чересчур страшен был он. Я поехал на край города, где накануне стоял цирк, но его не оказалось! Он уехал!.. А уже скоро мы узнали, что Анастасия беременна. Но чем ближе были роды, тем беспокойнее выглядела она. И не просто беспокойнее – жена впадала в неоправданную панику. Боялась посмотреть мне в глаза. Точно ей было что скрывать. Несколько раз она пыталась уговорить меня, чтобы я отпустил ее рожать за границу, но чем больше она уговаривала меня, тем тверже я был в своем стремлении понять происходившее с нами. И вот наступил день родов. Они были тяжелыми и долгими. Анастасия кричала исступленно. Выбилась из сил. Потом дело пошло. Я помню, как исказилось лицо доктора, принимавшего плод, как он, опытный врач, едва не выронил ребенка, как устремил на меня перепуганный взор! „Господи!“ – только и прошептал он. Доктор хотел передать его своей помощнице, пожилой медицинской сестре, но та отшатнулась от него и от плода как от огня. Стала неистово креститься, бормотать молитву, а потом бросилась из родильной комнаты. В коридоре у нее случился удар. Доктор, все еще держа ребенка, не смел шелохнуться, а потом осторожно положил его между ног роженицы. Отступил и тоже несколько раз осенил себя крестным знамением. Мое сердце уже выпрыгивало наружу. Тогда я и увидел наше дитя. Лишь на первый взгляд это был смуглый мальчик с черными волосами и пронзительно-синими глазами! Только на первый взгляд! Его лицо было неестественно вытянуто, неестественно толcты губы и широк плоский нос с большими ноздрями… А еще у него были две розовые шишечки с двух сторон темени. Не надо было долго гадать – вряд ли это были родимые пятна. У странного мальчика – нет, существа! – прорезались рога! И на месте копчика у младенца был зачаток хвоста. Он улыбался и тянул ко мне ручки. „Это не мой сын, – словно оправдываясь, шепотом сказал тогда я и умоляюще посмотрел на врача. – Не мой!“ Доктор кивнул: „Я вижу, сударь, что это не ваш ребенок“. – Он хотел, но боялся задать мне один вопрос. Я опередил его: „Но я знаю, чей он“, – добавил я. „Этого не может быть, – пробормотал доктор. – Хотя… еще молодым врачом, странствуя по России, я слышал от старых повитух о таком явлении. – Он покачал головой: – Но не думал, что когда-нибудь увижу нечто подобное своими глазами“. – „Покажите мне его, – потребовала Анастасия. – Что с ним?! Покажите мне его!..“ – Но мы не слушали ее. Я не слушал ее! „Вы получите столько денег, доктор, сколько пожелаете, – сказал тогда я. – Но поклянетесь здесь и сейчас, что не выдадите эту тайну“. Доктор кивнул. „И мне нужно, чтобы именно вы побыли тут еще сутки“, – добавил я. И вновь доктор кивнул. Жена в предчувствии страшного потеряла сознание…
Я устроил допрос служанке моей жены, которая всегда была с ней. Я готов был применить насилие – угрожал револьвером, и она созналась, что в ту ночь, когда приезжал бродячий цирк, они ездили за город. Теперь все было ясно, и сон мой оказался пророческим! Когда жена очнулась, я набрался смелости и показал ей рожденное чудовище. Ее крик до сих пор стоит в моих ушах. Анастасия вновь потеряла сознание. Только через сутки, когда она очнулась в очередной раз и отдышалась, я устроил допрос. Что она могла сказать? Ею в тот день овладело помешательство – она должна была усыпить меня и поехать туда. Но разве она была виновата? Я сам принудил ее смотреть на это представление и потащил ее к этому фокуснику. И он выбрал ее! А я позволил ему это сделать. Анастасию пришлось связать, чтобы она не навредила себе. Она хотела перерезать себе вены.
„Послушайте моего совета, – уходя, сказал доктор. – Дети часто умирают. Ребенок может простудиться, захлебнуться молоком или в купели, подавиться, удариться головой. Не оставляйте его – не привносите в этот мир зло. И спаси вас Господь“.
Вскоре он ушел. Я боялся подходить к постели с ребенком. Я готовился убить его, но пока не знал, как это сделать. Ночью я забылся коротким сном, и тогда, во сне, я услышал уже знакомый голос: „Убьешь моего сына – все ваши дети будут умирать в день своего рождения, а когда придет время, и ты умрешь страшной смертью, и твоя жена!“ Это был голос проклятого фокусника месье Тавромэна из бродячего цирка! „Я сдержу обещание, как сдержал его прежде, дав тебе богатство. Тебе одному! Убрав с дороги всех твоих близких! Помни об этом! Ты мой должник!“ Я очнулся ото сна, где-то рядом ревело маленькое чудовище и плакала связанная жена… Я вел дела с разными людьми, был знаком и с отбросами общества. На следующий день я нашел бывших каторжан, мужа и жену, которым все было нипочем, даже сам дьявол, назначил им огромное жалованье и отправил их растить чудовище в лабиринт под моим заводом. Уверен, это они проговорились о звере, живущем под землей, потом разнесли слух, где были десятки коридоров и комнат. Они точно дожидались своего маленького жильца! Все, что я должен был делать, это поддерживать в нем жизнь. Там, под землей. Никогда он не должен был увидеть света, и никто не должен был увидеть его! Во веки веков!»
Юля посмотрела на ребят, слушавших ее в абсолютном молчании.
– Тут рукопись обрывается, – сказала она. – Но мы знаем продолжение. Благодаря воспоминаниям художника Одиссея Карповича Рокотова, рассказанных нам его внуком. Иван Мельников собрал группу наемных убийц, куда вошел и художник Рокотов, и отправился на поиски месье Тавромэна, но эти поиски не привели к положительным результатам. Потому что человек нужен дьяволу только до тех пор, пока смертный не продаст ему душу. А потом – это уже отработанный материал! Поиски дьявола привели Мельникова в желтый дом, где он, блуждая в своих фантазиях, и умер. Близок к сумасшествию был и Одиссей Карпович Рокотов, за деньги рисовавший для Мельникова один его кошмар за другим. И так – долгие годы! – Она достала телефон и стала нажимать клавиши. – Зато у нас есть портрет фокусника месье де Тавромэна. Кто еще может похвастаться таким сокровищем?
Ребята потянулись к изображению, которое и так хорошо знали. Он стоял на фоне бродячего цирка, полного огней и суеты, и смотрел на зрителя пронзительно даже ночью ледяными глазами.
– Теперь все понятно, – кивнул Мишка.
– Что тебе понятно? – спросил Паша.
– Кого мы видели в подвале. И о ком стараемся не говорить. Мы видел его –
