– Сударыня, вам все равно не убежать! Ваш дом в оцеплении, благоразумней будет вам остановиться и сдаться. Сударыня, в ваших же интересах…
Ноги-то у него были подлиннее, а ей мешали юбки. Очевидно, слыша его голос совсем близко, женщина поверила ему, ощутила бессмысленность своего побега, потому она остановилась и повернулась к нему вполоборота, придерживая юбки у живота. Пискунов перешел на шаг, рисуясь перед незнакомкой, так как он заметил, что телом она – справная, лицом – пригожая, просто бланманже какое-то:
– Право, сударыня, это лучше, чем бежать в неизвестность, а то ведь и подстрелить вас могут. Не бойтесь, я не дам вас в обиду. – Свою потертую шляпу он снял. – Позвольте представиться, Пискунов…
Не предполагал сыщик, что коварства у этой женщины столько же, сколько и весу вместе с одеждой! Он не понял, не угадал, не увидел, как она отвела локоть в сторону, не распознал ее намерений! Но когда ее кулак врезался в его физиономию, он прочувствовал сие полностью: никогда он не сказал бы, что кулачок этот принадлежит слабой женщине! От удара слабой женщины мужчины не взмахивают руками, не летят назад, теряя попутно шляпу и трость, не грохаются на землю задом и всею спиной (аж кости затрещали!), не ощущают, что нижняя часть их лица претерпела некие плачевные изменения, а то и вовсе оторвалась. Отвесить подобный удар способен лишь неотесанный, здоровенный мужик с хамским воспитанием.
Пискунов не шевелился до тех пор, пока не услышал звуки чьих-то шагов. Он понял, что это свои, и протяжно застонал, словно раненый при смерти. Вскоре над ним склонилась круглая харя и прошамкала:
– Каспадин Пискун мертвый бить хочет?
– Ну, пущай тут полежит, опосля вернемся за ним, – сказал Кирсанов.
– Лежи, дорогой, умирай на здоровье.
– Что ты несешь, поганая твоя рожа? – Пискунов сел, разобидевшись уже на всех разом. – Нешто я подумать смел, что особа женского рода так кулаками умеет махать?! Я ей: мол, остановитесь, любезная, а она – кулаком… Хамка.
Кирсанов и сыщик действительно не могли заняться им. Оба держали за локти девицу в пальто и, пардон, в нижнем белье, а та абсолютно не смущалась своего непотребного вида, а пыталась вырваться всякий раз, когда чувствовала ослабление их хватки. Оба стража рассмеялись, выслушав Пискунова, но уже светало стремительно, следовало убраться отсюда поскорее, чтобы недоразумений никаких не возникло. Кирсанов на правах старшего скомандовал:
– Коль ты не умираешь, Пискунов, то беги за извозчиком.
– У меня травма…
– Опосля с травмами разберемся, – оборвал его Кирсанов. – Не видишь, девица с портрета, что Виссарион Фомич показывал нам! Да и баба, не ровен час, приведет сюда народ и – объясняйся тогда. Беги, Пискунов!
– А куда повезем девицу-с?
– В участок. Определим ее в арестантскую до прихода Виссариона Фомича.
Ранним утром Марго и Медьери ехали шагом, ведя лошадей своих бок о бок друг с другом, а сопровождал их, едучи позади, странный мужчина лет пятидесяти, с волосами до плеч и пышными длинными усами.
– Кто это? – указала на него стеком Марго, когда они проехали уже значительную часть города.
– Мой слуга, – ответил Медьери. – Он ни слова не понимает по-русски, но свои обязанности исполняет исправно. Отправляться в путешествие по лесу с дамой вдвоем опасно, коли на нас нападут разбойники, Янош уведет вас, а я… поговорю с ними.
– Благодарю за заботу, да она была напрасна, у нас разбойников нет.
– Как так – нет? В лесах живут лихие люди, это известно всем.
– В Венгрии они и живут, – рассмеялась Марго. – Насколько мне известно, у вас там горы высокие, леса дремучие, народ суровый, видимо, климат ваш так и плодит разбойников. А у нас, месье, все больше крестьяне, к разбойному ремеслу тяги у них нет. Что за чудо – ваша лошадь! Откуда она? Хотя, погодите, я сама угадаю.
Марго внимательно осмотрела лошадь, тогда как весь вид Медьери говорил: мадам, вы излишне самонадеянны. Прочитав его мысли, она разозлилась, но отступать – это было не в ее характере.
– Правильное, плотное, сухое сложение, – оценивала вслух достоинства лошади Марго. – Длинная изогнутая шея, круп… тоже длинный и прямой, хвост высоко приставлен… Арабка?
– Слава арабских скакунов давно померкла, сударыня. Я привез ее из Венгрии. У нас выводят высококровных верховых лошадей и еще облегченные породы, хорошо работающие под седлом.
– Хм! Я снова не угадала.
– А ваша…
– Моя Ласточка из Калмыкии, брат Мишель подарил мне ее.
– Вот видите, а ведь не уступит ни в чем арабским скакунам.
Выехали за город. Оказавшись в степи, Марго предложила устроить экзамен лошадям и помчаться наперегонки.
Виссарион Фомич, держа в руках портрет, сравнивал изображение с лицом девицы, сидевшей в арестантской. Их надежно разделяла решетка.
– М-да, похожа… – промямлил он неуверенно.
– Одно лицо, – заговорил шепотом Пискунов, но как-то сбивчиво. – Эту барышню я и видел, потому портрет меня тогда и озадачил. Она меня обругала-с, но сразу я не вспомнил-с…
– Помолчи, – бросил ему Зыбин. – Мадемуазель…
Девушка даже не посмотрела в его сторону, она сидела на лавке, злобно кутаясь в пальто. Да Зыбин не впервой с невоспитанностью сталкивался, потому он спокойно продолжил:
– Мадемуазель, как ваше имя? – Она – ни слова. – Мадемуазель, кому нам следует сообщить, что вы находитесь в полиции?
– Убирайтесь к черту, – невежливо буркнула она.
– Мадемуазель, юной девице нехорошо так ругаться, – пожурил ее Зыбин. – Мы бы хотели, чтоб сюда приехали ваши родные и забрали вас отсюда. Кому прикажете об вас сообщить?
Она встала с лавки, подошла к решетке, ничуть не смущаясь своего белья, и, окинув надменным взором мужчин, презрительно спросила:
– По какому праву вы держите меня в этом… сарае?
– А без прав вовсе держим, – невозмутимо ответил Зыбин, – не в сарае, а в полиции. Коль вы не желаете здесь провести несколько дней, скажите, кому про вас сообщить?
– Что такое полиция?
У Зыбина непроизвольно расширились глаза:
– Вы не знаете, что такое полиция?.. Как же можно?! Полиция – это…
И – о ужас! – он не нашел слов, чтобы объяснить ей значение такого понятного, примитивного даже слова, известного с пеленок каждому человеку. Он повернулся к Кирсанову: мол, давай ты.
– Полиция, мадемуазель, – сказал тот, – следит за порядком в городе… э… чтоб его не нарушали.
– Кто же нарушил ваш порядок? – вздернула она подбородок.
Находчивость Кирсанова иссякла, он посмотрел на Зыбина, а тому при подчиненных неловко было бы дать маху, но он тоже не знал, что ей ответить. Безусловно, она порядок нарушила уже тем, что вышла из могилы, но в законе-то ни слова не прописано о том, чем в подобных обстоятельствах мотивировать арест. Виссарион Фомич развернул к ней портрет и строго спросил:
– Мадемуазель, поглядите, вы ли изображены на этой карточке?
Она наклонила голову, рассматривая портрет, потом подняла на Зыбина глаза и бросила ему встречный вопрос:
– Где вы это взяли?
– Так это ваша карточка?
– Не моя. Немедленно выпустите меня!
– Посидите и подумайте, – Зыбин не нашел ничего лучшего, чтобы ей хоть что-то ответить.
Зыбин был удручен: мадемуазель явно водила его за нос, издевалась надо всеми и ничего не боялась. Идя по коридору, он приказал Пискунову съездить за графиней Ростовцевой, чтобы та удостоверила личность арестованной.
– Не послать ли за родственниками Элизы Алексеевны? – поступило предложение от Кирсанова, но Зыбин его отверг:
– А ты представь: родные ее уж сто раз отпели, и вдруг – нате вам, дочка-то жива! Эдак недолго и скончаться от удара. Нет, мы должны точно знать, она это или не она, а уж потом… М-м-м! – глухо застонал он. – Весьма тяжкий случай…
Марго проиграла скачку, естественно, она была раздосадована, тем не менее, когда они перешли на шаг и въехали в лесную чащу, пригрозила Медьери:
– На обратном пути я обгоню вас, месье!
– Вы не любите проигрывать? – развеселился он.
– Не люблю.
– Не огорчайтесь, Маргарита Аристарховна, побеждает не лошадь, а всадник.
– Хотите сказать, что я плохая наездница?
– Вы прекрасно знаете, что это не так, просто существует множество секретов, которые позволяют на скачках обогнать соперников. Я обязательно поделюсь ими с вами. А знаете, Маргарита Аристарховна, во времена Средневековья вас непременно сожгли бы на костре.
– За что?! – изумилась она.
– Зеленые глаза – уже вполне достаточный предлог, чтобы поставить вам клеймо ведьмы.
– В таком случае вас приковали бы к соседнему столбу и обложили бы хворостом, позаимствовав от моего костра немного. У вас куда весомее для того повод: чародейство!
– Что вы, какой я чародей! – расхохотался Медьери. – Вот Феона, по слухам, действительно чародейка, мне о ней рассказали в Петербурге.
