Ознакомительная версия.
– Значит, скандалы в семье Треусовых начались не из-за того сомнительного приключения?
– Господи, конечно же, нет! Всему виной невыносимый характер Стеллы… с ней вряд ли кто-либо смог бы прожить бок о бок пару лет. Павел еще долго терпел ее выходки и постоянное недовольство. Любой разговор Стелла превращала в скандал, который заканчивался истерическим припадком.
– Вы исключаете, что Треусов убил бывшую жену?
– А смысл? Он пальцем ее не тронул ни во время бесконечных семейных разборок, ни во время развода и судебных дрязг. Теперь, когда все позади, Павел вдруг вздумал лишить Стеллу жизни и угодить за решетку? Где же логика?
– Убийство само по себе нелогично, – возразил сыщик. – Всякому терпению приходит конец, каждый человек рано или поздно может сорваться и натворить бед.
– Допустим, – неохотно признала она. – Но… посудите сами, стал бы Павел делать это едва ли не у всех на глазах?
– В состоянии аффекта люди не думают о последствиях.
Смирнов прекрасно понимал, что убийство Стеллы нельзя назвать неумышленным, скорее наоборот – оно выглядело как тщательно продуманное, заранее спланированное. Получается, кто-то из присутствующих в ту ночь в «Элегии» знал о готовящемся скандале.
– Это Ростовцев, – повторила Лена. – Его рук дело.
– А причина? Засекин мертв, его уже нельзя огорчить смертью бывшей подружки.
– Зато можно огорчить прошлой постельной историей нынешнюю невесту Альберта Юрьевича… или его новую пассию. Неизвестно, кого именно явилась шантажировать Стелла. Возможно, не меня и не Алю, а самого виновника торжества. Или всех вместе взятых! Ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха! – Журбина истерически захохотала. – У нее могло хватить наглости пойти на это: пугать Ростовцева разоблачением. Дескать, а ваш мальчик когда-то дурно поступил со мной – напоил и совратил скромную девушку.
– Будет вам, Елена Дмитриевна! – рассмеялся Всеслав. – Кого этим испугаешь? Ростовцев и глазом бы не моргнул, напротив, еще и похвастался своей победой. Да и Альбина вряд ли бросила бы такого мужчину из-за подобной… хм… шалости.
– Аля, пожалуй, не бросила бы, – согласно кивнула Лена. – А вот Лика… не знаю.
– Так ведь господин Ростовцев не с Ликой обручался.
– И этого я не знаю. Мутный он человек, непредсказуемый! Для него оценка Лики может оказаться куда важнее, чем мнение Али. Если так, Стелла все правильно рассчитала… кроме взрывного характера Альберта Юрьевича. Он закрыл ей рот очень быстро и надежно.
Сыщик решил не спорить.
– А кто отстриг у Стеллы прядь волос? – как бы между прочим, спросил он.
– Вы хотели сказать, вырвал?
– Я сказал именно то, что хотел.
Глаза Лены удивленно распахнулись.
– У вас мрачный юмор!
– Мне не до шуток, – рассердился Смирнов. – И вам, надеюсь, тоже.
– Но… кому могло прийти в голову стричь волосы Стеллы? – она развела руками. – Вы меня поразили.
– А почему вы ушли из ресторана раньше всех? – спросил он.
– Надоел дурацкий фарс! Ростовцев вел себя непонятно, Треусов испортил мне настроение своим заигрыванием с Ликой, а появление Стеллы переполнило чашу терпения. Я боялась расплакаться, раскиснуть при всех… просто не могла больше играть роль невозмутимой женщины, которой все нипочем. У меня есть сердце!
Сыщик не стал проверять содержимое ее сумочки, потому что понял бесполезность этого действия.
* * *
Ева предпочитала постигать ход событий шестым, или интуитивным чувством, а не путем логических размышлений. Логика загоняла ее в тупик. Притянутые за уши объяснения еще никогда не облегчали расследование, – наоборот, они запутывали нити в клубок, образовывали узлы и неожиданные обрывы. Подобная «реальность» только напускала тумана туда, где его и так было сверх меры.
Смирнов исходил из того, что Дракона не существует, что кто-то намеренно пытается внедрить этот призрачный образ в действительность окружающих людей, в первую очередь, как он полагал, – в сознание Лики. Какую цель преследовал неизвестный злоумышленник? Запугать Лику? Довести ее до невменяемости, до психического срыва? Или до смертельного исхода? Если бы преступник собирался убить молодую женщину, он бы давно это сделал – еще на таежном хуторе или в Ушуме. Однако он позволил ей приехать в Москву, поселиться в заранее приготовленной отчимом квартире… познакомиться с какой-никакой родней, – пусть и дальней, – с другими людьми, с мужчиной, наконец. А что? Господин Ростовцев годился Лике в поклонники, они заинтересовались друг другом. И в то же время вокруг Лики умирают те, к кому она проникается симпатией, кто становится ей близок, – Красновская, например. Тогда смерть Стеллы разрушает это умозаключение, не вписывается в него. Логика требовала бы смерти Альбины, которая является родственницей, или гибели Ростовцева, который то тайно, то явно ухаживает за «лесной отшельницей»… а убивают бывшую жену Треусова. Странно! При этом четко прослеживается почерк Дракона, его диковатый ритуал: отстриженная у жертвы прядь волос. С одной стороны, он прячется, с другой, – выставляет себя напоказ. В чем смысл подобной двойственности?
Ева же принимала Дракона как реальное существо и не усматривала в его поведении странностей. Он поступает сообразно собственной цели, и только непонимание мешает рассчитать, предвосхитить его следующий шаг, опередить. Знать бы, где его тропа, – можно было бы устроить ловушку. Преследуемый далеко не глуп: он петляет, запутывает следы, обманывает охотника. Такова игра!
Ева отбросила все рассуждения и отдалась на волю не мыслей, – чувств. Она перестала думать, как только сообразила, что «думанье» усложняет, а не упрощает задачу. Великая Пустота – вот источник ответов на вопросы. Ева начала прислушиваться. Первое, что пришло ей в голову, – семья Эрманов. С Альбиной Смирнов познакомился и поговорил, а с ее родителями не успел, – смерть Стеллы внесла коррективы в намеченные им «оперативные мероприятия».
Пока сыщик ездил по городу от одного свидетеля к другому, Ева созвонилась и встретилась с родителями Альбины Эрман. Они оказались милыми, интеллигентными людьми, охотно отвечали на все вопросы и произвели самое благоприятное впечатление. Увы, ничего существенного к известным фактам они не добавили.
Ева представилась помощницей детектива, которому Лика поручила розыск ее родного отца. У Эрманов не возникло сомнений.
Многие семьи в годы советской власти открещивались и просто боялись поддерживать связи с «неблагонадежными» родственниками, и Эрманы не были исключением. Сводная сестра – не родная, и дедушка Альбины не переписывался, не встречался с ней и почти не вспоминал ее. Эрманы даже не знали о пожаре и ее смерти в Благовещенске.
– Однажды мне предложили командировку туда, – сказала Ядвига Филипповна, мама Альбины, – на конференцию по кардиологии: обмен опытом между восточной и западной медициной. Но папа строго-настрого запретил ехать. «Дочка, – сказал он, – нам не нужны неприятности. Вдруг, тебе захочется навестить несчастную Лизоньку?! Это может возыметь самые ужасные последствия».
– Почему он назвал ее «несчастной»? – спросила Ева.
Докторша поджала губы:
– Не знаю. Наверное, из-за всех этих перипетий, связанных с эмиграцией, с расстрелом, с лагерями. Честно говоря, мы с мужем старались не вникать в семейное прошлое. Елизавета не подавала о себе никаких вестей, мы, естественно, тоже.
Профессор Эрман все время молчал, изредка вставляя короткие фразы. Оба понятия не имели ни о дочери «несчастной Лизоньки» Екатерине, ни о ее внучке Анжелике, пока последняя не появилась в Москве и не позвонила им.
– В сущности, мы поверили ей на слово, – признался профессор.
– А такой человек, как Аркадий Николаевич Селезнев вам знаком?
Родители Альбины подумали, покачали головами, – они были похожи, как близнецы: в очках, с благородными чертами лица, с сединой в волосах. Их жесты и мимика, образ мыслей тоже приобрели сходство, как у людей, которые долгое время живут вместе.
– Нет… возможно, кто-то из пациентов, но мы не помним, – ответила за двоих Ядвига Филипповна.
– Может быть, вы знаете Александра Шершина? – на всякий случай спросила Ева.
Эрманы с сожалением развели руками – одинаково и почти одновременно. Ни о каком Шершине они даже не слыхали. Опять предположили, что мог быть такой среди студентов или больных, но разве упомнишь?
Вопрос о Стефании Красновской вызвал ту же реакцию.
«Неужели, я пришла сюда напрасно? – тоскливо подумала Ева. – Как же подсказка Пустоты? Она не бывает ложной!»
– Жаль, – удрученно сказала она. – Значит, нет никого, кто мог бы хоть что-нибудь вспомнить о Елизавете из Благовещенска и ее дочери, об отце Лики?
Эрманы расстроились. Как все интеллигентные люди и потомственные врачи, они считали своим долгом принимать близко к сердцу проблемы окружающих. Кроме того, они прониклись к Еве искренней симпатией.
Ознакомительная версия.
