что у нынешней молодежи плохие манеры. Посмотрела бы, как у нас тут общаются злодей и его жертва! Любо-дорого поглядеть.
Некоторое время мы с Архиповым завистливо наблюдали, как эти двое трапезничают. Ирка с аппетитом съела свою порцию, и Чернявенький вручил ей бутылочку. Потом предложил второй кусок — подруга не отказалась. Очень мило они сидели — он на мешке с цементом, она привязанной к старому офисному стулу. Со вкусом жевали пиццу, обменивались понимающими взглядами и одобрительными возгласами. Такая благостная картина — куда до нее водяному перемирию в джунглях!
— Убил бы обоих, — выражая наши общие чувства, беспомощно шепнул мне Архипов.
И все же идиллия не могла не закончиться.
Забрав у Ирки пустую бутылочку, Чернявенький посопел и перешел к делу:
— Мне нужен медальон. Очень нужен. Отдайте, а? По-хорошему.
Он произнес это так жалобно, что я бы прослезилась, если бы не намек: может быть и по-плохому.
Ирка тоже его уловила. Она выпрямила спину, вздернула подбородок и потребовала конкретизировать:
— А иначе что? Будешь меня пытать?
— Придется, видимо.
Чернявенький ответил без уверенности, но его рука опять скользнула в карман непромокаемого плаща доставщика и вынырнула все с тем же ножичком. Ждать, проверяя, применит ли он свое оружие, было слишком опасно.
— Пора! — скомандовала я Вадику и с силой толкнула от себя вигвамную стену.
Знаете, сколько весит лист влагостойкого стенового гипсокартона размером триста на сто двадцать сантиметров? Архипов погуглил и сказал: тридцать три с половиной кило! Не настолько много, чтобы в падении плашмя пристукнуть кого-то, как муху, но, оказалось, вполне достаточно, чтобы сбить с ног!
— Банзай! — Я выпрыгнула из засады и навалилась на трещащий лист сверху, не позволяя Чернявенькому подняться.
— Ура! — Вадик с грохотом обрушил второй лист. В этом не было никакой необходимости, но так появление засадного полка выглядело намного эффектнее. — Бей его!
— Не надо бить! — Ирка спешно выпуталась из своих петель и примчалась на поле битвы с веревкой. — Просто свяжем его!
— Это Стокгольмский синдром, — покривился Вадик.
— Это обычная благодарность, — возразила подруга, хватая и собирая в пучок торчащие из-под завала дергающиеся конечности.
— Что, пицца вкусная была? — понятливо спросила я и, сидя, попрыгала на хрустящем гипсокартоне, утрамбовывая Чернявенького в аккуратную котлетку.
Архипов помог Ирке связать ноги бандита, ставшего пленником, после чего мы раскидали в стороны обломки листа, открывая себе вид на душевное зрелище — поверженного врага.
С минуту мы радовались, бились в кулачки. Потом Ирка вслух задумалась:
— И куда его теперь?
— В кутузку, куда ж еще! — высказался Вадик. — Звоните нашему знакомому следователю, пусть забирает клиента.
— Тихо! — шикнула я. — Еще кто-то идет!
Послушно затихли все, даже связанный Чернявенький. Вадик схватил выпавший из руки бандита-пленника ножик. Я подняла с пола обломок побольше и занесла его, как дубину народной войны. Ирка не успела вооружиться: она без своей сумки, как без рук.
Хрустя мелким мусором, из-за угла выступила тетя Ида — с фонариком в поднятой руке и вздыбившимися кудрями — точь-в-точь статуя Свободы с факелом в шипастом венке.
— Фух, отбой тревоги, — выдохнула я. — Тетя! Вы же дома должны сидеть!
— Почему обязательно дома? Я прекрасно сидела на лавочке, читала книжку, любовалась природой… Боже, вам и вправду пиццу принесли?! — Она споткнулась о короб доставщика и расстроилась: — Ну вот… А я же мясо потушила, пюре приготовила, думала, пообедаем вместе…
— И пообедаем, почему нет, — успокоила ее я, заодно заглушив урчание собственного желудка, отреагировавшего на волшебные слова «пюре» и «мясо». — Не всем из нас досталась вкусная пицца. А следователю ведь без разницы, откуда клиента в кутузку забирать. Необязательно из подвала, можно и из нашего дома.
— Тем более, что еды я приготовила много, хватит и следователю, — воспрянула духом тетушка.
— Мы повязали злодея, будете его забирать? — деловито, словно оформляя заказ на покупку с доставкой, спросила Ирка.
Я отказалась разговаривать со следователем натощак — сказала, что сделаю это только после обеда. А Ирка уже наелась бандитской пиццы и могла продолжить богатую развлекательную программу дня светской беседой.
— Что, что вы сделали? — не понял старший лейтенант.
А кто это «мы» не спросил — узнал, запомнил! Да, мы такие: запоминающиеся.
— Вашу работу мы сделали, вот что! — спешно проглотив кусок мяса, громко сказала я. — Поймали и задержали преступника!
— Какого?
Точно, у следователя же наверняка не одно-единственное дело, он самых разных преступников ловит.
— Того, который натворил дел в доме деда Чижняка! — конкретизировала я.
— А может, это не он? — прикрыв ладонью трубку, тихо молвила Ирка, явно испытывающая что-то вроде Стокгольмского синдрома — прав был Вадик.
— На обувь его посмотри, — быстро нашептала я в ответ. — Кроссовки на черной подошве, носы резиновые! Можем провести следственный эксперимент — почиркать ими по стене. Но я и так уверена, что следы совпадут.
Тарасов в трубке запросил адрес. Ирка продиктовала, выключила телефон и поторопила сидящих за столом:
— Ешьте быстрее, следователь будет через полчаса, а у нас еще чай-кофе с тортом!
Тортик я купила по дороге домой. Было у меня ощущение, что есть повод отпраздновать. Мы же преступника взяли!
Чернявенькому, кстати, тоже дали и мяса, и торта. Он, в отличие от Ирки, от еды не отказывался. Лопал — аж за ушами трещало. Тетя Ида смотрела на него с жалостью, подкладывала кусочки и причитала, как деревенская бабка, а не представительница питерской интеллигенции:
— Совсем молоденький еще… И худой… А голодный-то какой…
Я морщилась, предвидя, что еще чуть-чуть — и сердобольная тетушка предложит оставить молоденького голодного Чернявенького себе.
Волька точно будет против. Кот конкуренции за еду не потерпит.
— Плохо тебя кормил бандитский промысел? — Архипов, чтобы не поддаться жалости, распалял себя. — А теперь и вовсе баланду хлебать будешь!
Будущий заключенный плаксиво скривился — вот-вот разревется.
Отвлекая его, я снова подсела к столу:
— Слушай, а кто ты вообще такой?
— Хороший вопрос, — пробормотала Ирка. — В самом деле, кто?
— Я Муха. — Чернявенький шмыгнул носом. — Мухаммад Каримов.
— Похож на муху, — согласилась я. — А на Степана Семеновича Чижняка — ни капельки. Но представлялся его внуком, как же так?
— Он дед мой, правда! — Муха сверкнул глазами и снова поник. — Я знаю, что дед…
— Дай я догадаюсь: ты сын Юли? — Я заглянула в насупленное лицо парня. — И тебя тоже не признали? У Чижняков это прям фамильная традиция была.
Тетя Ида ахнула и что-то сокрушенно забормотала. Ирка схватилась за быстро краснеющие щеки, ее глаза подозрительно заблестели. Даже Архипов не то вздохнул, не то всхлипнул. Ну вот! Сейчас мы все будем рыдать над трагической судьбой несчастного мальчика!
— Признавайся, это
