class="p1">Доминик кашляет, а я накрываю его рану руками и смотрю в серебристые глаза.
– Прости. – Прижимаю ладони к животу, пока его глаза бегают из стороны в сторону, с его красивых губ начинает стекать кровь.
– Держись, хорошо? Держись.
Доминик снова тянет меня за руки и кашляет. Тобиас подходит к нам, я стою на коленях.
– Иди, – хрипло выпаливает Доминик, его лицо перекошено от боли.
Динь-дон. Динь-дон. Динь-дон.
Мы все поворачиваемся к двери и знаем, что время уходит. Нам остаются секунды.
Я прижимаю руки к животу Дома, и он морщится. Каждый вдох для него – мука, пока он переводит взгляд с меня на брата.
– Держись, – говорю я, отчаянно пытаясь остановить вытекающую из его живота кровь. – Прости. – Прижимаю руки сильнее, и он вскрикивает от боли.
– Прости, малыш, прости, – шепчу я и прижимаюсь лбом к его лбу, пока Тобиас расстегивает ремень и завязывает его на бедре Дома выше пулевого ранения. Доминик дергается, а мы пытаемся справиться с его ранениями. И тогда я замечаю, что его нога залита кровью.
– Уходи, – хрипит Дом, его глаза закатываются, когда он борется с очередной волной боли.
– Будь все проклято, Дом, – страдальчески вздыхает Тобиас, осматривая плечо Дома и прижимая руку к огнестрельной ране на ноге брата.
Доминик накрывает мои руки своими и легонько их сжимает, а потом поднимает глаза на своего брата. Его полные боли слова звучат отрывисто:
– Nous savions tous les deux que je n’allais jamais voir mes trente ans, mon frère. Prends soin d’elle [39].
Дом снова кашляет, его губы еще сильнее окропляются кровью, прекрасное лицо искажено гримасой боли.
– Уходи, – тяжело дыша, выдавливает из себя он. – Пожалуйста.
– Нет, – яростно качаю головой, и он смотрит на меня. – Извини, но ты не можешь умереть, потому что я придумала за тебя твое будущее. И я расскажу тебе о нем. – Прижимаю руку к ране и смотрю ему в глаза. – Не смей оставлять меня. Я хочу свидание с тобой.
Его кожа покрыта испариной, он пристально смотрит на нас обоих. Снова слышу, как Дом кашляет, слышу, как он захлебывается, пытаясь держаться. Я продолжаю прижимать руки, и он отпускает меня, наконец уступив и позволив помочь ему.
Тобиас прижимается лбом ко лбу брата, и до меня доносится слабый шепот Доминика.
– Frères pour toujours [40].
– Мать приветствует тебя, – отвечает Тобиас. – Отец тебя хранит. Люблю тебя, брат.
Когда Тобиас издает крик и опускает голову, я поднимаю глаза.
И понимаю, что Доминик мертв, его глаза покрыты пеленой и смотрят туда, где мне до него не дотянуться.
У меня перехватывает дыхание, и сердце в груди замирает.
– Д-д-дом, – выдавливаю я и смотрю на Тобиаса. – Н-н-нам не хватило времени ему помочь! Нам не хватило времени. Боже мой, Дом.
Не веря своим глазам, Тобиас кашляет, по его лицу текут слезы, а я прижимаю Дома к себе.
– Я только что обрела тебя снова. – Притягиваю его к себе, когда он сползает по стене, его руки безвольно висят, тело покинула жизнь. Опускаю голову на его грудь и не знаю, сколько проходит времени, но, наверное, немного, потому что в дверь снова звонят, и понимаю, что наше время вышло.
Я оглядываюсь на Тобиаса и вижу, как его глаза прикованы к нам двоим. Физически чувствую, как он начинает уходить в себя, когда он переводит взгляд с меня на брата.
Динь-дон. Динь-дон. Динь-дон.
Мы с Тобиасом поворачиваем головы в сторону никчемной преграды, что отделяет нас от опасности. За этой дверью, наверное, половина дезертировавшей шайки Майами. Через несколько минут все кончится, а в голове кружит только одна мысль: «Отлично. Потому что я не хочу жить в мире, где не существует Доминика».
Тобиас подбирает оба пистолета, а потом берет под руки брата и несет его безжизненное тело по лестнице в мою спальню. Я иду за ним, плача навзрыд, когда он кладет Доминика на ковер возле кровати. Я сажусь рядом с ним, укладываю его верхнюю половину туловища себе на колени и глажу его прекрасное лицо. Вожу пальцами по густым волосам и подбородку, но его взгляд смотрит куда-то мимо нас, а я не могу отвести от него глаз.
Как только Тобиас ногой закрывает дверь спальни, распахивается входная дверь, и мы встречаемся глазами, слыша, как внизу раздаются звуки выстрелов.
А это означает бой.
Они здесь. Остальные братья здесь.
Нам нужно было самое большее несколько минут. Секунд. Это все, что было нужно Доминику, чтобы выжить.
Меня поглощает тьма, когда вокруг нас разворачивается ад. Я погружаюсь в отрицание, качая на руках Дома и отдаваясь чувствам, когда за дверью спальни раздается громкий удар. Из забытья меня вытягивает голос Шона.
– Тобиас?! Дом?! Вы здесь? Она с вами?!
– Мы здесь, – кричу я, и через секунду Шон во всеоружии врывается в комнату с тремя жилетами в руках и пистолетами за спиной. Его взгляд мечется между нами, на лице читается явное облегчение. А потом Шон замечает, что Доминик безжизненно лежит у меня на коленях. Он кашляет, и его глаза стекленеют. Шон в два шага проходит через всю комнату, падает перед нами на колени, бросив жилеты на пол возле меня. У него вырывается хриплое ругательство, и он переводит взгляд со своего лучшего друга на меня, рыдающую над его телом.
– Это моя вина, – признаюсь я и поднимаю глаза, увидев, что Тобиас наблюдает за нами, стоя у кровати. – Когда он пришел, я испугалась, что он причинит мне вред, поэтому он бросил пистолет на лестнице. – Я перевожу взгляд с Шона на Тобиаса. – Это я виновата, что у него не было при себе оружия.
– Нет, Сесилия, – говорит Шон, его голос надрывается, и я смотрю на Тобиаса.
– Я не знала, что они здесь, Тобиас. Не знала, что они здесь, потому что он мне не сказал. Не знала, что происходит. Он не сказал мне, Тобиас. Я не знала!
– Он не думал, что пистолет ему понадобится, – хрипло шепчет Тобиас. – Потому что я обыскал дом и сказал ему, что все чисто. Не знаю, как они сюда пробрались.
– Нет, – смотря на нас, говорит Шон. – Ни к чему это теперь. Никто из нас не нажимал на чертов курок. – Шон медленно встает и смотрит на нас обоих. В мгновение ока его лицо ожесточается, а глаза горят жаждой мести. Он смотрит на Тобиаса, и я смотрю в его янтарные глаза, полные боли.
– Каково твое решение? – спрашивает Шон. Тобиас смотрит на меня, потом на брата и снова
