За Андреем шел Николаша, который и должен был выслеживать соседа.
Поняв, что я пользуюсь бешенной популярностью, в том числе и у вверенного ему объекта, и что судя по всему в воздухе пахнет дракой, Николаша снял
Кшыся с его поста, позвонил по мобильному Натке, чтобы в их отсутствие она присмотрела за домом Ванды, и друзья спустились в подвал. Не подвал, а проходной двор какой-то. И как Ванда терпела?
Пришлось, - буркнул Николаша, отводя глаза. Как оказалось, они с
Кшысем привязали хозяйку к койке, просто так, на всякий случай.
Николаша - добрый парень, но его манеры... Впрочем, каждый из нас имеет право на одну манию средних размеров.
Друзьям было совсем просто - они шли на свет Андреева фонарика, а он так ничего и не просек. Где догадливый, а где - хоть плачь.
Не успели друзья выбраться из гроба, как по мою душу подоспели лагерные охранники. Разгорелась потасовка, благодаря чему мы с Андреем и
Пашей были избавлены от преследователей. Но, ввязавшись в заблаговременно пахнувшую драку, Николай с Кшысем потеряли из вида и Андрея, и меня и стали действовать на свое усмотрение.
Эх, зря я стрелки ставила, только помаду испортила. Хорошая была помада, французская.
***
Прошла целая неделя, прежде чем меня выписали из больницы под расписку. В пятницу меня перевезли домой, где скучал Сем Семыч. Он смирился с отсутствием трети хвоста и только иногда, во сне, скулит и плачет.
Надеюсь, со временем это пройдет.
А в субботу через заградительный кордон Приваловых прорвалась запыхавшаяся Натка.
- Ну ты, блин, даешь, - с порога заявила она.
- Я тоже рада видеть тебя, - прошуршала я.
Подруга плюхнулась на кровать рядом со мной.
- Ну, в чем дело? - строго спросила она, переворачиваясь на живот, -
Мне кажется или ты действительно не довольна?
- Действительно, - призналась я, - Столько трудов, и все в пустую.
Здоровье подорвала, а ничего не добилась.
- Как это впустую? - слегка опешила подруга, - Как это не добилась?
- Так это. Завещания как не было, так и нет. Кто наследник - неясно, - перечисляла я, загибая пальцы, чтобы не сбиться и ничего не пропустить, -
Фаба обошел всех местных нотариусов, которых оказалось сумасшедшее количество - целых четыре штуки, плюс сколько-то известных ему московских.
Результат нулевой. Догадываешься, что это значит? Только я привыкла к мысли, что дядя оставил завещание, как надо отвыкать назад. Дальше: что на самом деле произошло с дядей, - неизвестно. Кто и за что отравил Павлика, - непонятно. Гоут с Вандой в один голос утверждают, что к обоим случаям не имеют ровно никакого отношения. По их словам выходит, что у них под ногами постаянно путались какие-то конкуренты, нервировали и мешали работать. Не успели они всерьез заняться дядей, как тот умер. Не успели опомниться и взять в оборот ближайшее дядино окружение, как одного из нас отравили. И перступникам пришлось действовать в темпе, не дожидаясь результатов предварительной подготовки, несмотря на то, что они привыкли все тщательно планировать. Как тебе это нравится?
- Ты веришь им? - хмыкнула подруга.
- Вообще нет, а в частности... пожалуй, да. Сама подумай, зачем им избавляться от дяди? Если бы его наследниками стали они - тогда пожалуйста, а так... Какой смысл? Ровно также зачем травить Павлика, если его доля дядиного наследства перейдет потом бог знает к кому, ищи ветра в поле... Я рассуждаю так: преступникам нужен был живой и желательно один-единственный владелец состояния, чтобы заставить его написать завещание в свою пользу, и только потом все остальное. Если не выполнен первый пункт плана, то и все остальное теряет смысл. Лучшее доказательство - Макс: ведь его они пальцем не тронули. Он даже не понял, в какую заварушку попал. Так что... - я пожала плечами, - А Пана я упустила собственными руками, - представляешь? - за что и поплатилась сотрясением мозга. Поделом мне! Я думала, что Паша взбесилась, а она задерживала особо опасного преступника, главаря шайки!
Это из-за меня он сбежал через боковую дверь.
Простить себе не могу.
- Рано или поздно его найдут, - как могла утешила подруга.
- Мне бы твою уверенность. Ты только подумай, больше года Пан со своей шайкой орудовал в городе, и его не поймали. Никому якобы в голову не пришло удивительное совпадение, что чем дольше процветает трудовая коммуна "Акрополь", тем больше на кладбище ям. Даже я заметила, что ям слишком много. Да и Хмурый жаловался, что они завалены работой. Но никто не поинтересовался, что за коммуна такая, над чем трудится и почему коммунаров не видно в городе. Горожане мрут и пачками исчезают бесследно, а в коммуне трудятся призраки-невидимки. Так сложно догадаться! Уму не постижимо. Нет, подруга, в органах люди не глупее нас с тобой, соображалка у них работает - но, видно, исключительно в свою пользу. Кому-то все это было выгодно, какой-то высокопоставленный паршивец получал с "Акрополя" налогонеоблагаемые дивиденты и прикрывал его со всех сторон. Или несколько паршивцев, каждый со своей стороны. Поэтому я не верю, что Пана найдут. Не верю! Спорим, - предложила я, - Торжественно обязуюсь и все такое: если его найдут, поставить ящик виски тебе, два ящика нашедшему и три судье в случае вынесения справедливого приговора. Итого с меня шесть ящиков виски, - подытожила я.
- Ой разоришься! - восхитилась подруга.
- Конечно разорюсь, но ради такого случая я согласна... Только не будет этого, не мечтай. Даже настоящего имени Пана никто не знает. А кто знает, тот помалкивает. Ванда с Гоутом рты не закрывают, колятся на допросах, как сухие полешки, но они закладывают друг друга, о Пане же - ни слова. Ни о каком таком Пане, мол, не слышали, и стоят на своем, вопреки показаниям многочисленных свидетелей и пострадавших. Пан надежно спрятал все концы, и доказать, что организатором аферы был он, без показаний Ванды и Гоута невозможно. Кроме них натуральное лицо Пана, без грима, шелковой маски или нахлобученной до бровей широкополой шляпы, видели всего два человека - я да Паша. Хорошие свидетели, нечего сказать! Если бы Паша и могла рассказать о Пане, а я не сомневаюсь, что ей многое известно, ни один суд не учтел бы ее показаний. Если говорить обо мне... Мне посчастливилось рассмотреть и запомнить только раздвоенный подбородок - причем, вид снизу - и услышать его голос. Голос как голос. Без особых примет.
Правда был один момент... Паша сбила с него шляпу, когда боролась, и я на секунду и при посредственном освещении увидела профиль. Но учти, что к тому моменту я уже лежала на полу и плохо соображала. Вполне возможно, что этот профиль мне привиделся. Так что поклясться на суде не смогу, ты меня знаешь. И предъявить мне лично ему нечего - кроме разбитого в кровь затылка и мозгов, взболтанных в гоголь-моголь, но это такие мелочи по сравнению с "Акрополем", что говорить неловко. И потом: поди докажи, что к моему затылку приложилась его рука, а не Пашина нога.
В комнату заглянула взъерошенная Грета, но, увидев Натку, она поздоровалась и ретировалась назад, прикрыв за собой дверь.
- Ты права в том, что кто-то их покрывал. Но не все такие, как ты говоришь. Есть, например, следователь...
- Да, следователь - молоток. Но я тебе не о персоналиях, я о системе толкую. Что может человек против системы? Да, следователь собирал факты и ждал удобного случая. Честь ему и хвала и все такое. Но что он насобирал в одиночку? Крохи. Ни про Гоута, ни тем более про Пана ничего не разнюхал, копал в основном под Ванду с Крысом. А пока он собирал крохи и выжидал момент, в "Акрополе" такое творилось, что мама моя родная...
- А что там творилось? И как ты думаешь, откуда Паше известно про
Пана?
- Не знаю, сама поражаюсь. Наверное, ее принимали за убогую и не опасались. Думали - сумасшедшая, ничего не понимает и никому ничто не расскажет. Ошибочка вышла, - позларадствовала я.
- А она... разве нет?
- Я не психиатр, чтобы ставить диагноз. Но она почти все понимает.
Может произносить отдельные слова, а поет совсем членораздельно. И у нее очень четкие понятия о добре и зле, каждому бы такие. Нюся говорит - божий человек. Думаю, это самый точный диагноз.
В комнату заглянула тетя Лиза и скорчила недовольную мину.
- Я скоро, - пообещала ей Натка.
- Не обращай внимание, - сказала я, - Тетя думает, что мне нужен покой, поэтому обложила ватой и радуется.
- А тебе все воевать бы, - поддела подруга.
- Нет! Ни за что! - взорвалась я, - За кого ты меня принимаешь, интересно было бы знать?! Нет, я не такая. Мне очень даже приятно вспомнить, как мило, по-семейному, начиналось это дело: дядюшкино наследство, рассорившиеся вдрызг наследники, пропавшее завещание, старый дом, уютные семейные призраки. Прелесть! Пальчики оближешь. Я не виновата, что эта прелесть вылилась в курс молодого бойца.
Погони, перестрелки, лазанье по чужим заборам и подземельям... Ужас. У меня сотрясение мозга, общий психоз и окончательная деградация личности на фоне вяло протекающих галлюцинаций. Я боюсь высоты, замкнутых пространств, темноты и мужчин. Вот к чему привело это гнусное дело, но, знаешь, и на вату я не согласна.
