карабкании вверх по тропинке. В своем нынешнем состоянии я был сам
 виноват.
 А он потянул со стопки бумаги еще один листок, отложив исписанную
 страницу в тоненькую стопку слева от себя. Рснова писал, чуть
 наклонившись вперед, чуть нависая над бумагой. Рвдруг в комнате, дверь и
В РѕРєРЅР° которой выходили РЅР° террасу, зажгли свет Рё сразу стало желтее. Рменно
 желтый свет залил террасу и небо над ней сразу стало красивее, глубже и
 ниже.
 Я лежал и уже не пытался убрать эту картину с моих глаз. Я был
 утомлен и беспомощен: мое ужасное состояние побеждало меня. Но я все-таки
 лежал, уткнув лицо в подушку и сцепив зубы, молча наблюдал за спиной
 пишущего человека.
 Кажется, это длилось вечность. Но в конце этой вечности я расслабился
 и почувствовал, что приближается сон. Нервы как бы успокоились и я
 терпеливо ждал тепла, которое свяжет мое тело и мое сознание в один узел.
 Но тепло не приходило. Длилось состояние ожидания тепла. Было оно
 несомненно приятней предыдущего состояния.
 Но он все еще писал и стопка бумаги слева от него росла, в то время,
 как вторая стопка, та, что была справа, уменьшалась.
 Первый раз в своей жизни я чувствовал приближение умопомешательства.
 Первый раз я не мог ничего себе приказать, и, естественно, ничего не мог
 делать. Я только лежал и ждал. Рто, чего я дождался, меня еще больше
 удручило.
 Я не ориентировался во времени и заметил только, что у мужчины,
 сидевшего ко мне спиной в этот момент закончились в ручке чернила и он,
 встав из-за красного стола, ушел с террасы.
 Он ушел, а я услышал вдруг снизу, с улицы этого города, какой-то до
 боли знакомый звук. Даже не один звук, а целое собрание звуков, которое
 создает как бы атмосферу места. Основным звуком в этом собрании было
 марширование нескольких десятков пар походных ботинок. Но остальные
 составные повергли меня сначала в панику, а потом просто в ужас.
В Рто была песня. Если быть точнее - походный марш. Ртой песне было уже
 много лет, родилась она в 1967 году, и с тех пор я ее ненавидел, и когда я
 думал о ней, то также ненавидел и себя. Потому, что это была моя первая и
 единственная песня. Потому, что она так понравилась моим братьям по
 оружию, что они пели ее всякий раз, когда находились в строю.
 Я помнил очень хорошо свою неудачную попытку написать слова и музыку
В РіРёРјРЅР°. Рто была РјСѓРєР°, Рё если Р±С‹ РЅРµ русская детская песенка, РјРЅРµ Р±С‹ РЅРµ
 избежать позора. В отличие от гимна, ту песню я написал за полчаса, и мне
 не пришлось думать над ней ни минуты больше. Слова сами просились на
 бумагу, ритм был известен, мелодия сама родилась из интонаций, с которыми
 я читал сам себе эту песню первый раз, сразу после ее написания.
 Рвот теперь, столько лет спустя, она звучала здесь, под окном моего
 номера. Патрульная рота - теперь я уже знал, что это были американцы -
 маршировала на ужин.
 А песня звала в бой, срывала с плеча карабин, предупреждала о
 низкорослых стрелках, прячущихся в рисовых чеках.
 Холодный пот залил лоб и я вытер его о наволочку подушки.
 А рота орала так громко, словно маршировала на месте.
 Рнекоторые слова в песне уже звучали по-другому, видно были кем-то
 изменены. Наверно, каждая рота поет эту песню по-своему.
 Я молил бога, чтобы наступила тишина. Рона наступила через несколько
 минут, но в моих ушах эта песня звучала до утра. Я так и не заснул,
 пребывая РІ каком-то полуобморочном состоянии. РРЅРѕРіРґР° РјРЅРµ казалось, что
 губы мои нашептывают слова из этой песни.
 Утро я встретил с облегчением и головной болью. С трудом встал с
 кровати.
 Умываясь, посмотрел в зеркало и стало мне себя жалко. Таким я,
 кажется, еще никогда не был.
 Есть не хотелось. Ничего не хотелось, но надо было идти в гараж и
 ехать куда-то за почтой.
 Шатаясь, я вышел на улицу. Надеялся, что свежий утренний воздух
 ободрит меня.
 В гараже меня ждал Георгий.
 Мы поздоровались.
 - Вот тебе карта дороги. Приедешь сюда, в эту точку, там военный
В РіРѕСЂРѕРґРѕРє. Скажешь РёРј, что Р·Р° почтой для Джалты. Рто как пароль, Р° потом
 привезешь почту сюда. Если будут посылки, то развезешь по адресам, а
 письма отдашь мне. Вопросы есть?
 - Никак нет... - устало проговорил я, взял из рук Георгия планшет с
 картой и поплелся к джипу.
 Дорога до военного городка оказалась слишком короткой. Практически
 там, где кончался город, в двух милях от последнего фонарного столба на
 набережной, начинался военный городок. Длинные одноэтажные бараки стояли
 торцевыми стенами к морю, чуть глубже за ними находилось несколько сборных