непорядочно, заставляя стариков тратить ежемесячно сотни евро на косметику. – Тут Паола была бескомпромиссна. – Кражи и мошенничество стали так привычны, что мы уже готовы махнуть рукой, если злодеяние кажется мелким, как будто это и не преступление вовсе. И уже есть закон о том, что приговоренные менее чем к трем годам не обязательно садятся в тюрьму, верно?
Брунетти кивнул.
– В общих чертах да.
Его жена немного помолчала, но когда он собрался что-то сказать, перебила его словами:
– Возьмем Антигону, которую ты как раз читаешь. Кто прав? Антигона? Креонт? Поступок девушки никому не навредил, так, может, нужно было закрыть на это глаза? Антигона говорит, что следует закону, данному богами, что похоронить брата – это ее святой долг. Так, может, она вправе нарушать людские законы?
Брунетти ничего не сказал. У него не было ответа, как не было его и у автора пьесы. Устами героев Софокл задает вопросы, предлагает читателю подумать и ответить самому, если, конечно, хватит смелости…
– Если бы Антигона решилась похоронить не одного брата, а двух, трех – был бы ее поступок смелее и благороднее? Или, с точки зрения Креонта, ее преступление в два или три раза тяжелее?
Брунетти вскинул руки, показывая, что не знает.
– Поэтому нам так нравятся романы, – удивила его Паола. – В большинстве случаев автор нам все объясняет. Рассказывает, почему персонажи поступают так или иначе. И мы привыкли к этому голосу, говорящему, что нам думать.
– Но тебе, похоже, это не нравится, – сказал Брунетти.
– Не нравится. Слишком уж легко. А в итоге совсем не так, как в жизни. Фальшивка.
– В жизни нет «голоса за кадром». Она полна вранья и полуправды, и мы никогда ничего не знаем наверняка, даже если думаем иначе. И мне так нравится больше.
– То есть получается, фикшн [85] – это фикция? – спросил Брунетти.
Паола какое-то время изумленно смотрела на него. Потом запрокинула голову и смеялась до тех пор, пока у нее из глаз не брызнули слезы.
28
На следующее утро, не успел Брунетти войти, как молодой дежурный офицер отсалютовал ему и сообщил:
– Дотторе, синьорина Элеттра просила передать, чтобы вы сразу же к ней зашли!
Комиссар поблагодарил его и стал подниматься по лестнице, прикидывая, что еще нового и интересного раскопала секретарша со вчерашнего полудня. Спал Брунетти плохо, полночи ушло на внутренние дебаты: почему подозрения насчет Гаспарини, – которые, как он видел теперь, базировались исключительно на отчаянном желании найти мотив нападения, – так стремительно вырвались из-под контроля? И не согласие ли Вианелло его подстегнуло, сделало опрометчивым? Гвидо где-то читал, что в группе себе подобных мужчины ведут себя гораздо агрессивнее. Они с Вианелло стали такой группой? А их мысли – незаконными? Вполне возможно.
Первое, что бросалось в глаза в приемной, – это что мрачный букет заменили шикарные, ярко-желтые… циннии? Брунетти понятия не имел, что это за цветы. Но им, похоже, нравилось стоять на свету и создавать в комнате некоторую атмосферу… неповиновения.
Подойдя к столу синьорины Элеттры, комиссар заметил, что она излучает ту же энергетику, что и цветы. Судя по ее лицу, у кого-то назревали большие проблемы. У кого-то – но точно не у него.
– Что у вас интересного, синьорина? – спросил Брунетти тоном, лучше любой подписи скреплявшим мирное соглашение между ними.
– Вчера мы виделись с Барбарой, – ответила она.
– Надеюсь, она жива-здорова, – сказал Гвидо.
Он был знаком с сестрой синьорины Элеттры и симпатизировал ей.
– Вполне, спасибо, – вежливо отозвалась секретарша. – Я решила расспросить ее – все-таки она доктор и может что-то знать.
– О дотторессе Руберти? – уточнил Брунетти.
– Пруст, – произнесла синьорина Элеттра и улыбнулась. – Барбара говорит, что так прозвали ее во врачебной среде.
Заметив недоумение собеседника, она пояснила:
– За то, что она много пишет. – И, натолкнувшись на прежнее непонимание, продолжила: – Много рецептов!
Ну конечно! Мог бы и сам догадаться.
– Старикам? – спросил комиссар.
– Если у них болезнь Паркинсона или Альцгеймера, то, похоже, да, – последовал ответ. – Но у нее много пациентов помоложе, с депрессиями и биполярным расстройством. В обоих случаях она склонна выписывать новые препараты и, как правило, избегает дженериков.
– Все это вы узнали от сестры?
– Нет, конечно, – сказала синьорина Элеттра. – От нее – только прозвище. Искать я начала, когда пришла на работу утром. – И, мрачнея лицом, добавила: – Наша система здравоохранения не перестает меня удивлять. Что за безалаберность? Защиту банка данных может взломать даже ребенок!
– И найти, что ему нужно? – Брунетти пропустил ее возмущение мимо ушей.
Секретарша ласково погладила клавиатуру и сказала:
– Я пошла по тому же пути, что и с доктором Донато, комиссарио. Нашла список ее пациентов и что она им прописывает. – Синьорина Элеттра покачала головой с наигранным неодобрением. – Многие лекарства новые.
– «Новые» означает «дорогие»? – спросил Брунетти.
– Да. В некоторых случаях – очень.
– И как ей это сходит с рук? – поинтересовался он. – Я думал, служба здоровья хотя бы следит за тем, что прописывают нам доктора.
– Следит, – ответила синьорина Элеттра. – Но у дотторессы Руберти список пациентов огромный, за тысячу, и то, что она выписывает остальным, как-то уравновешивает цифры. Средняя стоимость для пациента получается приемлемой для проверяющих. – В ее голосе снова появилось возмущение: – Куда они вообще смотрят? То, что она делает, очевидно. У меня на это ушла одна минута.
Прежде чем секретарша начала объяснять принципы эффективной систематизации данных, Брунетти спросил:
– Вы не могли бы сделать таблицы, по типу тех, с информацией об аптеке?
– Конечно, дотторе, – ответила она. – У меня есть программка… – Синьорина Элеттра осеклась, заранее зная, что этим его не заинтересуешь. Она взяла в руку чистый лист бумаги и спросила: – Что именно вам нужно?
– Список пациентов с неврологическими заболеваниями (дополненный соответствующими препаратами) и отдельно тех, у кого деменция – в любой форме. Имена, адреса, возраст, что она им прописала и стоимость лекарств. В случае если был назначен новый дорогостоящий препарат, добавьте стоимость дженерика или часто назначаемого препарата, который дотторесса Руберти игнорирует.
Секретарша подняла голову всего на мгновение, но Брунетти успел заметить ее улыбку.
– Будет сделано, комиссарио!
И синьорина Элеттра продолжила делать записи.
– Еще найдите, пожалуйста, где именно ее пациенты приобретают лекарства.
Секретарша быстро кивнула – не проблема.
И тут Брунетти кое-что вспомнил. Не так давно в Gazzettino, хотя, может быть, и пару лет назад, упоминалась эта странная история с рецептами.
– Вы не могли бы еще посмотреть, не выписывала ли дотторесса Руберти когда-либо рецепты для умерших?
Молодая женщина отдернула руку так быстро, что на бумаге остался некрасивый черный росчерк.
– Что?
– Такое случается, – спокойно сказал Брунетти. – По крайней мере, я читал об этом в Gazzettino. Если человек умер не в больнице, Ufficio Anagrafe не всегда информируют об этом вовремя. Систему здравоохранения – тоже. Иногда проходят месяцы, даже годы, прежде чем человека официально признают мертвым.
Синьорина Элеттра замерла, глядя в пустоту и, судя по всему, размышляя, какие это открывает перспективы.
– Значит, их души попадают в лимб [86] и там остаются, получая при этом пенсионные выплаты и рецепты на лекарства? – Она несколько раз тряхнула головой, выражая то ли удивление, то ли восторг, и прошептала: – Очень заманчиво!
– Что меня особенно интересует, – сказал Брунетти, – так это в какой аптеке приобретают эти препараты.
В улыбке секретарши не было и тени веселья.
– Меня тоже.
Синьорина Элеттра отвернулась к компьютеру. Было очевидно, что ее внимание уже сосредоточено на цели, которую он же ей и указал.
Дел в приемной у комиссара больше не было, и он пошел к себе.
По пути в квестуру он купил свежую газету – лучше способа скоротать время до звонка синьорины Элеттры не придумаешь. Брунетти знал наверняка, что она
