закончится, она пойдет и напишет заявление в полицию. Хватит камни збрасывать. Настала пора их собирать.
Новое – это забытое старое
– А почему весь парфюм в одинаковых флаконах? – шепотом спросил Михаил. – Я думал, увижу что-то вроде коллекции всяких красот.
– У Фрагонар такая фишка. Металлические, с покрытием. В них духи дольше хранятся. Все. Не отвлекай меня.
Михаил посмотрел на ее возбужденное и одновременно сосредоточенное лицо, улыбнулся и заправил за горячее розовое ухо рыжую прядь.
– Ладно, Рыжуха. Продолжай тащиться.
Музей «Фрагонар», расположившийся в самом центре Парижа рядом с Оперой Гарнье, они оставили напоследок. Сначала обошли и объехали все другие парфюмерные бутики и музеи французской столицы.
На третий день блужданий по городу Димка сломался и заявил, что, если его немедленно не отправят с Шарлем в Диснейленд, он начнет кусать всех, как взбесившийся Барбос.
Сравнение с Барбосом было признано неудачным, потому как Фридрих Барбаросса в силу интеллигентного воспитания никогда не позволил бы себе взбеситься, но поездка была немедленно организована, как выразился Княжич, «принимающей стороной». Бывший товарищ Михаила по команде, женившийся на француженке и осевший в пригороде Парижа, и сам был рад избавиться от ребятни хоть на день. Ему хотелось посидеть с Михаилом «за рюмкой чая» и вспомнить былое.
Вместо этого Княжичи снова устроили парфюмерный забег. Серафима, правда, уговаривала мужа остаться, но тот так трясся над супружницей, что ни за что не согласился оставить ее одну.
Коля Веселов, который взял фамилию жены и прозывался теперь Николя Сюби, вздохнул. И чего он с ней носится как с писаной торбой? Эта рыжая любого мужика встряхнет и за пояс заткнет. В ней что весу, что росту. А впрочем, еще не вечер. Выманит Мишку под шумок, якобы чтоб машину новую показать, а там…
Нельзя сказать, что Михаилу было интересно таскаться по парфюмерным лавкам, но ему нравилось наблюдать за Серафимой, которая смотрелась среди этого парфюмерного богатства Алисой в Стране чудес, не иначе.
В отделе, где было представлено сырье, из которого делают духи, Серафима зависла так надолго, что Княжичу пришлось дальше путешествовать в одиночку. «Комнату кадров» с бесконечными фотографиями он прошел, не сбавляя шага. В комнате с этикетками было уже интересней, а «Комната обоняния», где его протестировали и объявили, что в парфюмеры он не годится, почти доконала. Музей, однако, впечатлил. Разные артефакты – ваза из Месопотамии, слепленная пять тысяч лет назад для хранения ароматических веществ, ароматизированный шар, который в Средневековье использовали для защиты от болезней, ювелирная бутыль из лазурного камня, золота и бриллиантов, бутылка Фаберже из золота и драгоценных камней, сделанная специально для русской императрицы, – словно несли в себе какую-то магию.
Дошел он и до флаконов. Ступня гладиатора, голова римлянина из стекла молочного цвета с красными глазами, ушами и почему-то зубами, кольцевая колба из опалового стекла и всякие другие, замысловатые и не очень, сделанные для великих парфюмеров, показались ему перебором.
Зачем так изгаляться, если суть все равно внутри?
Так как Серафима все не появлялась в зоне видимости, пришлось пойти на учебное мероприятие, где с грехом пополам удалось создать, как уверял мастер, свой собственный аромат, за это получить диплом ученика парфюмера и фартук.
Выдохнув и в сотый раз взглянув на часы, Княжич решил терпеть до конца и двинулся в магазин. Там ему еще раз объяснили, что в свободной продаже парфюм от Фрагонар встречается крайне редко, и предложили выбор из одиннадцати ароматов. Пытаясь выбрать, Михаил измаялся окончательно, а потом догадался спросить, есть ли среди них шипровый.
Продавщица посмотрела с интересом и протянула уже знакомый золотистый флакончик. Он посмотрел, понюхал – чудесный, что ни говори – и не взял.
То, что для всех, Серафиме не подходит. Пусть даже этого нет в свободной продаже, – все равно купить и, как она говорила, «носить» эти духи может каждая.
А раз каждая, значит, не его жена.
Как только он о ней подумал, Серафима показалась в конце зала. Вид имела задумчивый, но, кажется, довольный.
– Куда ты запропастился? – начала она, подойдя. – Я тебя жду, жду…
Княжич чуть не подавился. Она его ждет?
– Пойдем, я тебе кое-что покажу, – не глядя на его возмущенную физиономию, быстро сказала она и потянула Михаила за собой. – Вот.
И ткнула в афишу.
С плаката задумчиво и чуточку иронично на них смотрел Манин.
– Давай попросим кого-нибудь перевести, что тут написано.
Михаил вгляделся в текст.
– Да чего тут переводить, написано-то по-английски. Презентация нового аромата знаменитого Алекса Мани. Завтра.
– Здесь?
– Нет, в Центре Жоржа Помпиду.
Серафима постояла немного, вглядываясь в лицо Манина, а потом сказала:
– Мы должны пойти туда.
– Повидаться хочешь? Вспомнить былую дружбу?
Михаилу казалось, что его голос звучит насмешливо и расслабленно, а на самом деле он был напряженным и почти злым. Серафима это почувствовала и вдруг обняла его обеими руками.
– Еще чего! Мы даже подходить к нему не будем. Просто послушаем и уйдем.
– Ну и зачем тебе это?
– Помнишь, ты сказал, что надо всегда закрывать гештальт?
– Помню.
– Так вот. Хочу наконец отцепить от себя этот крючок.
Михаил на секунду прижался к теплым рыжим кудрям.
– Раз отцепить, тогда конечно.
На презентацию они пошли вдвоем, чем очень обрадовали Димку и огорчили Николая.
Димка сразу смылся с Шарлем на улицу, а Коля, вздохнув, положил обратно в холодильник бутылку водки.
Пока Серафима одевалась, Княжич в окно наблюдал, как его сын братается с местными шалопаями, и поражался способности детей находить контакт с носителями любого языка, совершенно им не владея.
От основных дефектов речи Димка с помощью логопеда и при мощном давлении со стороны Серафимы избавился довольно быстро. Осталась лишь легкая картавость. Сейчас, наблюдая за ним, Михаил подумал, что, наверное, это и есть секрет успеха. Все французы картавили точно так же, как его сын.
– Я готова, Миш, – услышал он голос Серафимы.
Стоя в прихожей, она поправляла на себе платье. Колькина жена Моник застегивала на ее руке браслет, смеялась и щебетала по-французски, совершенно не заботясь о том, чтобы быть понятой.
Серафима повернулась к нему. У нее было серьезное и словно чужое лицо.
– Может, передумаешь? – шепотом спросил он. – Черт с ним, с гештальтом.
Она молча помотала головой.
Зал Центра Жоржа Помпиду ничем не напоминал тот, в Питере, где она впервые увидела Манина, но сердце почему-то забилось точно так же, как тогда.
Народу было много, все без умолку трещали по-французски, и Михаил снова подумал, что явились
