направить вас по ложному следу и врала напропалую — самоубийцы в любой религии грешники. А уж по нашей вере, а дедушка у нас самых строгих правил, Марата даже нельзя на семейном кладбище хоронить. И теперь представьте, каково мне было в себе это носить, пока вы кругом копали?»
Здесь хочется вновь сказать: «да уж!», а я представил, «каково», возможно, именно так и сказал, но смог оправиться оперативно от этих ударов и принести свои предельно искренние извинения Диане. Которая приняла их с достоинством, однако задерживаться более не стала, а на прощание уже от двери высказалась кратко, но ёмко: «Пожалуйста, забудьте навсегда то, что вы сейчас услышали. Особенно ты, Маргарита, забудь. Прощайте». Дверь за ней закрылась не беззвучно…
Совсем не уверен, что до Марго дошла в полной мере суть сказанного, ибо на неё с Яшей печально было смотреть — выпали оба в полный осадок от известия про СПИД… Очнувшись одновременно от стука двери о косяк, они стали синхронно и судорожно искать на картах в гаджетах ближайшее медицинское учреждение, проводящее экспресс-анализы. Нашли с разницей в полсекунды, вскочили из кресел и, ни слова никому не говоря, устроили в двери давку. Маргарита с боем прорвалась первой, Яков отстал на полкорпуса, и только мы их и видели! Ушли по-английски…
Леонид Борисович откланялся чинно, хотел забрать с собой и Александра Карловича, но я попросил оставить его нам, а с генералом простился крепким рукопожатием. И вот когда мы остались без наших оправданных подозреваемых, я дал волю чувствам, до определённой степени, разумеется: «Ну что, поздравьте меня — я крупно облажался! Корчил тут из себя крутую ищейку, рассказал всем, что среди нас убийца, что я сейчас его изобличу — и что вышло? Полный пшик! Так что, Серёга, оперативник года мне не светит, разжалывают в рядовые за такое!»
Догоня пояснил Александру Карловичу, что это он мне оперативника присвоил, меня же «утешать» стал без излишних сантиментов: «Глеб, а вот ты не дури, следствие проведено — комар носа не подточит! А то, что так обернулось — так это вообще твоей ошибки нет никакой. Да я тебе и больше скажу: вот то, что у нас сейчас здесь происходило, можно очной ставкой назвать на четверых подозреваемых. То есть это шло очередное и запланированное следственное мероприятие, одно из многих тобой уже проведённых. И вот как раз в процессе этой очной ставки истинное положение дел-то и выявлено! А если бы был определён преступник, то мы бы перешли к следующему этапу — вынесение обвинения, как и положено, заключение под стражу, ну и так далее по протоколу. Но выяснилось, причём исключительно благодаря тебе выяснилось, что состав преступления отсутствует, — это самоубийство. Подозрительное, без сомнений, поэтому мы расследование-то и провели! И заметь, успешное расследование, результативное! Так что я не понимаю, что это ты на себя наговариваешь — оперативник года твой по праву! Ведь правильно я всё говорю, Александр Карлович, так же дело по существу обстоит?»
Ну и тут они стали в два голоса соловьями заливаться, светлый образ мой разукрашивая! Послушал я их немножко — приятно же! — поверил им: ну, видимо, действительно всё так и есть, однако имелась и одна серьёзная проблема, о которой я поведал, прервав потоки елея: «Спасибо, спасибо, убедили! Но и разбередили! Другую рану разбередили, боль в которой почти улеглась, когда я решил, что первое же своё дело провалил с треском… А другая рана… что как же теперь жить-то без расследования?! Я тебе, Серёж, говорил же, как меня захватила эта новая для меня сторона жизни, так вот и вам повторю, Александр Карлович, — интереснее балета для меня это стало! Представляете, для меня, который всю жизнь только им, балетом, интересовался! И что, вот так — счастье было недолгим?»
К моменту этого моего монолога мы уже некоторое время так удобно устроились за самым большим столиком, переставив на него выбранные каждым напитки и еду. Я продолжил пить шампанское, закусывая с фруктовой тарелки, мои собутыльники предпочли водку с подходящей под неё мясной нарезкой, а слово взял Александр Карлович, произнеся вначале поздравительный тост: «За очевидный успех в этом запутанном деле! Я впечатлён вами и вот что думаю: на такого ловца обязательно матёрый зверь побежит! Помяните мои слова! Ну а если же ждать не хотите, то смею вас заверить, у меня в шкафу хранится несколько весьма подозрительных скелетов… Сами же знаете, что театр — это махина, а сор из этой избы руководство ой как выметать на общее обозрение не любит! Вы же — другое дело, вы — свой, так что милости прошу, заходите, обсудим…»
Пообещал поддержать мой порыв и Догоня: «Ну, а у меня если что интересное появится по твоему профилю — дам знать сразу же! Тем более у меня же ещё и Стасик на территории! А к тому же я тоже, как и Александр Карлович, уверен, что найдёшь ты себе приключений, не сомневаюсь нисколько! Давайте и за это выпьем! И браво тебе!»
Ну и постепенно досоображались мы на троих до приличных нюней, очная ставка плавно переросла в дружескую попойку, последствия которой я воочию ощутил на следующее утро — шампанское не тот напиток, с которым стоит перебирать. Однако гораздо важнее было другое утреннее ощущение, не менее, кстати, стойкое: это закрытое дело — только начало, теперь я себе на всю оставшуюся жизнь нашел весьма специфическое хобби! В прибавку к балету, который навсегда останется делом моей жизни. Как ни крути, всё же он для меня главный!
Р. S. А анализы на эту страшную болезнь я побежал сдавать тут же, как только в себя хоть отчасти пришёл, хотя и предохранялся с Маргаритой по полной. Всё чисто. Уфф!
Р. Р. S. Одного я только не понял, и так это никогда и не узнаю: что же Маратом двигало, когда он перед лицом смерти решил мне флешку эту отдать?.. Какая такая последняя мысль пришла в голову умирающему?..
