разозлилась. – Делаю еще шаг назад, и Дом скептически хмыкает, а потом вытаскивает из-за джинсов пистолет. Слышу глухой стук, когда тот падает на лестницу, и Доминик входит в спальню.
– Я без оружия, видишь?
– Ч-что ты тут делаешь?
Он смотрит на чемоданы, а после переводит стальной взгляд на меня. Не могу побороть дрожь, охватившую тело, и панику, начинающую стремительно меня поглощать.
– Дом, клянусь, я заплачу за шины. Никому не расскажу. Я уезжаю, видишь? – Я киваю на чемоданы.
– Хватит, Сесилия, – фыркает он. – Ты серьезно?
– Я была сердита. Но н-никому не р-расскажу.
– Почему ты дрожишь?
– Не могу поверить ни одному твоему слову. – Я бросаю взгляд на лежащий на тумбе телефон, и Доминик с сомнением качает головой.
– Я не стану причинять тебе вред.
– Я тебя не знаю.
– Нет, черт возьми, знаешь. Ты знаешь меня. – Его голос звучит хрипло, в нем сквозит разочарование, и это сбивает меня с толку.
– Теперь ты за меня волнуешься? А несколько часов назад смотрел так, словно я для тебя пустое место.
Он сердито вздыхает.
– Ну, в данный момент я несколько зол. И ты меня знаешь.
– Ничего я не знаю. И я не та проблема, которую надо решать, понял? Я никому ничего не скажу. Ни одной живой душе, Дом, клянусь.
– Господи, – произносит он и трет лицо, мрачное выражение сменяется тревогой. – Что мы с тобой сотворили?
Я глотаю слезы.
– Я просто хочу уехать. – Изо всех сил стараюсь сдержать дрожь в голосе, но на глаза все равно наворачиваются слезы. – Пожалуйста, м-можно я просто поеду домой?
Он внимательно смотрит мне в глаза и, когда делает шаг, я вздрагиваю, а в его глазах появляется обида.
– Это он велел тебе приехать?
Теперь вздрагивает Дом.
– Пожалуйста, скажи, что ты не такого обо мне мнения. Я никогда не смогу причинить тебе боль.
– Теперь я не знаю, что и думать. – Закрываю рот ладонью, приглушая всхлип. – Не знаю, чему верить.
– Боже мой, думаю, от этого больнее, чем в тот раз, когда я вернулся домой и застал тебя с ним. – Дом опускает голову, а потом снова смотрит на меня. – Сесилия, я бы никогда, ни за что не причинил тебе вреда. Ни за кого, ни за что, ни по какой причине. – Он делает шаг вперед. – Ну же, детка, взгляни на меня.
Я качаю головой.
– Проклятье, Сесилия, посмотри на меня. Сейчас же.
Я поднимаю на него взгляд.
– Увидь меня. Это я.
Сердце сжимается, когда он делает еще один шаг, потом другой, и я перестаю отступать. С губ срывается его имя, а стоит Дому притянуть меня в объятия – и отчаянный крик. Мы хватаемся друг за друга, мой страх стихает, и я понимаю, как крепко увязла на дне этой пропасти.
– Проклятье, – шепчет Дом, крепко прижимая к себе; его голос пронизан болью. – Мне так жаль. Чертовски жаль. Неужели мы настолько все испортили?
Я цепляюсь за него, уткнувшись лицом ему в шею, а Дом накрывает меня руками, водит ими по спине и рукам.
– Что мы с тобой сотворили? – Его голос полон чувств, и парень еще крепче прижимает меня к себе, я вдыхаю его еле уловимый, но такой знакомый аромат.
– Я просто… не знаю, во что теперь верить.
– Мы ужасно с тобой поступили, верь в это.
Доминик отстраняется и смотрит мне в глаза, в его голосе слышится отчаяние:
– Скажи, что в глубине души ты знаешь, что мы не плохие парни.
Я качаю головой, не в силах вымолвить ни слова.
– Си, мы не такие.
– Прошлой ночью меня опоили и нанесли татуировку. Уверен, что вы не плохие?
– Господи, – он хватает себя сзади за шею, – ты права. Не могу тебя винить за то, что ты думала о нас самое плохое.
Он вздыхает и вытаскивает из джинсов одноразовый телефон, а после садится на край кровати. В воздухе начинает потрескивать напряжение, когда Дом снова глядит на меня.
– Десять месяцев, – говорит он, а я внимательно за ним наблюдаю и чувствую каждый день десяти месяцев разлуки. – Мы должны были предупредить тебя, что вернемся. Я хотел. Но Шон хотел придерживаться договоренности с Тобиасом, чтобы доказать ему, как тот ошибался. Он не думал… – Дом громко вздыхает. – Наверное, теперь это уже неважно.
Я смотрю на ковер, а Дом зажимает коленями ладони. Повисает молчание, как вдруг Доминик произносит:
– Знаешь, он прав. Мой брат говорил правду. Он полжизни потратил на то, чтобы все подготовить, всегда забывал о себе, делал все возможное, чтобы объединить нас. Чтобы у нас было все. – Я смотрю на него и вижу в его позе и в глазах усталость. – Он говорил правду.
– Не уверена, что ты знаешь истинное значение этого слова. Как и любой из вас.
– Ты хотела примкнуть к нам, – напоминает он. – Быть с нами.
– Не так, – возражаю я. – И не такой ценой.
– Я не раз говорил тебе, что ты не захочешь знать правду. Как думаешь, почему я так старался тебя оттолкнуть? – Он приподнимает уголок рта. – Ты была чертовски красива. – Его взгляд затуманивается от нахлынувших воспоминаний. – Стояла в тот день у меня во дворе, а потом… – Дом качает головой. – Я хотел тебя ненавидеть. Я пытался тебя ненавидеть.
– Не заметила.
Мы печально улыбаемся друг другу.
– Мы всегда знали, что правда станет финалом. Всегда знали, что единственный способ удержать тебя – держать в неведении. Ты была среди лжецов, воров и убийц, – тихо говорит он. – Слишком хороша для такого окружения, и, думаю, мы держались за тебя, потому что ты воплощала собой все, что мы хотели защитить, но так и не смогли.
– Я никогда тебя таким не считала. Никогда.
– До сегодняшнего вечера, да? – Он опускает голову. – Хоть мы и пытались поступать правильно, мы не святые, Сесилия.
Мое имя, слетевшее с его губ, приносит боль, и я дышу, пытаясь ее унять.
– Да и я не святая. Ты об этом позаботился. Я была развлечением.
– Нет. – Он тянет меня за руку, чтобы я встала над ним. – Никогда, ты никогда не была развлечением.
– Скажи, зачем ты здесь.
– Ты по мне не скучала?
К глазам мгновенно подступают слезы.
– Каждый день: и в дождливый, и в солнечный. – Я хмыкаю и смахиваю с лица слезы. – Господи, почему я не могу тебя ненавидеть?
– По той же причине и я не могу ненавидеть тебя.
Дом смотрит на телефон и кладет его, а потом на его губах появляется печальная улыбка.
– Ни разу не видел, чтобы он так смотрел на девушку, как смотрел на тебя.
