом…
— О черт… Извини.
— Держи. — Николас протянул ей носовой платок и прижал к себе. — Высморкайся как следует.
— Иногда я терпеть не могу тех, кто меня любит. А ты?
— Нет. Особенно если вижу, что ты думаешь совсем по-другому. — Он сделал паузу. — Давай. Представь себе, что это сцена из мультфильма «Король-Лев».
Калли громко высморкалась в платок, а потом Николас бережно вытер ей слезы. Они взялись за руки и снова вышли на улицу. Через несколько метров она заканчивалась мостом с маленьким резным парапетом. Они склонились над ним и прислушались к журчанию воды. Бриллиантовая вода; чистый хрусталь.
