— Теперь у него есть собственный ангел-хранитель — брат Сандерклауд [80], — так что можете спать спокойно: больше никто не сможет причинить ему вред.
— Спасибо вам, спасибо! Ох, Даррен, мы все время думаем о тебе. Бабушка посылает тебе привет…
Тут Николас перестал посмеиваться над легковерностью публики и разозлился. Ничего не значащие обещания и утешительные образы бросали этим несчастным людям как хлебные крошки голодным птицам. На ум приходили слова «хлеб» и «камни».
Когда женщина откинула голову, на правую половину ее лица упал свет, и Николас впервые заметил розовую пластмассовую скорлупку, вставленную в ее ухо. Так она еще и глухая… Замечательно. Человек, способный разговаривать с покойными, отделенными от нас триллионами световых лет, не в состоянии общаться с живыми на расстоянии плевка. После этого к нему вернулось чувство юмора.
На возвышении наступила тишина. Пауза затянулась. Соседка Николаса подтолкнула его локтем и сочувственно шепнула:
— Что, милый, сегодня тебе никто не откликнулся?
— Нет. — Николас покосился на угрожающе увеличившуюся желтовато-коричневую сосиску. Теперь она напоминала ножку стула. — Я здесь по просьбе моей мамы. Надеялся получить сообщение от тети Этель.
— Ее сестры?
— Они были очень близки до самого конца.
— Ах… Этот конец был мирным?
— Вполне.
Легкость, с которой Николас следовал привычному сценарию, начинала пугать его. «Скоро я сам поверю в эту чушь, — подумал он. — Если Калли продолжит свое исследование, я придумаю себе более интересного родственника. Например, дядю, убитого топором безумца. Теперь этот дядя смеется на том свете и играет на двойной арфе».
Сеанс продолжался до тех пор, пока Ава Гаррет не вышла на середину возвышения. Она остановилась как вкопанная, подняла обе руки и повернула их ладонями к публике. На лице женщины появилось странное выражение глубочайшей сосредоточенности. И плохого предчувствия. Казалось, способность общаться с высшими сферами внезапно оставила ее. Но не тут-то было.
— Я чувствую… Д… и Е… Имя становится яснее… Да, это явно Деннис.
Две женщины, сидевшие в первом ряду, повернулись друг к другу. Одна из них — очень похожая на даму, описанную его грозным тестем, — была очень возбуждена. Вторая подняла руку, как школьница.
— Для вас есть сообщение, моя милая. Оно… очень печальное…
Собравшиеся ощутили неловкость. До сих пор послания печальными не были. Публика зашевелилась и начала хрустеть пакетами. Всем хотелось подкрепиться.
— Я вижу какие-то странные образы… — Ава раскинула руки и слегка попятилась. Ее глаза расширились, словно при виде пугающего зрелища. — Огромные конструкции, которых я раньше никогда не видела… Они отбрасывают длинные тени… Белые стены с высокими окнами… К ним подходит маленький рыжий мужчина, одетый в зеленое. Но он не один… В тени прячется кто-то еще… тот, кто желает ему смерти. Я вижу, как он возится с одной из машин… повреждает ее… Теперь она опасна. Достаточно малейшего толчка, чтобы она рухнула…
Церковь дружно ахнула. Перестала вязать даже женщина с ножкой от стула.
— Мужчина подходит ближе. Тот, кто прячется в тени, тоже крадется вперед… подбирается как можно ближе… чтобы проследить за тем, осуществится ли его ужасный план. Туман, окутывающий его фигуру, рассеивается… Я почти вижу его контур… и даже лицо…
Заплакал младенец. Тот самый, который висел на шее у матери. Он обмочился и проголодался. Затем плач сменился криками и оглушительными воплями.
Атмосфера тут же разрядилась. Люди расслабились, кое-кто засмеялся, удивляясь тому, что крошечное существо способно издавать такие громкие звуки. Кто-то взял ребенка, давая матери возможность собрать вещи. На мгновение медиумша замешкалась. Потом она перехватила взгляд мужчины в сером костюме, покачала головой из стороны в сторону и, глядя прямо перед собой, медленно удалилась со сцены, словно влекомая некоей магнетической силой.
Когда служба закончилась, подросток, включавший музыку, обошел ряды с сумкой на шнурке, предназначенной для сбора пожертвований. Николас забренчал драхмами, привезенными с острова Корфу. Музыка зазвучала снова, и паства присоединилась к декану [81] Мартину, жидким тенорком запевшему: «Каждый кого-то любит».
Калли и Нико встали с мест последними. Когда остальные потянулись на выход, она притворилась, что что-то ищет в сумке. Но шедший по проходу распорядитель размахивал руками, как старуха, выгоняющая с участка чужих кур. При этом он жутко скалил зубы, пытаясь изобразить дружелюбие.
— Ты только глянь на его улыбку, — пробормотал Нико, когда им пришлось примкнуть к потоку. — Как будто он набрал полный рот «Чиклетс» [82].
Через десять минут все оказались в просторной комнате за пределами молитвенного зала и принялись за чаепитие. Калли надкусила сандвич с огурцом. Нико вцепился зубами в огромный кусок хлебного пудинга [83]. Они ели, улыбались, вежливо отвечали тем, кто с ними заговаривал, и ждали возможности проникнуть за кулисы.
Распорядитель взял тарелку, наполненную для него женщиной, вязавшей плюшевого медведя. Еще несколько таких медведей лежало на большом столе под плакатом Оксфама [84] с надписью «Медведи против трагедий». Игрушки тоже были вязаными, но одетыми в разные наряды. Тут были медведь-врач, медведь-полицейский и медведь-садовник с маленьким шлангом. Все они продавались, но стоили по-разному.
— «Медведи против трагедий»… Хорошая мысль, — сказал Нико, взявшись за трубочку с кремом. — Стало быть, они за комедии. Как подавляющее большинство людей… Не хочешь такого медведя?
— Лучше я куплю что-нибудь из этого. — Калли повернула мужа лицом к столику, стоявшему у них за спиной.
— А-ахх! — вполголоса воскликнул Николас.
Он смотрел на самую необычную коллекцию подсвечников. Казалось, они были сделаны из перепутанной и связанной лески, затем склеенной в извилистые готические фигуры. Иногда клей проступал наружу и застывал в виде крошечных оранжевых бусинок.
— Посмотри сюда, — прошептала Калли и показала на карточку с надписью «Джордж Футскрей. Подсвечники и прихватки. Люстры по заказу». — Мы могли бы купить люстру.
— Их делают только по заказу, — тем же благоговейным шепотом ответил Николас. — А ты говорила, что сюда мы больше не вернемся.
— Проклятие…
— Где этот местный церемониймейстер со сверкающими зубами?
Они посмотрели на распорядителя. Тот был погружен в серьезную, если не сказать жаркую беседу с женщиной, которая так горячо откликнулась на прибытие последнего посетителя. Калли проглотила остатки сандвича с огурцом. Никто не заметил, как они выскользнули наружу.
— Не знаю, зачем мы это делаем, — сказал Нико, идя за Калли по пустынному проходу. — Она ничем не отличается от двух предыдущих.
— Отличается.
— Чем?
— Эта последняя связь была очень странной. Но при чем тут «мы»?
— Я тебе помогаю.
— Тогда жди в машине.
Калли поднялась на возвышение и протянула руку к бархатным шторам.
Нико, шедший следом, прошептал:
— А кто будет записывать?
Двум людям, находившимся за шторами, было негде повернуться. Ава Гаррет сидела на складном стуле у маленького стола и смотрела в зеркало на подставке. Ее руки были подняты, пальцы развязывали тесемку парика. Единственным другим предметом мебели был изъеденный молью старый шезлонг. Маленькая девочка стояла у раковины и вытирала стаканы. Первой заметив незваных гостей, она бросила на стол кухонное полотенце и пронзительно вскрикнула.
— Что вам нужно? — вскочив, воскликнула Ава Гаррет. — Посторонним вход воспрещен!
— Прошу прощения, мисс Гаррет. Я не знала…
— Если вы насчет лечения, то Джордж будет в кабинете Саламандры в пять.
