Он задумался. Устами ребенка глаголала истина: минуя Астаховку, они быстрее доберутся до нормальной больницы. А вездеход действительно от храма повернул направо – в бездорожье…
Прошло без малого полчаса, когда с ободранными боками, проклиная все на свете, они вырулили на крутой обрыв заросшей камышами речушки и с трудом вписались в узкую тропу между пропастью и краем смородины. И… сердце едва не выскочило из груди!
– Стоп! – завизжала Алла, хватаясь зачем-то за рычаг.
Он врезал по тормозам и смотрел, покрываясь холодными мурашками. Потом осторожно покинул машину, подошел на цыпочках.
Берег в этом месте сильно подмыло – да и не приспособлена дорога для тяжелого транспорта. Под весом двухтонного автомобиля сместился пласт обрыва, ухнул в реку… Он присел на корточки, изучил протектор последней проезжавшей машины. Сомнений не было – мощные широкие шины с четко продавленным узором могли принадлежать только вездеходу. Следы обрывались на краю обвала…
Он вытянул шею и вновь почувствовал теснение в горле. В том месте, куда по логике вещей ухнул вездеход, красовался глубокий черный омут. Стена отвесно уходила в воду, река давала излучину, а прямо под обрывом вращалась обширная неторопливая воронка.
Он вернулся в машину и как-то странно посмотрел на Аллу. Девушка съежилась.
– Ну ни хрена себе… – передернуло Генку. – Не такой уж он, оказывается, и вездеход… Мне кажется, скоро счет жертв пойдет на второй десяток.
– Я чувствовала, – вздохнула Алла. – А вы мне не верили…
– А мы и сейчас тебе не верим, – дрожащим голосом заявила Чеснокова. – Давайте выйдем, посмотрим?
– Я с вами, – простонала Катя…
Они стояли на краю обрыва, угрюмо всматривались в черную бездну, ставшую новым пристанищем всемирно известной коллекции. Судьбе людей, находившихся в машине, трудно было позавидовать. От удара о воду они должны были потерять сознание, а потом уж поздно принимать какие-либо меры…
– Жуть рогатая, – вздохнул Генка. – Ну что ж, по крайней мере мы знаем место, где можно кое-что выловить… Послушай, Максим, а меня тут посетила глубокая идея. Почему бы нам…
– Нет, – отрезал Максим.
– Я не говорю, что сегодня. Но почему бы нам когда-нибудь…
– Нет, – отрезал Максим.
– Какие мы, черт возьми, суеверные, – метнулась на сторону Генки Чеснокова. – А вопрос, между прочим, можно ставить ребром. Враждующие партии приказали долго жить. Гражданку Канады от дела решительно отвергаем (Катя что-то булькнула, но всплеск души остался без внимания). Рыжий дядька, если и придет в себя, ни черта не поймет. Двое в Чахловке – покойники. Двое в лесу – не знают, куда поехал джип. Парни, нырнувшие в обрыв, если и трудились в военной контрразведке – вполне, может статься, действовали частным порядком. Так что извини, Максим, имеется сильное подозрение, что об этом омуте знаем только мы. Пройдут дожди, следы размоет…
– Нет, – отрезал Максим.
– Заладил, как попка, – ухмыльнулась Чеснокова. – Да шутим мы, неужто не понятно? Имеет право иногородняя студентка хоть немного помечтать?
Генка с Чесноковой понимающе переглянулись. Он смотрел на них со страхом. Неужели так ничего и не поняли?
– Ну что ж, господин Казаченко, – потрепал себя за сморщенные брыли профессор, – говоря англицизмом, сегодня полный дедлайн – последний срок. Непонятно мне, чем вы занимаетесь вечерами.
«Подшиваю валенки и принимаю хвойные ванны», – хотел отшутиться Максим, но как-то передумал:
– Вы правы, Леонид Осипович, я вообще не понимаю, чем занимаются наши студенты. Вот, скажем, в Макао студенты престижного вуза – разумеется, в свободное от сессии время – придумали машинку, которая стирает без воды и порошка.
– Да что вы говорите? – удивился профессор. – Каким же, интересно, образом?
– Под высоким давлением, – пояснил Максим. – Отрицательно заряженными ионами.
– Похвально, – покачал головой профессор. – А нашим вот студентам – лишь бы сессию кое-как протащить да сделать вид, будто сдали курсовые работы… Не спорю, господин Казаченко, тема интересная, ничего не имею против вашей курсовой, материал вы собрали дельный, правда, не совсем хватило усидчивости… А вот товарищи из вашей группы весьма добротно попаразитировали на ваших трудах. Но к оформлению подошли с душой – тут уж не отнять. В отличие от вас. Так что не обессудьте, за курсовую работу ставлю вам «удовлетворительно», но вот на экзамене можете рассчитывать на балл выше. Не слышу благодарностей.
– Вы хотите сказать, Леонид Осипович, – нахмурился Максим, – что ребята из моей группы уже сдали свою часть работы?
– Вчера, – кивнул профессор, – подкопаться было не к чему. Приди вы, скажем, позавчера, а не сегодня, разгром бы вашим товарищам был обеспечен.
«Сволочи», – подумал Максим, убрал в карман подписанную матрикулу, распрощался с Загорским и покинул кафедру истории.
– Да ладно, не обижайся, – перехватила его у бюста великого адмирала благоухающая духами Алла и потащила в укромный уголок с лавочкой. Но там уже было занято – какими-то остряками с биофака.
– Не лавочка, а гильотина, – хихикала блондинка, – такая неудобная, что даже пыль на нее не садится… Да не тяни ты манипуляторы к моим молочным железам! – зычные шлепки по рукам. – А то как врежу хелицерой по педипальпе!
– Пошли дальше… – шепнула Алла и потащила его в какую-то открытую дверь. Кабинет, слава Эросу, оказался незанятым. Она обвилась вокруг его шеи и очень долго не отпускала. Он что-то думал о мирном существовании двух нервных систем, о том, что мало кто верит в настоящую любовь… до первого приступа, что обижаться на некоторых представительниц человечества просто глупо – все равно потом выкрутятся…
Их спугнула стайка девиц, с хохотом промчавшаяся по коридору. Сессия на носу – плакать надо, а не смеяться.
– Пойдем, – сказал он.
– Куда пойдем? – она прерывисто вздохнула.
– Ко мне… И до первого экзамена из квартиры ни ногой… Учить не буду… Все равно получу отметку на балл выше.
Но в парке перед университетом их уже поджидали двое. Чеснокова чистила коготки и была задумчива, как десять Диогенов. Генка кушал эскимо и смотрел на подходящих так, словно выискивал на них схему расположения жизненно важных точек.
– Мужчина, – оторвалась от дум Чеснокова, – не могли бы вы остановиться и оказать небольшую услугу скромной девушке из бедного негритянского квартала?
– Молчи, женщина, – прошипел Генка, – говорить буду я… Знаешь, Максим, – Генка судорожно полез во внутренний карман, – мы тут с Чесноковой составили план первоочередных мероприятий по одному важному делу, которое уже не в силах обходить молчанием…
– Нет, – отрезал Максим.
– Хорошо, – покорно вздохнул Генка. – Зайдем под другим углом. Допустим, клад приносит несчастье тому, кто первым берет его в руки. Эту тему мы с Чесноковой переспали и обзавелись интересной задумкой – нам вовсе не обязательно первыми прикасаться к сокровищам. Вчера я навестил кружок водолазов на Пятницкой… хм. Нам достаточно лишь…
– Нет, – отрезал Максим.
– Хорошо, – вздохнул Генка. – Зайдем под третьим углом. Имеется мнение, что духи-охранители не трогают человека, нашедшего клад, если он не собирается им воспользоваться в корыстных целях. Мы же не собираемся так поступать, верно? Мы хотим сдать клад в Художественный музей и получить скромное вознаграждение на бедность, а заодно покрыть свои имена неувядаемой сла…
– Нет! – рявкнул Максим, обнял помалкивающую Аллу и зашагал дальше по аллее. Все уже были в курсе, что вчера ему звонили по телефону и вкрадчивым голосом пригласили в кабинет на улице Державина. В кабинете сидели трое и задавали вопросы. Он рассказал буквально ВСЁ… Правда, прикусил язык, когда история подошла к финалу и тихому омуту, в котором что-то водится. Почему он так сделал? Он врал с такой расторопностью, что ему поверили. Действительно, кому придет в голову, что испуганная молодежь кинется в погоню за серьезными мужчинами из военной контрразведки?
– Совсем сдурел, – сказала в спину Чеснокова. – Твоему психологу срочно требуется психиатр, понял?
– Поедем сами, – сказал Генка. – На кой нам сдался этот упаднический тип? Соберем команду, поступим по-умному. Утрем ему нос.
Максим застонал, сделав вынужденную остановку. Трудно сопротивляться жизненной энергии молодых. Ну как им объяснить элементарную вещь?
– Я знала, что мы заразим его оптимизмом! – возликовала Чеснокова. – Только ничего не говори, Казаченко! Топайте, куда топали. Сдадим экзамены, а потом поговорим. И не смотри так злобно, идите уж, полночь близится…
– Пойдем, – потянула его Алла, – Чеснокова права – тема требует разрешения. Мы не сможем жить под этим грузом. Вот только про Художественный музей… не знаю. С коллекцией умел ладить только купец Шалимов – и тот погиб от комиссарской пули. Мы же не хотим, чтобы в одну прекрасную ночь музей сгорел дотла? Или чтобы на него обрушился самолет?
