Молодежь с шумом полезли в холодную обжигающую воду, началось купание, смех, визг. Взлетел в воздух волейбольный мяч. Те, что посолиднее, постарше отправились на прогулку по мелким несвязным тропкам, стали бродить, дышать, всматриваться в цветы, травы. Новый воздух кружил голову.
У сотрудников НИИ здесь имелась своя любимая тайная поляна. К ней вела неблизкая прогулка в обход травяного болотца с лягушачьими детишками-головастиками, сплошь покрытого мелкими синими и белыми цветочками вперемежку с высокими стеблями кислого щавеля, по заросшей лопухами ложбине с едва заметным руслом ручейка к его истоку, светлому роднику тут же в склоне. Такая прогулка длилась сорок минут и венчалась краткой остановкой возле источника. Родниковую воду черпали из ямки, обложенной камнем, или подставляли кружки под бежавшую с них прозрачную струйку. Вода была холодная и вкусная, с хвоинками. Поляна находилась выше, чуть в стороне от овражка, на опушке, окруженной деревьями. Здесь лежали бревна, стояли низенькие пеньки, а поодаль всегда дожидался запас хвороста. Вот это, опушка и восхождение к ней, и вспоминались потом весь длинный год.
Тридцать человек с чадами и домочадцами стали накрывать общую скатерть, расстеленную на траве. Дети бегали по лесу и аукались. Кто-то нашел ландыш, кто-то фиалку. Наконец, уселись, налили в стаканы, стали есть на свежем воздухе, смеяться, передавать друг другу хлеб, закуски, воду.
Разговоры вспыхивали на всех концах самобранки. Общий интерес закрутился вокруг приезда Алена Делона в Красноярск на выборную кампанию генерала Лебедя.
— Уже не тот, красавчик. Куда что девается? Какой был!
— А помните, с Катрин Денев они играли…
— Не выспался, бедный. Вылезает из самолета, морда как с похмелюги. Лебедь не сразу и подошел, идут порознь каждый сам по себе.
— Из Парижа летел за своими деньгами.
— Противно, что поэтому.
— И так откровенно. За кого нас-то держат?
— Хлеба и зрелищ!
— Говорят, он чеченец.
— Похоже на то.
Лада молчала. За столом не было ни Шуры, ни Игоря. Они скрылись в лесу тотчас после швартовки теплохода. А ее взяла оборот Екатерина Дмитриевна. Завалила работой, сделала нужной сразу всем собравшимся, даже их детям. С бледной улыбкой Лада ходила за водой, поила из ковшика какого-то мальчишку, резала хлеб, чистила неподатливую сырокопченую колбасу, чувствуя, как жестоко ноет в груди.
— Лада, подрежь еще черного. Лада, сыр кончился, — Екатерина Дмитриевна тормошила ее каждую минуту.
Хитрость удалась. Лада, сидевшая возле Агнессы и ее сына, и неустанно работавшая на застолье, наконец-то улыбнулась, чуть-чуть сбросила камень с души.
— Ты хорошая, — сказал ребенок.
— Спасибо. Слышишь, соловей поет?
— Слышу.
— Тебе нравится здесь?
— Да.
— А что в особенности?
— Море.
Гудок теплохода показался неожиданным. Стали собираться, спешить, бежать скорее в обратный путь в ложбину, мимо родничка, болота, никому не хотелось остаться ночевать на диком берегу. Ко второму гудку из леса выбежали самые увлекшиеся, третий, заключительный, проревел впустую. Все на борту… Лесных любовников не дождались. В трех километрах пролегало шоссе, и они, видно, рассчитывали на него.
Виктор Селезнев лежал на тахте с новой книгой. По уверениям продавца с уличного развала, знакомство и разговоры с которым за жизнь, за искусство велись еще с давних времен, когда у Виктора водились театральные, потом рекламные деньги, по его словам, этот американский автор был посильнее самого Хемингуэя. Во всяком случае, по рейтинговому списку. Папу Хэма Виктор уважал, тем интереснее был его преемник. Но через пять страниц он брезгливо поморщился, а еще через пять при фразе «утренний запах прямой кишки…» вышвырнул дорогую книгу в окно.
И принялся ходить по квартире, ярясь на автора, и на продавца, и на весь белый свет, даже на цветущий май, так обманувший его.
Эх, бы деньги! Создать труппу, чтобы забили-закипели на сцене ручьи жизни в остром и небывалом сочетании драмы, эстрады, инструментального современного ансамбля, спецэффектов… Ух!
На кухне поставил на огонь чайник, постоял, бросил в кипяток заварку чая, одновременно, на втором огне подогревая овсяную кашу. Поел, поливая овсянку вареньем, которым снабжала его мать.
Телефонный звонок раздался неожиданно.
— Добрый день, Виктор, — услышал он спокойный женский голос. — Узнал?
— Добрый день.
Это была та женщина, что подвезла его на своей машине в тот роковой день. Он ждал звонка «от них», желал его, это ожидание истомило его.
— Ты свободен? — спросила дама.
— К вашим услугам, — ответил он.
— Я назначаю тебе свидание в кафе «Олимпия» в двенадцать часов. Знаешь, где это?
— Поблизости, через переулок?
— Верно. Администратору скажешь, что приглашен за пятый столик. Договорились?
— Буду рад, — он усмехнулся. Внутри, правее сердца задрожал нерв.
— Захвати с собой записную книжку.
— О?
Положив трубку, Виктор взглянул на часы. Одиннадцать.
Кто они? Что за разговор ожидает его? Грач, Ярослав, Митяй, эта дамочка… как они увязаны с тем «барином», что был с Валентиной в театре? Интересный поворот сюжета. Или судьбы?
Виктор принял душ, побрился. Синяки его побледнели, можно сказать, сошли совсем, но память о них была свежа.
«Записную книжку»…
Пятый столик располагался возле окна, за широкой, прямоугольного сечения, колонной. Виктор сел в одиночестве. Подумал и решил, что лучшее, что он сейчас может, это вести себя по-человечески. Заказал для себя коньяк и лимон, для дамы — мороженое с шоколадом, и минеральной воду для обоих. Май выдался жарким, пить хотелось каждую минуту.
Ждать пришлось недолго. В приотворенное окно сквозь прозрачную сетчатую занавеску было видно, как припарковалась к стоянке знакомая белая машина, как вышла, умело коснувшись асфальта сразу обеими туфлями та женщина, одетая сегодня в бирюзовый шелковый костюм с шелково-кружевными, того же цвета, отворотами.
«Нарочито», — подумал он.
Через минуту она показалась в дверях, направляясь к нему. Виктор поднялся, сдвинул стул, помог даме сесть.
— Воды, мороженого?
— Воды.
Со стороны казалось, что встретились любовники, молодые, красивые. Но нет. Краткого мига хватило ему, чтобы подправить впечатление десятидневной давности. Не в его вкусе оказался и ее тяжеловатый подбородок, неотделенный от плоской нижней губы, и тяжелые руки без перчаток, привыкшие к рулю, глаза с холодным выражением собственной значимости, и голос, лишенный игры, без которой нет душевного богатства.
Она тоже скользнула быстрым взглядом по его лицу, белоснежной рубашке с опрятно-закатанными рукавами и красным шейным платком, по серому витому ремню на узких бедрах под шлевками черных вельветовых брюк. Ей-то он, кажется, понравился.
— Молодцом сегодня, — не без насмешки одобрила она, отпив из бокала, — не то, что в тот раз, а?
Виктор никак не отозвался на неуместное напоминание. Паузу!
Она отставила бокал.
— Итак, о делах. Меня зовут Лариса, мне поручено с тобой работать. Знай и заруби на носу, что теперь ты в «Системе», которая многое может дать, но и спросит с тебя полной мерой. Не пугайся. Такой, как ты, может продвинуться очень быстро. Ты ведь театрал?
— Я артист.
Он не стал ловить ее на невежестве.
— «Артист», верно, — повторила она. — Так тебя и называют. Скажи, какая у тебя цель жизни?
Он с интересом вскинул глаза. Она смотрела прямо, без улыбки.
«Дикая серьезность», — подумал он.
— Моя цель — деньги, — с вызовом проговорил вслух.
Женщина удовлетворенно кивнула.
— Для чего тебе деньги?
Он понял, что проходит некий тест на готовность.
— Лично мне деньги нужны для того, чтобы не зависеть от обстоятельств, иметь то, что необходимо современному человеку и делать то, к чему призван своими способностями и судьбой.
— Какими средствами ты хочешь достичь своей цели?
На эти слова пришлось глуповато хмыкнуть и по-дурацки скосить глаза вбок.
— Кабы знатьё…
— Хорошо, — сказала она. — Очень хорошо.
Рассмеявшись, Виктор опрокинул в рот рюмочку коньяка, крепкими зубами зажал ломтик лимона и оторвал желтую шкурку. Из своей вазочки осторожно, бережа на губах блестящую помаду, отведала оплывающее мороженое и Лариса.
— Если ты осознал свое положение — продолжала она, — и стремишься к его изменению, то «Система» готова помочь тебе.
Ларисе не нравилось простонародное название «Параскева», она и другие сотрудницы называли фирму «Система». Грач, услыша это, поощрил их выдумку. Чем меньше звону, тем безопаснее, рассудил он.
— Но готов ли и ты отдать достижению цели всю свою страсть, постоянство, время, талант, все, что ведет к успеху? — продолжала она. — Много денег бывает лишь у того, кто дружен с терпением и неутомимостью, кто не отличает удач от неудач, кто твердо решил, что добьется цели и назначил дату своего успеха. Готов ли ты?
