— Хватит! — крикнул я, выпрямившись. — Встать! У вас гость!
Квайл опустил руку своей противницы, которая немедленно попыталась вцепиться острыми коготками ему в глаза, однако ей удалось лишь расцарапать ему щеку. Он на четвереньках отбежал от нее, и тут же они оба вскочили на ноги. Он сразу же плюхнулся в кресло, вытирая окровавленную щеку платком. Девушка осталась стоять посреди комнаты, подбоченившись и испепеляя меня ненавидящим взглядом.
Я рассмеялся — теперь я мог себе это позволить.
— Если у вашего отца сохранилось немного разума, то он славно отделает вас ремнем, на котором правит бритву. Лихо вы его провели!
— Если бы вы прожили с ним так долго, как я, и вас бы постоянно унижали и терроризировали, вы тоже были бы готовы на все, чтобы раздобыть немного денег и начать самостоятельную жизнь.
На это я ничего не ответил. Помня о торговых методах ее папочки — особенно о кое-каких военных контрактах, в отношении которых министерство юстиции все еще проводит расследование, — я должен был признать, что самое плохое, в чем можно упрекнуть Одри, — то, что она стопроцентная дочь своего отца.
— Как вы вышли на наш след? — вежливо спросил меня Квайл.
— Пара пустяков, — ответил я. — Во-первых, знакомая видела Одри на Маркет-стрит около половины девятого вечера, а письмо ваше было проштемпелевано в девять. Вы немножко поспешили. С отправкой письма следовало немного подождать. Вероятно, она бросила его в почтовый ящик по дороге сюда?
Квайл кивнул.
— Во-вторых, — продолжал я, — ее телефонный звонок. Она хорошо знала, что потребуется несколько минут, чтобы все эти секретарши соединили ее с отцом. Если бы она действительно добралась до телефона, воспользовавшись невнимательностью похитителей, то она так торопилась бы, что выложила бы все первому лицу, на которое наткнулась, скорее всего телефонистке на коммутаторе. Все указывало на то, что главной целью происходящего было нагнетание страха — такого страха, чтобы ваш отец совсем размяк. Я не касаюсь здесь попытки подбросить нам этот ложный след с Даблтопом.
Квайл снова кивнул.
— Когда она не появилась после уплаты выкупа, я начал догадываться, что она сама замешана в этом деле. Не приходится сомневаться, что, если бы она возвратилась домой после такого номера, ее не пришлось бы долго допрашивать, чтобы она призналась во всем. И, наверное, она этого боялась. Остальное не составило труда, к тому же мне немного повезло. Мы узнали, что она находится в сговоре с каким-то типом, когда обнаружили женский наряд, который вы бросили, когда необходимость в нем отпала. Я предположил, что в этом деле участвует лишь один сообщник. Кроме того, я знал, что ей потребуется что-то из одежды: она не могла вынести свои вещи из дома. А ведь у нее тьма приятельниц, основное занятие которых — сорить деньгами в магазинах. Поэтому я подумал, что она скорее всего пошлет за покупками сообщника. И не ошибся. А сообщник поленился таскать пакеты, или их было слишком много, и он велел переслать их. Вот и вся история.
— Да, это было чертовски неосторожно с моей стороны, — признал Квайл, после чего презрительно ткнул пальцем в сторону девушки. — Но что я мог поделать с этой идиоткой! Она же колется! Пришла, уже накачавшись какой-то дрянью. Я должен был все время следить, чтобы ей не стукнуло в голову и она не завалила все дело. Да вы же сами только что убедились, что она за штучка. Я сказал ей, что вы поднимаетесь наверх, а эта дура схватилась за пушку и чуть было не прибавила к делу ваш труп!
Свидание отца с дочерью состоялось в кабинете капитана в управлении полиции на втором этаже муниципалитета в Окленде. Зрелище было впечатляющее.
В течение доброго часа можно было делать ставки: хватит ли Харви Гейтвуда апоплексия, задушит ли он свою единственную дочь или только прикажет отправить ее в исправительное заведение до совершеннолетия! Однако в конце концов Одри его пережала. Недаром она была дочерью своего отца и притом особой достаточно молодой, чтобы не считаться с последствиями, тогда как Гейтвуда, несмотря на его деспотический характер, жизнь уже научила некоторой предусмотрительности. Картой, которой она его побила, оказалась угроза выложить газетной братии все, что она о нем знает. Понятия не имею, что ей было известно в действительности, да и Гейтвуд, пожалуй, не был вполне осведомлен, но он не мог рисковать в тот момент, когда министерство юстиции проводило расследование, связанное с его военными контрактами. Нет никаких сомнений, что она выполнила бы свою угрозу, а одна из газет Сан-Франциско только и ждала случая, чтобы спустить на него собак. В конце концов отец и дочь покинули кабинет капитана вместе, пылая взаимной ненавистью.
Квайла мы заперли наверху в камере, не питая, однако, по этому поводу особых иллюзий. Я знал, что у нас нет способа предъявить ему какое-либо обвинение, не поставив перед судом Одри.
Это было несуразное дело. И я вздохнул с облегчением, когда оно закончилось.
Когда я вошел по вызову Старика в его кабинет, на стуле неподвижно и прямо сидела высокая девушка лет двадцати четырех — широкоплечая и большегрудая. Ее восточное происхождение выдавали лишь черные коротко остриженные волосы и желтоватая кожа ненапудренного лица. Но ее глаза не были раскосыми, а изящный носик и решительный подбородок и вовсе отличали от представительниц монголоидной расы. От низких каблуков темных туфель до верха простой фетровой шляпы это была современная американка китайского происхождения.
Я знал, кто она, еще до того, как Старик представил меня. Все газеты Сан-Франциско уже несколько дней только ею и занимались. Шан Фан, ее отец, в свое время дал деру из Китая, прихватив кое-какое золотишко — по всей вероятности, плод многолетнего злоупотребления властью в провинции, — и поселился в графстве Сан-Матео, где на берегу Тихого океана отгрохал себе особняк — настоящий дворец, по мнению прессы. Там он жил, там и отдал Богу душу — и то и другое так, как подобает китайскому сановнику и миллионеру.
Что касается дочери, то эта молодая особа была маленькой китаяночкой, десятилетней Ай-Хо, когда отец привез ее в Калифорнию. Имя Ай-Хо, в переводе — Водяная Лилия, претерпело естественную в Америке метаморфозу и превратилось в Лилиан. Как Лилиан Шан она училась в одном из университетов Восточного побережья и приобрела пару ученых степеней, выиграла чемпионат по теннису в 1919 году и написала книгу о природе фетишизма.
После смерти отца Лилиан жила с четырьмя слугами-китайцами в доме над океаном — там и написала свою первую книгу. Теперь писала вторую. Ей понадобилась одна старая рукопись, находившаяся в Библиотеке Арсенала в Париже. Лилиан упаковала чемоданы и в обществе горничной-китаянки по имени Ван Мей подалась в Нью-Йорк, чтобы оттуда лететь в Париж. Остальной прислуге поручила заботу о доме. Где-то между Чикаго и Нью-Йорком ей пришла идея, как решить проблему, из-за которой разгорелся весь этот сыр-бор. Не задерживаясь в Нью-Йорке даже на одну ночь для отдыха, Шан понеслась обратно в Сан-Франциско. С пристани парома стала звонить своему шоферу. Никакого ответа. Вместе с Ван Мей добралась домой на такси. Позвонила в дверь. Безрезультатно.
Едва она коснулась ключом замка, как дверь внезапно отворилась. На пороге стоял молодой незнакомый китаец. Он загораживал дорогу, пока хозяйка не назвала себя. Недовольно буркнул что-то себе под нос и пропустил женщин. Как только они переступили порог, их схватили, связали и завернули в какую-то тряпку вроде портьеры.
Часа через два Лилиан Шан удалось выпутаться, придя в себя в каморке для белья на втором этаже. Она включила свет и начала развязывать служанку. Ван Мей была мертва. Те ребята, затягивая шнур на ее шее, слегка перестарались.
Лилиан Шан сошла вниз, не встретив ни души, и позвонила в участок в Редвуд-Сити.
Явились два помощника шерифа, выслушали потерпевшую, обшарили дом и нашли еще один труп — тело второй китаянки, спрятанное в подвале. По всей вероятности, она пролежала там с неделю. Лилиан Шан показала, что эта женщина — ее кухарка Ван Лан.
Остальные слуги — Ху Лун и Йин Хун — исчезли. Из имущества, находившегося в доме и стоящего сотни тысяч долларов, не пропало ни одной мелочи. Никаких следов потасовки не обнаружили. Все в идеальном порядке. Ближайший дом находился на расстоянии почти километра. Соседи ничего подозрительного не заметили.
Рассказано все это было сухо, кратко, по-деловому.
— Я не удовлетворена тем, что делают власти графства Сан-Матео для того, чтобы отыскать убийцу или убийц, — подытожила она свой рассказ, — и хочу воспользоваться услугами вашего агентства.
Старик постучал по крышке письменного стола кончиком своего желтого карандаша, с которым никогда не расставался, и кивнул головой в мою сторону.
