Все это было изложено в Библии и упоминалось в иных древних источниках, но всегда со ссылкой на Книгу книг. Теперь же Гутман держал перед своими глазами совершенно независимое упоминание о том же самом событии. Мало того, упоминание, сделанное непосредственным участником этого события.
Но было в этих словах и еще кое-что, привлекшее внимание Гутмана и заставившее его сердце биться сильнее.
…гора Мория; эта гора стала причиной раздоров между двумя сыновьями моими, нареченными Исааком и Измаилом.
Гора Мория. Храмовая гора. Самое священное место для всех иудеев. Согласно преданиям, это место, где Иссак был чудесно избавлен от смерти, стало фундаментом, на котором Господь сотворил всю Вселенную. Древние иудеи воздвигли на этой горе Первый храм, а когда вавилоняне разрушили его, иудеи отстроили его вновь. До наших дней от того Второго храма остался лишь кусок Западной стены, но это место навсегда осталось религиозным, духовным центром всех евреев.
Храмовая гора почитается и у мусульман, которые ведут свой род от Измаила, сына Авраама. Они называют ее Харам аль-Шариф — «Благородное святилище». Именно здесь, согласно исламской традиции, пророк Магомет вознесся в небо на крылатом коне. После Мекки и Медины это место считается самым святым в исламе.
…эта гора стала причиной раздоров между двумя сыновьями моими, нареченными Исааком и Измаилом. Пред лицами тех, кто собрался вокруг меня, завещаю я, что гора Мория да будет отдана…
Начало послания было очень отчетливым и прочиталось легко, но все, что следовало ниже, сохранилось хуже. Шимон Гутман выдвинул верхний ящик стола, где у него лежала лупа на длинной ножке из слоновой кости. Он то и дело отрывался от текста и начинал с бешеной скоростью листать свои справочники. У него быстро устали и покраснели глаза. Несколько раз он вскакивал из-за стола и расхаживал взад-вперед.
Вся работа отняла у него около трех часов. А когда текст был прочитан и сверен до конца, Гутман замер, вцепившись обеими руками в края стола. Он постиг волю Авраама, и величие ее затмевало разум. То, о чем он думал несколько часов назад, чем восторгался, сейчас поблекло и исчезло. Подумаешь, первое материальное доказательство реальности библейских событий! Это уже не важно! Содержание завещания — вот что было важнее всего.
«Это способно изменить все… Весь наш мир…»
На протяжении тысячелетий народы оспаривали друг у друга эту Святую землю. И все они вели свой род от Авраама и его сыновей. В разные времена земля эта переходила в руки то иудеев, то христиан, то мусульман… И все завоеватели утверждали, что именно они являются законными наследниками этой земли.
И вот теперь он, Шимон Гутман, держит в руках документ, который разрешит все споры. Раз и навсегда. Все, кто считает себя наследниками Исаака и Измаила, подчинятся слову своего прародителя. И это слово изменит все.
Он тут же придвинул к себе телефон и только тут понял, что не знает нужный номер. Войдя в Интернет, он открыл всем известный сайт, быстро отыскал его и набрал.
— Профессор Шимон Гутман беспокоит, — сказал он в трубку не своим голосом. — Мне нужно срочно поговорить с господином премьер-министром.
Рамалла, Западный Берег реки Иордан, четверг, 08:30
Халиль аль-Шафи отдавал себе отчет в том, что на совещании присутствовали далеко не все. Он сумел созвать лишь начальника президентской охраны и еще трех руководителей-силовиков. Не было представителей военного крыла группировки ХАМАС, не было никого и от полиции Сектора Газа.
— Если это называется правительством национального единства, — пошутил он утром в разговоре с женой, — то я тогда президент Израиля.
В тюрьме он годы потратил на то, чтобы подготовиться к этим временам. Он просчитывал все политические шаги израильской верхушки и заранее продумывал контрмеры. Он предугадывал различные варианты реакции Израиля на эти контрмеры и придумывал ответ Палестины на каждый из них. «Если вскрыть мой череп, — думал он не раз, — боюсь, внутри обнаружится нечто гораздо более сложное, чем бортовой компьютер американского космического челнока».
Одного он не предусмотрел: что палестинцы встретят эти времена, пребывая в таком разобщении. Халиль аль-Шафи искренне полагал, что, когда дело дойдет до переговоров о предоставлении Палестине независимости, его народ будет един и монолитен. Даже когда перед ним распахнулись ворота тюрьмы, он еще рассчитывал на это. Он верил в эту коалицию. Тогда. Но не сейчас.
Он прошагал многие тысячи километров в тюрьме Кециот, в своей камере, которая была два метра в длину и полтора в ширину. И прошагал он их не зря, пытаясь предусмотреть все нюансы той обстановки, которая сложилась бы в регионе к моменту заключения мирного соглашения. Халиль аль-Шафи четко понимал, что найдутся силы, которые станут всячески противодействовать мирному процессу. Что будут вспышки насилия и агрессии со стороны экстремистов. Так всегда было и так всегда будет. Во всех странах.
Но он совершенно оказался не готов к таким вспышкам насилия. К убийствам и терактам, странным и необъяснимым. И хоть бы кто взял на себя ответственность за них! Он поднял глаза на Фейзаля Амири, руководителя ведомства палестинской разведки.
— Как такое возможно, что атака на кибуц была совершена боевиками Йенина? Он же далеко находится, черт возьми!
— Это верно. Но почему бы и нет, в конце концов? Достаточно всего лишь преодолеть разграничительную линию…
— Но почему мы об этом ничего не знали?
— Зато другие, вполне возможно, были в курсе. — Это подал свой голос Туби, ветеран движения Организация освобождения Палестины, который всей душой ненавидел ХАМАС.
— На ХАМАС не похоже, — тут же возразил Амири. — Не их почерк. Слишком тихо было сработано.
— Согласен. И, заметьте, на сей раз обошлось без «мучеников», — заметил Туби. — Действительно странная история. Если бы ХАМАС потребовалось сорвать мирные переговоры, они снарядили бы нескольких шахидов, посадили их в автобус и взорвали его в самом центре Иерусалима.
— Может, инициатива какой-то отдельной группы боевиков? — спросил аль-Шафи.
— На это я бы не рассчитывал. ХАМАС славится своей дисциплиной, — покачал головой Туби.
— Согласен, — тут же сказал Амири. — Нам бы их единство и железное руководство! Кстати, не будем забывать, что политическое руководство ХАМАС в Дамаске открыто поддержало переговорный процесс. Они утверждают, будто израильтянам мир не нужен, а мы должны заставить их подписать его и потом соблюдать все пункты заключенного договора. Это стратегическое решение, которому вынуждено подчиняться военное крыло.
— Неужели без ведома Дамаска ничего произойти не может?
— Совершенно верно, господин аль-Шафи. Не может. Ведь дело не только в дисциплине. Для проведения таких акций нужны тренированные бойцы, специальное снаряжение, разведка. Все это можно получить только через Дамаск.
— А «Джихад»?[16]
— Я думал об этом. Но у меня внутри есть очень хороший источник. И он говорит, что там удивились налету на кибуц не меньше нашего.
— А чего они в итоге добивались-то?
— Вот это самое интересное. Если тебе нужна кровь — стоит взорвать жилой дом или какое-нибудь присутственное место. Тебе совершенно не нужен музей, где никого, кроме сторожа, нет.
Туби согласно кивнул.
— И потом… если уж удалось беспрепятственно и незамеченным перемахнуть через разграничительную линию, у тебя море возможностей досадить евреям самыми разными способами. Зачем же переться так далеко, до самой Хефцибы?
— Пожалуй, у меня есть одна версия, — вдруг сказал аль-Шафи. Он вышел из-за стола и, пройдя в угол комнаты, передвинул пешку на шахматной доске, устроенной на диване. Это была его тюремная привычка — он годами играл сам с собой, продумывая каждый ход за себя и за «соперника». Порой партии затягивались на недели. — В Хефцибе хранится то, что осталось от древней синагоги, заложенной пятнадцать веков назад. Сионисты цепляются за нее, ибо она «доказывает» то, что они пришли на эту землю раньше нас. А нет синагоги — нет и доказательства.
— Вы это серьезно?
— Абсолютно. Как вы думаете, о чем сейчас говорят члены израильской делегации на переговорах? Вот об этом самом! О синагоге! — Он захватил пальцами белую ладью и принялся изучать позицию на доске. Через минуту продвинул ее на несколько квадратов вперед и создал угрозу для черного короля. — И ни о чем больше!
Аль-Шафи вернулся за свой стол и вперил мрачный взгляд в лица коллег.
— Я своими ушами слышал, как они об этом говорят. О своей истории, о том, когда они здесь появились и как жили. О том, что нами тут еще и не пахло. А кстати, вам известно, что больше всего взбесило евреев во время переговоров в Кэмп-Дэвиде в две тысячи первом году?
