— Кто вы? — спросил Виктор.
— Не все сразу, — ответила молодая женщина, захлопнула дверцу машины и уехала.
Накануне поездки было, по обыкновению, много хлопот, разговоров, опасений о погоде, потому что шел дождь. В НИИ вспоминали и дождливые экскурсии, дорогие сердцу не меньше теплых и солнечных. Но против ожиданий, двадцать четвертого мая небо очистилось, хотя ветер дул свежий.
Ажурное здание Речного вокзала на Химкинском водохранилище было построено в 1936 году архитектором Щусевом в виде изящного двухпалубного судна. Нарядные колонны, каменные перила и высокий шпиль с золотой звездой стали тогда украшением «порта пяти морей», а затейливые башенные часы, снятые со стены разрушенного монастыря и помещенные на высоте чуть ниже звезды на высокой башне, пришлись тоже впору, как любая искусная работа. На «палубах» теснились выносные столики ресторана «Волга», летом посетители сидели на вольном воздухе, наслаждаясь видом на водную гладь. Оттуда всегда веял легкий ветерок, скользили лодки и яхты, сам же ресторан в начале своей истории славился по всей Москве, потому что здесь священнодействовал над кастрюлями легендарный Африкан Силыч, шеф-повар двора его императорского величества Николая Второго, великий и вздорный старик, не оставивший потомкам ни единой строчки о своем искусстве. Со временем прекрасное творение, ни разу не освеженное заботливым уходом, стало ветшать, палубы стали небезопасны и опустели, разрушились фонтаны и скульптуры в парке, да и сам парк разросся, одичал и приобрел облик старинного дворянского гнезда с тихими дорожками и тщательным подбором деревьев, благодаря чему в осенние дни багрец и золото живописно дополняли друг друга, устилая землю свежим цветным ковром.
Внутри вокзала все сохранилось. На стенах перед входом и поныне красуются круглые майоликовые тарелки с изображением аэропланов, пароходов, плотин, дирижаблей, этой гордости тридцатых годов, в самом помещении под гулкими сводами, попрежнему украшенными изображениями знамен и гербов союзных республик, просторно и державно. По прежнему сбегает к пристани широкая гранитная лестница, такие же спуски ведут вниз из парка, а вдоль причальной кромки тянется ровный ряд охранительных столбиков, между которыми покачиваются толстые чугунные цепи. Эти цепи, да причальные тумбы, да белые теплоходы, стоящие под парами, сразу располагают прибывающих к дальнему путешествию.
Теплоход «Волга-матушка» отвалил от причала под громкие звуки марша «Прощание славянки». Медленно поплыли портовые склады, первый и второй мосты, за ними открылся узкий канал между ровными гранитными берегами, выше которых уходили зеленые насыпи, уже заросшие большими деревьями.
Пассажиров было много. Люди ехали компаниями, семьями, реже вдвоем, везли сумки с провизией, ракетки, мячи, даже маски и ласты. «Каскадцев» с домочадцами и примкнувшими сотрудниками НИИ набралось человек тридцать пять. Валентина взяла дочерей и «молодых», Екатерина Дмитриевна была с мужем, в одиночку приехали, кажется, только Шура да Юра. Внимание всех было устремлено на Агнессу с Николаем и Ладу с Игорем. В особенности на последних, потому что Николай был настолько при Агнессе и ее сыне, бледненьком мальчике с умным вопрошающим взглядом, что показался, конечно, достойным, но малоинтересным.
Зато вторая пара была великолепна. Лада в белом полотняном платье с полудлинными, нежно-уложенными на затылке, светлыми волосами, с россыпью отпавших прядей казалась стройной, как березка, рядом со своим избранником. Полуобняв ее, Игорь стоял у выхода на корму. В шортах, светлой тенниске, загорелый, он оглядывался на обступивших сотрудников и смеялся, блестя зубами.
— Сколько женщин! И все щебечут, щебечут… Отвык я от женского общества, клянусь небом!
Ветер трепал его волосы, надувал тенниску на сильных плечах, у ног лежала синяя сумка с выпуклым изображением военного самолета. Конечно, он привлекал к себе и мужчин тоже, они не могли упустить случай пораспросить его о самолете. В особенности усердствовал Викентий Матвеевич. Пока девочки и супруга осматривали теплоход и бар с мороженым и шоколадом, он устроил Игорю подлинный допрос.
— Скажите, Игорь, где испытывается ваш истребитель? — интересовался он, сделав серьезное лицо.
— Испытания и доводка проходят на базе в Жуковском, — отвечал тот свободным серебристым голосом. — На МАКСе бывали? Вот там.
— А в чем главное отличие нового СУ-30 от прежних боевых машин? Если это не военная тайна… — Викентий Матвеесич понимающе улыбнулся.
Игорь кивнул. Послеполетные пресс-конференции научили его общаться с любопытствующими.
— Отличий немало, — по-военному точно начал он. — Во-первых, это… — и запнулся на полуслове.
Шурочка, одетая в красное платье на больших розовых пуговицах, румяная, томная, прошла мимо и лениво опустилась в удобное голубое кресло метрах в полутора от него. Ее рыжие завитки щекотали белую шею, верхняя пуговица низко открывала грудь, зато нижняя едва стягивала полы платья высоко над мягкими коленями, оставляя прорешку к следующей пуговице. В руке ее было красное яблоко. Юра, стоявший тут же, выразительно взглянул на Ладу и даже качнул головой в сторону, мол, уведи его… Та ничего не поняла.
— …Во-первых, — не без усилия продолжил Игорь прерванную «пресс-конференцию», — это поворотные сопла, дающие преимущества в вертикальном и горизонтальных положениях, вот так, — и показал ладонями круговые захватные повороты. — Во-вторых, изменение кривизны крыла, как у птицы, в-третьих, возможность атаки по нескольким целям сразу…
— Сразу по нескольким? — удивилась Шурочка. — Как это?
Словно волна прошла по молодому испытателю, его потянуло в ее сторону как магнитом.
— Вы считаете это невозможным? — посмотрел он.
Она прищурила зеленые кошачьи глаза.
— Я считаю это желательным.
Справляясь с собой, он сглотнул и вновь повернулся к Викентию Матвеевичу.
— Еще вопросы?
— Если можно. Сколько мест в кабине?
— Кабина двухместная.
— Парочкой летаете? — Шурочка медленно надкусила яблоко.
— Интересная мысль, — также медленно произнес он. Его глаза оторвались от ее глаз и скользнули по всей ее фигуре, до маленькой туфельки, которую Шурочка покачивала на пальчиках белой ноги.
Лада, наконец-то, обеспокоилась.
— Пойдем вниз. Здесь прохладно и пить хочется.
— Не спеши.
— Но я замерзла.
— Хорошо, — он наклонился к своей сумке.
Но Викентию Матвеевичу было не до молодых амуров, его плотно захватила область новых интересов.
— Еще немного, если позволите. Как долго создается такой самолет? Сколько он испытывается? Кем?
Игорь с улыбкой посмотрел на него, покровительственно положил руку на его предплечье.
— Я вам скажу одно, папаша. То, что я начал эту машину с нуля, довел до ума, вложил в нее душу и сердце — самая великая и редкостная удача моей жизни.
— Какая счастливая машина, — со вздохом протянула Шурочка и поднялась. — Прохладно, правда, и пить хочется.
— Да, в самом деле, — рывком шагнул Игорь, увлекая с собой Ладу. — Пойдем, пойдем, ты же хотела?
Едва переставляя ноги, Лада поплелась вниз по крутым ступенькам. В душе стремительно рушилось счастье. Светлая, дождавшаяся своего ненаглядного, она была дивно хороша сегодня, но Шура, роскошная Шурочка одним щелчком отбросила ее с дороги. На середине лестницы Лада приостановилась, потом спустилась до конца и скрылась где-то на нижней палубе.
Теплоход шел уже по бескрайнему Пестовскому водохранилищу. Качало. Волны были нешуточными, по всему сине-серому простору вскидывались их острые гребни, покрываясь барашками пены, а за кормой далеко тянулся бурлящий длинный след, словно дорога, проложенная по воде. Жутковатая зеленая пучина кипела и сбоку от невидимых лопастей у обоих бортов, в нее хотелось смотреть и фотографироваться на ее фоне.
На корме гремела музыка, танцы. Заветные бутылки были откупорены, молодежь лихо отплясывала в общем кругу. Лишь Юра одиноко стоял на палубе и молча бил кулаком о белые перила. Ему было больно. К нему подбежали, потащили в круг. Махнув рукой, он подчинился.
Очертив широкую дугу, «Волга-матушка» причалила к деревянным мосткам. Пристань «Хвойный бор». Стоянка четыре часа.
Все хлынули на берег.
Лес встретил зеленой отрадой и поющими голосами птиц. Трава росла от самой воды на мелких песчано-земляных обрывчиках, за ними, на прибрежных буграх и ямах, теснились заросли кустов, и лишь поодаль начинался влажный смешанный лес, напоенный после всех дождей благоуханием распустившейся черемухи, бузины, рябины, боярышника, белых зонтичных трав, всего, что ликует во славу жизни в майском лесном Подмосковье. В чаще ветра не ощущалось, было тихо и отрадно, будто в раю, давно потерянном горожанами. Просвечивая сквозь деревья, блестело под солнцем светлое водохранилище.
