— Вряд ли это можно назвать так… — Глен иронически усмехнулась. Ревность здесь совершенно неуместна.
Сидя на террасе после теннисной партии, все они изображали добрых друзей и надежных деловых партнеров. Перспектива для Берри открывалась самая радужная.
В субботу герой программы явился в студию Арона Джефри.
Естественно, Рэй не боялся камер. Он снимал рекламные ролики и снимался сам. Он ощущал себя человеком кино, а не простецким парнем, окаменевшим от ужаса перед миллионной аудиторией. Ему было необходимо, чтобы это стало ясно сразу всем, особенно киношникам, которым должен попасться на глаза «человек из толпы» — прирожденный киноактер, герой, звезда.
Через несколько минут Рэй понял, что Арон добивается обратного результата. Хитрый пройдоха, очевидно, понял, что успешно делающий карьеру молодой красавчик не преминет увести у него Глен. А значит, следовало сразу поставить его на место: Рэй Берри — что-то вроде жиголо или платного танцора, неудачливый тренер, выводящий в горы богатеньких любительниц экзотики и толстобрюхих «суперменов». Он чуть не напустил в штаны от страха, когда Арон собственноручно снял его со скалы. В таком духе звучал комментарий ведущего. Были показаны снятые с вертолета кадры: смахивающее на посмертную гипсовую маску лицо горе-альпиниста, его нелепо сжавшееся тело.
Джефри припас ещё один сюрприз: он встретился с Клайвом и снял с ним коротенькое интервью.
— Я немного загулял. Нашел записку Рэя около полудня… Ну, вы понимаете, что я подумал… Моего приятеля нельзя назвать прирожденным альпинистом. К тому же, за ним водилось одно свойство… ну, знаете, постоянно влипать в дерьмо. — Разоткровенничался перед камерой добряк Клайв. У Рэя сжались кулаки: вот сейчас бы вломить этому черно-желтому джентльмену в прямом эфире, а дружка послать на… Вместо этого он насмешливо посмотрел в объектив:
— Да уж! Надо признать, мне частенько не везло. Всегда ввязывался в самые крутые драки, набивал шишки, но и похвастаться тоже есть чем. прокомментировал кадры Рэй, сверкнув белозубой улыбкой.
— Только больше не рассчитывай на меня, парень. Я недостаточно свеж для службы спасателя. Поищи-ка работу в хорошей конторе, пока судьба улыбается тебе и симпатизируют наши зрители. — Арон развернулся к камере. Господа работодатели, примите мои рекомендации. И запомните, — Рэй Берри будет самым надежным и примерным из ваших служащих. Он никогда больше не станет испытывать прочность поддерживающей его страховки. Той силы, которая оберегает каждого из нас в самые рискованные моменты…
— Еще как буду! И в штаны я все-таки не напустил от страха, как бы этого ни хотелось любезнейшему ведущему! — вклинился Рэй в финальную фразу. Но его лицо было уже за кадром, а голос потонул в фоновой музыке. На экране пошла реклама.
Рэй вскочил, сжимая кулаки. Арон даже не поднялся. А когда рассвирипевший парень приблизился к нему, тихо спросил:
— Ну и как она в постели, везунчик?
— Он про нас знает, — сообщил Рэй возлюбленной, втайне радуясь, что ситуация разрешилась так быстро — соперник сошел с дистанции.
— Блеф, — спокойно отреагировала Глен.
Они обедали у неё дома. Дождь заливал стеклянную стену комнаты, в саду трепал деревья резкий ветер. Малышка Глен — как её нежно называл теперь молодой любовник, выглядела сейчас старше своего возраста на десяток лет. У неё не прибавилось новых морщин, но явная озабоченность придавала лицу выражение старческой умудренности.
— Тем не менее, нам следует вести себя осторожней. У Арона нюх охотничей собаки и он умеет кусаться, как крокодил, когда перестает изображать плюшевого зайчишку.
— Я заметил… — Рея подмывало рассказать, как Арон пытался его разозлить за кадром, спровоцировав на глупый ход.
— Знаю. Отлично представляю, что он хотел сделать с тобой на экране. Не очень-то получилось. Поверь мне, камеры любят тебя. Что бы ты ни творил, и о чем бы не рассуждал, прет такое мощное обаяние, которому трудно противостоять. Если бы ты был проповедником, то увлек бы за собой тысячи. Во взгляде женщины теплилась влюбленность — Рэй не мог ошибиться. Он горестно склонил красивую голову:
— В этом мой самый главный прокол, Глен… Я слишком легко увлекал других самыми бредовыми идеями и поэтому доводил их до осуществления. Зачастую, самого неудачного.
— Ты расходовал свой дар в неподходящих сферах. — Глен отодвинула тарелку с нетронутым салатом. — Ненавижу шпинат и всю ту жвачку, которую приходится употреблять каждый день.
— В чем дело, милая? Плохая погода, сплин? — Рэй взял Глен за руку и призывно заглянул ей в глаза.
— Не сейчас. Не просто изображать из себя барыньку, занятую собой, своими страстями, нежными чувствами и вкалывать, словно ломовая лошадь. Теледама широко улыбнулась. — У меня отличные зубы, верно?
— Жемчужины, — сухо констатировал Рэй, уловив, в какую сторону клонится разговор.
— Сейчас мне нужна пасть бультерьера… О'кей. Это мы ещё успеем обсудить. А теперь о нашей лавстори. Послезавтра я записываю передачу «Он знает, что такое любовь». На ринге — ты. Мишень для недотраханных феминисток.
— Господи, Глен, они же будут на меня набрасываться, как тореро на быка, эти твои прелестные дамочки. Я не представляю, о чем говорить с ними. Честное слово…
— Не сомневаюсь, ты уложишь их всех. — Глен усмехнулась. — На лопатки.
… Оказавшись в центре съемочной площадки, изображавшей то ли подобие ринга, то ли скамью подсудимых, Рэй окинув взглядом небольшой амфитеатр, заполненный приглашенными представительницами прекрасного пола. Среди них были писательницы, журналисты, брошенные жены, воспитывающие в одиночку детей, женщины предпочитавшие свободный секс браку или вовсе однополую любовь. Все они смотрели на Рэя с любопытством.
Глен дала распоряжения гримеру и парикмахеру подчеркнуть во внешности героя передачи сходство с Майклом Дугласом. Фирменная прическа Дугласа полудлинные русые пряди, открывающие широкий лоб, удалась на славу. Сразу бросалось в глаза, что и овал лица, и тонкий с едва обозначенной горбинкой нос, и твердый подбородок — особые, дугласовские. От пиджака или куртки Глен отказалась. Белая сорочка, широкая, небрежная, с закатанными рукавами — изысканная и романтическая. Рэй убеждал себя, что передача пойдет в записи и монтаж сделает из отснятого материала все, что угодно. А угодно было мисс ле Бланк сделать из Берри лирического героя-любовника.
Съемки длились около трех часов. Не раз к Рэю подскакивала гримерша, убирая испарину со лба и припудривая пушистой кисточкой мученически впавшие щеки. Он измучился, принимая летящие к нему со всех сторон мячи. Зачастую это были камни и даже ядовитые стрелы. Казалось, женщины собирались выпотрошить его наизнанку, добравшись до циничного нутра самца и потребителя. Рэй на ходу импровизировал, придумывая целые эпизоды своей биографии. Оказалось, что главной, очень тайной и чрезвычайно больной проблемой всей его жизни было отсутствие настоящей любви. Циник, ловелас, рисковый парень носил в себе неутоленную жажду высокого, святого чувства и довольствовался лишь суррогатом. Не встретив своей единственной, он прожигал жизнь, подвергая себя испытаниям.
— Рано утром, взбираясь на Брюхо Слона, я не боялся. Мне нечего было терять, кроме сущей малости — собственной жизни. Я не подозревал, что знаю о себе далеко не все…
Один раз что-то похожее на любовь больно задело меня. Мне исполнилось восемнадцать, а девушка, учившаяся в колледже, была на два года старше. Красотки не замечают юнцов, тоскливо глядящих им вслед. А может, она и не была хороша? Не знаю… Но если бы ко мне тогда подошла Синди Кроуфорд или сама Мадонна, я бы их не заметил… Однажды в мае я тайно оборвал целый куст сирени и положил на окно её комнаты. Наш студенческий городок состоял из трехэтажных коттеджей. Она жила на третьем… Я вывихнул руку, спускаясь по балконной решетке… Это было пркрасно…
— Прекрасный половой акт? — Уточнила зрительница в оформлении унисекс — бритая голова, мешковатый свитер, смесь злости и наивности на бледном лице.
— Нет… — Рэй грустно улыбнулся задавшей ему вопрос кретинке. Ничего не произошло. Она не узнала, откуда появились цветы, а может и не нашла их. Я видел, как моя возлюбленная по вечерам уезжает с другим, на красном «форде», подкатывающем к главному входу…
Рэй не сочинял. Такой эпизод был, как и много других, но совершенно иного толка. Он даже удивился сам всплывшей из закромов памяти неприметной, банальной, однако, очень «женской» истории. А дальше он достиг ещё больших высот откровения, рассказав о том, как прощаясь с жизнью на холодных камнях, жалел лишь об одном: ему так и не пришлось испытать нечто самое важное, для чего появляется на свет каждый человек.
