наружу.
Но она молчала. Деликатность заставляла ее скрывать все свои предположения.
И день этот настал. Мадлена и ее тетка оказались лишенными всего, что имели.
Накануне у госпожи Фовель собрались гости к обеду, и нечего было дать повару на покупку провизии.
Пришел в этот день и Рауль. Никогда еще он не был в таком затруднении. Во что бы то ни стало ему нужны были десять тысяч франков. Он не хотел ждать и был ужасен и безжалостен.
– Но у меня уже вовсе нет ничего, несчастный! – возразила ему госпожа Фовель в отчаянии. – Ни одного сантима! Ты взял уже все. У меня остаются только драгоценности. Если они тебе нужны – бери уж и их!
– Давай! – отвечал он озверевшим голосом. – Я снесу их в ссудную кассу!
Госпожа Фовель вынесла ему футляр с бриллиантами. Их подарил ей ее муж, когда, подведя итог, узнал, что он уже миллионер.
И одна за другой драгоценности госпожи Фовель последовали за этими бриллиантами, и, когда не хватило и их, Рауль, принялся и за бриллианты Мадлены.
Чтобы защищаться от ополчившихся против нее негодяев, госпоже Фовель оставались одни только слезы и молитвы. Но этого было мало.
Эти возмутительные вымогательства доходили до того, что даже сам Рауль возмущался, волновался и испытывал ужас и отвращение.
– У меня положительно переворачивается сердце, – говорил он своему дяде, – я начинаю терять терпение. Добро бы сражаться с равным врагом, с оружием в руках, а то истязать этих несчастных женщин, которых любишь, – нет, слуга покорный!
Кламеран, казалось, нисколько не удивился этим протестам.
– Конечно, это печально, – отвечал он, – но ведь нужда не знает законов. Подожди, еще немного терпения и энергии – и мы будем у цели.
Но они были к цели гораздо ближе, чем предполагал Кламеран. К концу ноября госпожа Фовель, предвидя неминуемую катастрофу, решилась обратиться к нему. Она не могла сообщить об этом Мадлене, опасаясь с ее стороны возражений. Но, к ее удивлению, Мадлена сама начала об этом разговор.
– Чем скорее ты повидаешься с Кламераном, – сказала она тетке, – тем будет лучше.
И действительно, дня через два госпожа Фовель отправилась сама к маркизу в гостиницу «Лувр», предупредив его заранее письмом.
Он принял ее с холодной, притворной вежливостью, с тоном человека, которым пренебрегли, но который оскорблен и унижен и должен соблюдать поэтому известную осторожность.
Он возмутился поведением своего племянника и даже дозволил себе обругать его, сказав, что расправится с этим негодяем по-своему. Но когда госпожа Фовель сообщила ему, что если Рауль беспрестанно и обращается именно к ней, то это только потому, что он не желает одалживаться перед дядей. Кламеран, казалось, стал в тупик.
– Какова дерзость! – воскликнул он. – Мерзавец! В эти четыре месяца я дал ему двадцать тысяч франков, и если я согласился их ему дать, так это только потому, что он всякий раз грозил мне, что обратится к вам.
Видя по фигуре госпожи Фовель, что она не столько удивлена, сколько сомневается, Луи встал, отпер свой шкаф, достал оттуда расписки Рауля и показал ей их. Расписок было выдано на сумму в 23 500 франков.
Госпожа Фовель не знала, что ей делать.
– Но ведь и я ему дала около сорока тысяч франков, – сказала она. – Ведь это шестьдесят тысяч франков в какие-нибудь четыре месяца!
– Это было бы невероятно, – отвечал Кламеран, – если бы у него не было любовницы.
– Боже мой! Куда только девают эти твари деньги, которые тратят на них мужчины?
– Этого никто не знает…
И он, казалось, искренне жалел госпожу Фовель и обещал ей, что сегодня же вечером повидается с Раулем и постарается пробудить в нем лучшие чувства. А затем, после долгих возражений с ее стороны, он кончил тем, что предоставил в ее распоряжение все свое состояние.
Госпожа Фовель отказалась от его предложения, но была им тронута и, возвратясь домой, сказала Мадлене:
– Быть может, мы обманывались; весьма возможно, что он не такой уж плохой человек…
Мадлена печально покачала головой. То, что произошло, она отлично предвидела! Милое бескорыстие маркиза было только подтверждением ее догадки.
Придя к своему дяде за новостями, Рауль нашел его сияющим.
– Все идет отлично, милый племянничек, – сказал ему Кламеран. – Твои расписки сотворили чудеса. Ты отличный партнер, и я тебя горячо поздравляю. Сорок тысяч в четыре месяца! А?
– Да, – небрежно отвечал Рауль, – приблизительно на эту сумму я заложил бриллиантов в ссудной кассе.
– Черт возьми! У тебя теперь должно быть много денег, потому что любовницу-то ведь я приплел только как предлог!
– Ну, это уж мое дело, дяденька. Ты-то сам не забывай нашего условия. Я должен сказать тебе только то, что госпожа Фовель и Мадлена теперь совсем уже без гроша. У них теперь нет ничего, и я считаю свою роль исполненной.
– Да, твое дело окончено, и я запрещаю тебе требовать от них даже и один сантим.
– А что мы будем делать далее? В чем будет состоять дальнейшее?
– Дальнейшее заключается в том, что мина уже подведена и что нужно теперь только подождать удобного случая, чтобы ее поджечь.
Этот случай, которого Луи поджидал с таким лихорадочным нетерпением, должен был, по его плану, доставить ему сам Проспер Бертоми.
Луи так любил Мадлену, что до ненависти ревновал ее к этому человеку, которого она выбрала свободно и которого не презирала всеми силами своей души, как его.
Он знал, что женится на Мадлене. Но как? Силой, приставив ей нож к горлу. Он приходил в неистовство от одной только мысли, что будет владеть только ее телом, но не душой, которая, не подчинившись его силе, все-таки будет принадлежать Просперу.
И он поклялся, что, прежде чем жениться, он утопит кассира в клоаке бесчестья, откуда ему уже не вылезти никогда. Он мог бы его убить, но ему хотелось лучше его унизить.
До сих пор он воображал себе, что несчастного молодого человека легко погубить, что он сам же доставит к этому средства. Но он ошибся.
Правда, Проспер вел безумную жизнь, которая часто доводит до катастрофы, но даже в беспорядочной жизни у него был свой порядок. Он вел большую игру, но играл без страсти, без всякого интереса, и ни экзальтация выигрыша, ни разочарование проигрыша никогда не могли нарушить его хладнокровия.
Его любовница Нина Жипси была сумасбродна, расточительна, но она обожала его, и ее фантазии не переходили установленных им пределов.
– Ты не знаешь Проспера, дядя, – говорил Кламерану Рауль. – Мертвого не воскресишь. В тот день, когда Мадлена дала ему отставку, она
