что Вика сейчас исчезнет. От нее пахло лекарствами и больницей, и этот запах напомнил Вике, что последние десять лет мама Света то и дело оказывалась в стационаре, находясь на грани жизни и смерти.
В памяти Вики всплывали какие-то эпизоды из детства, когда у мамы Светы только-только начало развиваться заболевание, и они с отцом периодически оставались одни. Она так и продолжала про себя называть Никиту Сергеевича «отцом», потому что считала его родным.
Информация, полученная от следователя, не заставила ее относиться к приемным родителям иначе. Вика решила, что если тетка скрыла от нее истинную причину гибели родителей, то у нее имелись для этого веские причины. И не Вике осуждать ее решение.
Хотелось, конечно, поговорить об этом, но Вика понимала, что сейчас точно не время – тетка едва выкарабкалась, очень слаба, и ей ни к чему лишние потрясения.
«Интересно, зачем все-таки полицейский у двери, и знает ли об этом мама Света?» – подумала она, держа теткину бледную руку в своих и поглаживая сухую кожу.
Эти руки с тонкими длинными пальцами талантливой пианистки Вика любила больше всего на свете, это были руки ее матери – человека, вырастившего ее.
«Почему она все-таки отказалась от поступления в консерваторию? – думала Вика, рассматривая руки тетки так, словно успела забыть, как они выглядят. – Ведь если правда то, что мой родной отец владел акциями водочного завода, он запросто мог оплатить ей и поступление, и проживание в Москве. Почему же он не сделал этого? Ведь у нее же действительно талант, об этом все говорили в училище, где она преподает, да и до сих пор говорят, что она могла сделать блестящую карьеру и добиться признания на самом высоком уровне. А что же вышло? Преподает в заштатном училище провинциального городка. Неужели мой родной отец ничего не захотел сделать, чтобы его младшая сестра жила иначе? Почему он не помог ей развить ее талант?»
– Потому, что я не захотела, – вывел Вику из раздумий тихий голос мамы Светы, и она вздрогнула:
– Ой… я думала, что ты уснула…
– Не увиливай, Викуля… мне тяжело говорить, но я вижу, что момент пришел. Не буду спрашивать, что случилось, ты всегда сама мне рассказываешь, когда понимаешь, что готова к этому… но вот и я сейчас готова поговорить с тобой о твоих родителях, – облизывая губы, продолжала мама Света, неожиданно крепко сжав ее руку. – Я знала, что рано или поздно этот разговор должен состояться… хотелось, конечно, в другой обстановке, но я чувствую, что у меня мало времени, некуда тянуть…
– Мама Света! – повысила голос Вика. – Я тебе запрещаю такое говорить! Ты пошла на поправку, отлежишься, и я тебя домой заберу.
– Мы не станем с тобой терять драгоценное время на обсуждение того, что сейчас неважно, – твердо произнесла тетка, и Вика от неожиданности растерялась и умолкла – такой тон прежде был ей незнаком, Светлана Александровна всегда была мягкой, тихой и голоса не повышала. – Я расскажу тебе, почему я была так против твоих отношений с этим Максимом. Да, то, что он женат, и то, на ком он женат, меня, безусловно, отталкивало. Но еще сильнее меня беспокоило то, что он брат Глеба.
– Какого Глеба?
– Глеб Митин был близким другом твоего отца. Он и Иван Пострельцев. Так втроем и дружили с самого детства, я сколько себя помню – Глеб и Ванька всегда рядом с Павлом были.
– Но… если брат Максима был другом моего отца, то почему тогда ты против была? – робко перебила Вика, и Светлана Александровна помотала головой:
– Не перебивай меня. Да, я была против, потому что только я знаю правду. И когда я умру, то перестану каждый день чувствовать свою вину за то, что знала и промолчала.
– Знала… что?
– Вика, я ведь просила… денег Пашкиных я никогда не трогала, слово себе дала, что не возьму ни рубля из того, что на счетах лежит. Может, я неправа была, когда фамилию тебе поменяла, ведь ты, в конце концов, его дочь. Но мне невыносимо было думать, что ты наследница денег, которые не заработаны, а вырваны с кровью у других людей. Ты уже давно взрослая, Вика, и сможешь сама решить, что делать, а я не могу больше в себе это носить. Тяжело на тот свет уходить с таким грузом.
У Вики голова пошла кругом, она никак не могла уловить нить теткиного рассказа, не могла понять, о чем она говорит, почему так все сплелось – родной отец, его друг, брат Максима… и деньги. Какие деньги, какие счета? У них копейки лишней не было, а тетка сейчас говорит о каких-то деньгах отца, к которым она имела доступ, но не прикасалась даже в те моменты, когда жилось совсем уж трудно.
– Мама Света… – взмолилась она, осторожно опуская голову на ее колени, – я тебя умоляю – не сейчас… ну, не сейчас, ладно? Я не могу… Максим убит, понимаешь? Его зарезали точно так же, как предыдущих жертв, его нет больше. Давай не будем говорить об этом, хорошо? Мне неважно, что там и как было с моим родным отцом, я его даже не помню… а ты сейчас растравишь себя этими воспоминаниями и только состояние свое ухудшишь… ну, пожалуйста, я тебя очень прошу…
Тетка молчала, опустив тонкую, почти невесомую руку ей на затылок, и Вика чувствовала, что ее слова не достигли цели, что разговор этот мама Света затеяла неспроста, возможно, готовилась к нему, и теперь не успокоится, пока не скажет всего, что хотела, чего бы ей самой это ни стоило.
– Вика… ты должна быть осторожной, – проговорила тетка, не выразив никаких эмоций от новостей о гибели Максима. – Тот, кто убил его, скоро придет и за тобой тоже.
– Что?! – Вика выпрямилась и с ужасом взглянула в бледное лицо Светланы Александровны.
– То, что слышала. Все эти смерти вовсе не случайны, они – расплата за то, что произошло много лет назад. И ты тоже в этом списке. Потому будь очень осторожна, моя девочка.
Через два часа Вика стояла на пороге больницы и, обхватив себя руками за плечи, напряженно соображала, как быть дальше и, главное, как теперь жить дальше с тем, что рассказала тетка.
Первым импульсом было бежать. Купить билет и уехать куда угодно, только чтобы оказаться как можно дальше от этого места. Но Вика всегда трезво смотрела на вещи и понимала, что ее никто и нигде не ждет – с деньгами или без, а здесь есть человек, который сейчас зависит от нее
