Ознакомительная версия.
– Мы не были подругами, – огрызнулась Лизка и, подтянув колени повыше, безвольно свесила с них обезображенные черноземом кисти рук. – Познакомились сотню лет назад. Твой отец и я…
– Знаю, можешь не продолжать. – Эльмире и хотелось бы казаться равнодушно понимающей, да не получилось. – Дерьмо!
Лизка вздрогнула.
– Черта с два это было дерьмом, поняла!!! Это… это было сказкой, которая больше никогда не повторится. Никогда! Я ведь после него ни одного мужика любить не могу. Ни одного! Покупаю их, трахаю и выкидываю за ненадобностью.
– Теперь самое время тебе разрыдаться, припасть к моему плечу и разрыдаться. Сначала одна курва пять лет назад мне в грехах своих каялась, теперь ты. – Эмме вдруг с дотошной отчетливостью вспомнились слова покойной Зойки. – Слушай!.. Так это из-за тебя?! Из-за тебя она моего папочку на тот свет спровадила?! Ну конечно же! Она мне так и сказала, что у него появился кто-то поинтереснее, а уступать у нее якобы сил и желания не было, вот она по ветру и подняла на воздух моих родителей. И ты еще говоришь, что не дерьмо!!!
Господи, как же ей было противно сейчас сидеть рядом с ней! Сидеть, смотреть на ее совершенную молодость, безупречно холеную физиономию, сексуальную впадинку между грудей, что не была скрыта глубоким вырезом футболки, и сознавать, что из-за всего этого погибли люди. Именно из-за этого совершенного тела и не менее совершенного лица. И ладно бы погибнуть отцу, та дорога, которой он шел, прямиком вела в ад. Но ведь вместе с ним погиб совершенно невинный человек. Ее мать… Всю свою жизнь любившая и почитавшая милого Алика (впервые со дня его смерти Эмма подумала о нем с неприязненной горечью), этого говнюка, что изменял ей направо и налево с ровесницами собственной дочери, за что в конечном итоге и поплатился жизнью.
– Эмка, – Лизка угрюмо колупала подсыхающую землю на пальцах. – Иди ты к черту со своей моралью! Вижу, как сиськами вздымаешь. Думаешь, что я дрянь конченая. Ну и думай! Черт с тобой! А я… я просто любила его.
– И заодно любила те подарки, что он тебе подносил! – фыркнула Эмма и, подхватив ворох травы, отодвинулась чуть левее. – Брюлики, платьица, сапожки. Дешевая ты сука, Лизка! Такая дешевая, что взяла бы ствол и влепила бы тебе пулю промеж глаз.
– Валяй, что же! – Лиза хмуро хмыкнула. – Чего же тебе, такой чистой… Сама-то какая?! Жила с Данилой и ноги об него вытирала до тех пор, пока его другие не подобрали. Тут ты сразу всколыхнулась. Сразу опомнилась и прямиком к нему в койку бросилась. А он не дурак, повременил с койкой-то, правда, недолго… Каждый, Эмка, проживает жизнь свою так, как считает нужным. И срать мне на твои моральные принципы, которых ты и сама не придерживаешься. Мне было сказочно хорошо с твоим отцом… Такого больше никогда не повторится, я это знаю… А что ты обо мне в конечном итоге подумаешь в этом контексте, мне плевать! Пусть я буду сукой, пусть дешевкой, главное, что у меня вот здесь… – Лизка приложила грязную руку к левой стороне груди. – А что там у меня, тебе знать не надобно.
Они снова замолчали. Лизка продолжала сосредоточенно очищать грязные пальцы. А Эмма бесцельно оглядывалась по сторонам.
Какие-то шальные птицы, не успевшие навострить клювы на юг, поют в зарослях боярышника за забором. А может, это всесезонные воробьи, которым и снег, и зной, и дождик проливной – все нипочем. Приятно так щебечут, почти по-весеннему. От начинающей желтеть листвы кругом нарядно. Теплынь совсем не сентябрьская. Ни дуновения ветерка, никакого шевеления в природе. Такая приятная, почти полуобморочная нега во всем, что хоть опрокидывайся на спину, подкладывай руки под голову и смотри за бесцельным блужданием редких облаков на бескрайнем небосводе. Именно так все и было много лет назад.
Отец привозил ее из города после школы и тут же уезжал по делам. Мать хлопотала в летней кухне. А она, бесцельно побродив по участку, укладывалась в гамак между двух старых яблонь, что Валька успела спилить. Запрокидывала руки под голову и сквозь полуопущенные ресницы наблюдала за облаками. Их неторопливый полет нередко убаюкивал ее. Эмма засыпала со сладостным ощущением чего-то хорошего. Потом с таким же чувством просыпалась и спешила к матери, которая к тому времени уже успевала настряпать пирогов и ждала ее пробуждения…
– С Анной мы познакомились случайно, – начала вдруг Лизка ни с того ни с сего, может быть, просто потому, что устала от бесцельного молчания. – Алик повез меня в тот курортный городишко, чтобы побыть со мной на каникулах. Не морщься так, я тебя прошу!.. Мы пошли в стриптиз-бар. Там что-то случилось с туалетом для женщин. Одним словом, не работал он, и всем дамам пришлось пользоваться служебным. С Анной мы столкнулись лоб в лоб в какой-то момент. Причем столкнулись в полном смысле этого слова, то есть больно ударились лбами. Извинялись, балагурили, зачем-то обменялись номерами мобильников. Потом был ее выход. Мне понравилось ее выступление. Наутро я позвонила, наговорила ей кучу комплиментов. Поскольку у твоего отца везде и всегда были дела, у меня оставалась уйма свободного времени. Ту неделю, что мы там пробыли, я с Анькой почти не расставалась. Потом мы уехали, и о ее существовании я спустя какое-то время совершенно забыла. Тем более после трагической гибели твоего отца… А совсем недавно она вдруг объявилась и начала говорить мне по телефону чудовищные вещи. Я была не просто шокирована, меня, что называется, пригвоздило к месту…
Эмма все же улеглась на землю. Запрокинула руки под голову и, не отрывая глаз от скольжения невесомой толщи облаков, слушала размеренную речь Лизки. В голосе подруги не было ни тени волнения или горечи. Все излагалось в строгом хронологическом порядке. То ли заранее продумано, то ли на самом деле правда…
– Мы с ней встретились. Она была со своим сыном, который… который тебе, милая, родным племянником приходится. Такой славный малыш… Анна выглядела ужасно. От былой красоты в ней только и остались что глаза. Она приехала в наш город, совершенно не понимая, что лезет в глотку ко льву. Когда я начала ее уговаривать, она вспылила и уехала. Не оставив никаких координат. Потом закрутилась история с моей домработницей. Она погибла, ты же знаешь.
– Да уж знаю. Это не ты ее?
– Совсем больная… – Лизка обреченно вздохнула и громыхнула чем-то об асфальт. – Подозрение скорее может пасть на тебя, дорогая. Это ведь она тебе дорогу перебежала, а не мне. К тому же твой роман с ее братом ей очень уж не нравился. Она просто слюной брызгала, рассказывая мне о какой-то белобрысой лярве, охмурившей ее наивного Санечку. Попросила посодействовать. Ну… узнать и все такое.
– И ты узнала? – недоверчиво скривилась Эмма, не веря ни единому слову Елизаветы.
– Узнала, конечно! Чего тут было узнавать, если вашим бл…ким домом была гостиница, которой заведовал один из мною купленных и затем брошенных альфонсиков. Он мне все по минутам и часам расписал: кто, за сколько и когда.
– Господи, какое скотство! – апатично констатировала Эльмира, с наслаждением наблюдая за тем, как облако-лебедь трансформируется в облако-собаку. – Я получала удовольствие, совершенно не задумываясь, что кто-то в этот самый момент отслеживает каждый мой вздох. И что же ты? Отстучала Ленке?
– А как же! Отстучала и еще по носу щелкнула, чтобы неповадно было с чужими мужьями трахаться. Она, понятное дело, сразу сникла и, дура-баба, нажаловалась Даниле про то, какая у него жена паскудная развратница. Орет в оргазме на всю гостиницу.
– А что он? – Эмма впервые с момента начала Лизкиной исповеди приподняла голову и посмотрела в ее сторону.
– А что он?! А то ты своего мужа не знаешь! – Глаза у подруги сделались паскудно-проницательно-завораживающими. – Подумай как следует – что он! Шевельни извилиной, у тебя их в голове до черта!
– Я тебе не верю! – Эльмира словно кобра взвилась с земли. Отряхнула кожаные штаны и воинственно подбоченилась. – Я… тебе… не верю, Лизка! Он не мог! Он…
– Что он?! Ну что?! Он просто подождал немного. Понаблюдал. Даже одно время снимал номер по соседству с вашими апартаментами. Пока была жива Ленка, он не особенно форсировал события. А когда ее не стало… Тут еще Сашка, идиот, начал тебя теребить.
– И об этом ты знаешь!!! – Эмма ахнула и тут же залилась помидорным цветом по самые дужки стильных темных очков Валентины.
Представить себе Данилу, натужно вслушивающимся в скрипы их кровати и в их сплетенные воедино стоны и крики за стеной, было очень… очень больно. И если до сего времени она упивалась сознанием собственной чистоты, непорочности, с мстительной гадкой уверенностью полагая, что именно так нужно наказывать блудливых мужей, то сейчас эта ее убежденность разом улетучилась.
– Какое дерьмо! – простонала она, срывая очки, косынку, а следом и парик с зудящей головы.
– Ты повторяешься, дорогая! – насмешливо протянула Лизка.
Ознакомительная версия.
