по вызову.
Точно такое же ощущение она испытывала и сейчас. Мало бы не показалось… Осталась бы без машины и без чувства самоуважения.
«Спасибо», – мысленно сказала Наташа покойному Габричевскому. Илья поделился замыслом рассказа о человеке, который притворялся инвалидом. Его история прочно засела у нее в голове; о ней она подспудно и думала, звоня Солдатенкову.
Но интуиция молчала, когда Наташа, закончив последнее занятие, собрала свои вещи и спустилась по лестнице в фойе. Интуиция не шепнула ни слова. Не предупредила, что внизу ее будут ждать.
Наташа шла по ступенькам вниз, а у подножия лестницы стояла Коростылева, не сводя с нее глаз, и Наташа едва не расхохоталась: представилось, что они косплеят сцену из «Титаника» – ту, где молодой Ди Каприо, замерев от восторга, ждет Кейт Уинслет. Но тут до ее ноздрей долетел тяжелый дух благовоний. Пахло так сильно, словно Коростылева в гневе сама источала этот аромат.
На щеках замдиректора по основной деятельности пылали два пятна, а верхняя губа была приподнята и подрагивала.
«Что за злая судьба, – мысленно прошептала Наташа, на этот раз подражая Гэндальфу, увидевшему Барлога. – А я так устал…» Жаль, нет посоха, чтобы пробить пол и провалиться с этим демоном в тартарары.
Зато стало окончательно ясно, что короткое выступление Стаса все-таки изрядно ее измочалило.
– А вы куда направляетесь, Наталья Леонидовна? – с притворным удивлением спросила Коростылева. – Может быть, на индивидуальное занятие? Какая смелая инициатива: отбивать у нашего центра учеников, чтобы они приносили деньги в ваш, так сказать, персональный кармашек.
Наташа не сразу поняла, о чем речь. Кармашек… Инициатива…
– Что такое, Елена Викторовна? – устало спросила она.
– Не вы первая, голубушка, не вы последняя. – Коростылева уже не скрывала злобы. – Многие на этом попадались. Порядочность и честность нынче не в моде. Хочется урвать кусок побольше… Сначала вы прибрали к рукам Федосееву, а на кого дальше нацелились? Смотрите, как бы вам не подавиться, Наталья Леонидовна.
До Наташи наконец дошло. «Господи, это она о том, что я хожу к Марии Семёновне и занимаюсь с ней частным образом. Узнала ведь откуда-то!» Надо было немедленно что-то возразить, объяснить, что Мария Семёновна по состоянию здоровья временно не в силах посещать досуговый центр, но обязательно начнет, как только придет в себя… Но вместо этой защитной речи Наташа только бессмысленно открыла рот и снова закрыла. Как если бы Гэндальф при виде Барлога сказал: «Нет, всё, извините, я больше не могу», – снял плащ, свернул в подушку и прилег на мосту отдохнуть.
– Бесстыдство, – удовлетворенно пропела Коростылева. – Не надейтесь, что ваши грязные делишки не выплывут на поверхность. Все тайное становится явным!
Брезгливо обогнула Наташу по широкой дуге и ушла.
«Многовато для одного дня», – вяло подумала Наташа. Даже мысли в голове плелись еле-еле, из последних сил. Все заслоняла справка с остро заточенными буквами. И почему ее это так задело? Ну соврал человек, чтобы выманить деньги…
«Добраться до дома – и упасть».
Едва передвигая ноги, она толкнула входную дверь – и этой же дверью ее чуть не внесло обратно в тамбур. Перед крыльцом в скромной черной футболке и джинсах стояла Люба.
Яровая, увидев ее, всплеснула руками.
– Туся! Господи, на тебе лица нет!
Тусей маленькую Наташу называл дед. Он ее обожал. Она у него была пуговкой, котинькой, бусинкой и малинкой. Прозвище «Туся» стало ключом, мгновенно отпиравшим дверь в безопасный, добрый и щедрый мир, где Наташу любили и баловали.
Она проговорилась об этом Любе, и та подхватила это милое домашнее имя, прибрала, используя очень редко и почти всегда безошибочно. Удивительное дело, думала Наташа, ведь она ни черта не понимает в людях, – а «Тусей» орудует как опытный рефлексотерапевт своими иглами. Сразу хочется кинуться ей на шею, уткнуться в плечо, пожаловаться, что злые соседские девчонки задразнили и нету больше никаких сил…
Наташа еще успела с сожалением подумать, как хорошо было бы поделиться с Любой рассказом о выходке Стаса. Люба бы от него мокрого места не оставила. Да и простое человеческое сочувствие Наташе бы не помешало…
– Люба, зачем ты здесь?
– Что у тебя произошло? – спросила та, игнорируя ее вопрос. – Нет, это никуда не годится, ты совсем себя загнала. Пойдем, я угощу тебя кофе.
Наташа безвольно плелась, ведомая Любой под руку. Та привела ее в «стекляшку». Они заняли единственный столик, стоящий на веранде. «Остальные под крышей чахнут, он один удрал на свежий воздух», – подумала Наташа, смахивая мелкий лиственный сор с сиденья.
Люба придвинула свой стул вплотную к ней.
– Расскажи, что тебя тревожит. – Она сострадательно смотрела на подругу, даже попыталась взять ее за руку. Наташа мягко забрала ладонь. – Я же вижу, как ты измучилась…
– Люба, зачем ты приехала? – Наташа не прикоснулась ни к кофе, который поставил перед ней официант, ни к бутербродам. – Дружба наша закончилась. Обе мы друг от друга устали…
– Зачем ты так говоришь! Я убеждена, нет, я настаиваю, что это временное явление, и наши отношения представляют для нас обеих большую ценность! Мы сейчас проходим с тобой трудный этап…
На трудном этапе Наташа отключилась. Люба продолжала говорить – пылко, взволнованно; она приводила аргументы, взывала к памяти об их школьном товариществе, напоминала, сколько радости было в их дружбе… Наташа смотрела на ее хорошенькое маленькое личико и думала, что Люба похожа на Хелену Бонэм Картер, только без ее отрешенной задумчивости и сумасбродности.
Хлопнула дверь кафе, Люба вздрогнула.
– Нервы ни к черту… – Она провела рукой по волосам. – Сегодня весь день чудилось, будто за мной следят. Кому понадобилось бы меня выслеживать? Глупость, болезненная причуда воображения… Туся, мне так тебя не хватает. Все эти дни я сама не своя.
«Что ж ты такая душная зануда», – с тоской подумала Наташа.
Она через силу улыбнулась и поднялась.
– Прости, мне нечего тебе ответить. Я лучше пойду. Неделя выдалась тяжелая…
Люба с неожиданной силой схватила ее за руку:
– Посиди со мной хотя бы пять минут. Я боюсь оставаться здесь одна.
Наташа села, оглядела парк. Никто за Любой, конечно, не следил. Гуляли с колясками няни и молодые матери, пенсионерки в соломенных шляпках бродили парами, на спортивной площадке разминался молодняк.
– Подожди, у тебя сор в волосах…
Люба потянулась к ее голове. «Две обезьяны, – подумала Наташа. – Одна вычесывает блох у другой». Когда Люба слишком сильно дернула ее за прядь, она ойкнула.
– Извини. Уже все. – Люба положила на стол сухой черенок от листа. – Туся, я лишь хочу, чтобы ты помнила: если тебе потребуется помощь, я рядом.
4
