2
Конец субботы и весь воскресный день прошли для сотрудников оперативно-следственной группы в стремительном темпе. Их никто из городского руководства ни о чем не спрашивал и тем самым никто не мешал работать.
Гордеев, перебравшийся в редакцию «Новостей», вел бесконечный прием посетителей. Возле медленно сокращавшейся очереди с индифферентным выражением на бесстрастных лицах прохаживались двое-трое милиционеров, якобы наблюдавших за порядком. Но они тоже ни во что не вмешивались. Видно, такое указание получили — только от кого? Наверняка от самого главы городской администрации. На вопросы, чего вы тут, парни, делаете, не отвечали. Странная такая охрана.
А может, они просто тайно фиксировали жалобщиков, чтобы позже, когда уедут московские следователи, показать строптивым жителям кузькину мать? Ничего нельзя было исключить. Именно поэтому Юрий Петрович просил всех и каждого быть предельно внимательными и осторожными с представителями власти. Не перечить им в мелочах, не нарываться на скандалы, не провоцировать жестких ответных действий. Его слушались и подчинялись, хотя глаза многих горели острым желанием высказать в адрес правоохранителей все, что народ о них думает. Но... нельзя — значит нельзя.
А один из клиентов даже заставил Гордеева внутренне рассмеяться. Это был хозяин того клуба, где происходила зачистка, Самвел Манасян — невысокий, рыжий и с висящим крупным носом. Он сам не пострадал. Не понесло убытков и его помещение — в нем ведь не только дискотека была, но и казино, куда милиция вообще не заглядывала. Еще кое-какие иные приятные вещи имели место быть, вроде небольших кабинетов, которые обслуживались из буфета и где щедрый клиент мог даже провести некоторое время с понравившейся женщиной. Исключительно для узкого круга людей.
Но этот Самвел, оказывается, был до глубины своей темпераментной, горячей кавказской души потрясен и разгневан бесчинствами милицейских молодчиков. Они, по его словам, живо напомнили ему «азеров», которые поломали его жизнь в родной Нахичевани и из-за чего он, собственно, вынужден был покинуть свою прекрасную родину и уехать в гостеприимную Россию. Так он думал. И ругался, во всяком случае, Самвел с большим мастерством, очень рассчитывая на то, что московский адвокат защитит его честь и человеческое достоинство, а городская власть оплатит ему моральный ущерб — пусть даже небольшой, его устроило бы само признание этого факта.
— Посмотрим, — с нескрываемой улыбкой сказал Гордеев, — как вообще дело обернется.
— Ты постарайся, слушай, а? — посоветовал Сам- вел. — Я тоже в долгу не останусь.
— Он постарается, — сказал о себе, словно об известном псе Мухтаре, Юрий Петрович и пригласил следующего посетителя...
Грязнов-старший договорился с Александром Борисовичем и, естественно, с Иваном Христофоровичем, который, кстати говоря, был не очень доволен именно такой инициативой представителя Министерства внутренних дел — лично допросить всех омоновцев, участников зачистки в Воздвиженске, да еще в выходной день. После этого Вячеслав Иванович забрал с собой Яковлева с Романовой, пришедшей наконец в себя, и отбыл на машине Турецкого с водителем Михаилом Евграфовичем «в область», как было принято здесь говорить. Ребят он взял с единственной целью — ускорить допросы. Там же порядка трех десятков человек! А список участников той команды, которую отправил в Воздвиженск генерал Седлецкий — да, разумеется, по настойчивым требованиям начальник? районного УВД и мэра города, а также по прямому указанию губернатора Кожаного, — он должен был сам же и представить Грязнову, не забыв никого из «героев». Малоприятная работенка — ведь генерал мог и не знать, кого конкретно назначил на выезд сбежавший майор Умаров Умар Закирович? Что ж, придется поднапрячься.
А Турецкий вместе с Поремским продолжали шерстить местную милицию. И в этом деле им здорово помогал Юрий Гордеев. Как только ему называли очередную фамилию либо давали более-менее точные внешние данные участника насилий, он тут же сообщал об этом Александру Борисовичу — для ориентировки. И чтобы у милиционеров, подозреваемых в совершении противозаконных акций, не оставалось сомнений в том, что их всех в конце концов выведут на чистую воду. А те в свою очередь пугались, откуда этим москвичам так много про них известно? И сникали на допросах. Но не все, далеко не все, были и упрямо стоявшие на своем — не был, не видел, не знаю. А без конкретных доказательств его вины поди докажи ее...
Но Турецкий был уверен, что буквально все до единого виновные и не понесут наказания, слишком зыбка и слаба будет доказательная база. Но уж тем, кому в этом смысле «повезет», им мышкины слезы отольются! И таких, судя по всему, будет немало. А если кто-то из них полагает, что следствие не станет проводить очных ставок и опознаний, то они сильно ошибаются. Вот когда начнется для них самое неприятное! Но этот процесс весьма трудоемкий. И теми силами, которые имеются в наличии, с ним не справиться. Нет, все можно, конечно, сделать, но уйдет уйма времени. И как Александр Борисович внутренне ни сопротивлялся, он, после дня напряженной работы, уже понимал, что необходимы дополнительные кадры. Об этом он решил вечерком, когда соберется вся группа, поговорить, а потом созвониться с Костей Меркуловым. Три-четыре следователя, видимо, еще потребуются.
В середине дня Александр Борисович сделал короткий перерыв и вспомнил, что не выполнил один из пунктов своего личного плана. За текучкой упустил намеченное на выходные посещение судьи Слепнева.
То, что раскопал уже Володя Поремский, в связи с «делом автомобилистов», как оно тут называлось, а также показания уголовного авторитета Солдатенкова о подлинной причине прекращения его указывали на то, что дело об угонах и торговле крадеными автотранспортными средствами надо было возобновлять в производстве по причине вновь открывшихся обстоятельств, по признакам части 3-й, 413-й статьи Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации.
И это обстоятельство будет серьезным ударом по престижу господина судьи. Вот этот удар и собирался нанести Александр Борисович, чтобы вывести из команды мэра еще одного фигуранта. Ведь достаточно будет просто всерьез предупредить Антона Захаровича, что его полномочия как районного судьи могут быть прекращены из-за, мягко выражаясь, его служебной недобросовестности. И Слепнев больше ни о чем не станет думать, кроме как о спасении собственной шкуры. А где проявляются именно сугубо шкурные интересы, там нечего и думать о товарищеской взаимовыручке. Хотя таковой здесь у них и в принципе быть не может. Значит, каждый ринется защищать исключительно собственные интересы. Судья... О прокуроре, в общем, тоже говорить нечего, хотя работу с ним еще предстоит провести... Ну с главным милиционером уже понятно. Остается мэр — в полном одиночестве и гол как сокол. Перспективы не светят. Да и Юрка Гордеев наверняка сумеет повернуть свою защиту так, что главные претензии пострадавших бизнесменов обратятся не столько в сторону Затырина, сколько падут на Гузикова. И прощай надежда на новый мэрский срок!
Собственно, ради этого ж все здесь и делалось. Ну в области — на уровне губернатора Кожаного, а в Воздвиженске — ради утверждения власти Савелия Тарасовича. Будет дальше руководить он, останутся на своих жирных постах и все остальные его, теперь уже можно называть их этим словом, подельники. Примитивная, в сущности, картинка. И как они сами не видят? Власть глаза застилает...
Но перед тем как встретиться со Слепневым, Александр Борисович позвонил Рашиду Закаевичу, «главному чекисту», как его представил мэр, добавив «наш».
Небольшой, видимо в прошлом купеческий, дом в центре был окружен садом. И помещения внутри были все маленькие и уютные, за исключением большого зала. Прежде, наверное, для приема гостей, а ныне — для проведения общих собраний.
Сам Рашид Закаевич Султанов со своими славянскими чертами лица и чистой, без малейшего акцента, речью, ничем не напоминал восточного либо южного человека. Поднялся навстречу, пожал руку, предложил кресло и сам уселся в такое же — напротив. Посмотрел вопросительно, с легкой улыбкой. Наверное, он был не так молод, как выглядел внешне, — Турецкий разглядел острые лучики морщинок у глаз и обильную седину в светлом ежике аккуратной стрижки.
— Тихо у вас тут, — сказал Турецкий.
— Не жалуемся, — открыто улыбнулся Султанов, и только теперь в его улыбке проступили неожиданно острые скулы и хитрый прищур Чингисхана. Есть, значит...
— Какие проблемы, Александр Борисович? Вы тут, я смотрю, действуете самостоятельно и решительно, так что я не знаю, нужна ли вам какая-то дополнительная помощь с нашей стороны? — Это был, скорее, не вопрос, а утверждение, хотя интонация и показалась вопросительной.
