Никогда не видел, чтобы он так светился. Я все понял в ту же минуту, когда увидел вас вместе. Понял, что мы облажались. И Шон тоже понял.
– Это неважно.
– Важно. Я могу его ненавидеть сколько влезет, ведь он забрал то, что ему не принадлежит, но это правда.
– Мы не собирались…
Он резко дергает головой.
– Сейчас я не могу это слышать, хорошо?
– Я не собственность. Несмотря на чертово клеймо у меня на спине. Ни у кого нет права на другого человека. Должна быть свобода воли, помнишь?
Доминик переплетает наши пальцы.
– С тобой это трудно помнить. И мы опоздали. – Он смотрит на меня, и все, что я вижу в его глазах, это боль. – Мы опоздали.
– Поэтому вы заклеймили меня? Закатили истерику и, вашу мать, пометили?
Он садится на корточки и, наклонившись, прижимается лбом к моему животу.
– Не могу сейчас это обсуждать. Я не могу… просто… сделай его счастливым.
– Доминик, я уезжаю. Сейчас.
– Ты можешь уехать, но мы оба знаем, что он тебя не отпустит.
– У него нет выбора.
– Прости, – шепчет он, ведя носом по моему животу, а потом поднимает на меня взгляд. – Прости за все, что пережила по нашей вине. Хочу, чтобы ты знала это. Мы сожалеем.
Я глотаю ком в горле.
– Наверное, я тоже на тебя злюсь, но мне жаль, во что это для тебя вылилось. Мне так и не довелось выразить тебе соболезнования из-за смерти ваших родителей.
– Это не твоя вина.
– Не понимаю, как ты мог…
Он резко смотрит на меня.
– Быть с тобой?
Я киваю.
Доминик встает, и время останавливается, когда он обхватывает ладонью мой подбородок. И остаемся только я и мое темное прохладное облако. Мы несколько долгих секунд смотрим друг другу в глаза.
– На один вопрос я могу ответить, – шепчет он и наклоняется, пронзительно смотря на меня. – Да.
– Что «да»?
– Да, – он ласкает мое лицо пальцами. – Я любил.
Его слова бьют под дых, и я разражаюсь слезами.
Дом сжимает меня в объятиях, быстро целует в губы и отстраняется.
– Но она полюбила моего брата.
Он смахивает слезу с моей щеки, и я смотрю ему в глаза.
– Клянусь богом, я не хотела. Я боролась с ним, как могла.
Он издает слабый смешок.
– Я верю. – Он прочищает горло и смотрит на чемодан за моей спиной.
– Никогда его не прощу, – говорю я, и боль усиливается.
– Оставлю это на твое усмотрение.
– А ты простишь? – спрашиваю я.
Дом вздыхает.
– Он – мой брат и в каком-то смысле отец. Не знаю, Си. Эти дни были хреновыми. – Он трет лицо. – Что ж, давай отвезу тебя домой.
– Не без ответов, вначале…
Его телефон звонит, Доминик поднимает палец, читает сообщение и резко на меня смотрит.
– Черт!
От выражения его лица я бледнею.
– Что случилось?
Он резко дергает подбородком, чтобы я замолчала, а потом вылетает из спальни.
Я иду за ним и застываю, услышав, как Доминик говорит с лестницы:
– Что привело тебя сюда, Маттео? Немного поздновато для похода в гости.
–Что привело тебя сюда, Маттео? Немного поздновато для похода в гости.
Я быстро подхожу к двери и заглядываю Доминику за плечо. Прокручивая в голове мысли, пытаюсь вспомнить, а потом с ужасом вспоминаю разговор с Шоном на своем первом собрании.
«Это Маттео и Андре, из “Испанской колыбельной”».
«Почему они называют себя “Испанской колыбельной”?»
«Используй воображение».
Маттео встречается со мной взглядом поверх плеча Доминика, и его губы приподнимаются в усмешке. Он отвечает:
– Дела.
Доминик стоит прямо, выражая своей позой ярость, а голосом – желание защитить, и я отворачиваюсь от смертоносного взгляда Маттео.
– Разве ты не по другую сторону баррикад? – спрашивает Доминик.
– Плевать на деньги.
– Проваливай на хрен и лучше больше не попадайся за пределами Флориды. А то плохо кончишь.
– Вы ее трахаете? – спрашивает Маттео, не обращая внимания на слова Дома. – Я думал и сам попробовать. – Взгляд Дома выражает угрозу, когда Маттео, забавляясь, заговаривает снова: – Киска настолько хороша?
Маттео весит около ста килограммов, он мускулистый, а волосы, как и одежда, грязные. Его толстые ноздри раздуваются, а взгляд такой, что внутри у меня все переворачивается, когда взору предстает нож. Охотничий нож длиной минимум пятьдесят сантиметров. Меня охватывает паника, и я судорожно рыскаю взглядом по комнате, пытаясь найти что-то для самообороны, но безуспешно. Я выхожу на лестничную площадку и встаю за Домиником, когда он говорит:
– Сесилия, детка, вернись в комнату. Сейчас же.
Дверь в другом конце коридора открывается, и оттуда выходит Тобиас. В руке у него точно такой же пистолет, что откинул Доминик, когда вошел ко мне в комнату. Он с облегчением окидывает меня взглядом, а потом смотрит на Доминика.
– Как дела, брат?
– Все под контролем, – отвечает Доминик. – К слову о братьях, Маттео. Где сегодня твой?
– Ты ж его знаешь, – пожимает плечами Маттео, – наверное, в клубе.
– Вообще-то он здесь, отдыхает, – говорит Тобиас и кивает себе за плечо. – Присоединился бы ты к нему.
Я заглядываю Тобиасу за плечо, и он еле заметно качает головой. Я принимаю невозмутимый вид.
Не реагируй, черт возьми.
В той комнате никого нет, а значит, другая половина «Испанской колыбельной», Андре, где-то в моем доме. Все это время они находились здесь?
Как только эта мысль приходит мне в голову, Тобиас смотрит за мою спину и поднимает пистолет, наведя его чуть выше моего плеча.
– Подойди ко мне, – ровным голосом произносит Тобиас, и я заскакиваю в просвет между двумя дверьми. Тобиас дергает головой, побуждая меня пятиться, и я прижимаюсь спиной к стене как раз в тот момент, когда на пороге спальни, где я только что стояла, появляется Андре. В его руке нож, похожий на тот, что держит Маттео. Меня сковывает страх, когда Андре потемневшими глазами смотрит на Тобиаса.
– Ой, гляньте, он все же явился, – с тошнотворной радостью в голосе замечает Маттео.
– Похоже, я ошибся, – безучастно отвечает Тобиас.
– Не волнуйся, скоро подтянутся остальные, – заверяет Маттео.
Как только он произносит эти слова, в дверь звонят, отчего я холодею.
Динь-дон. Динь-дон. Динь-дон.
Маттео выкрикивает что-то на испанском, и звон прекращается.
– Из уважения мы хотели бы попытаться уладить все как джентльмены, – в качестве приветствия говорит Андре Тобиасу.
– Ценю ваши усилия, – спокойно отвечает Тобиас.
– Меньшее, что я мог сделать, – говорит Андре. – В конце концов, это ты привел меня в дело.
– И посмотри, чем это для меня обернулось, – ледяным тоном отвечает Тобиас, с презрением смотря на
