Ознакомительная версия.
– А, понял, – перебил ее Филя и сказал уже самому себе: – Пасут, значит… Давно? – спросил у Юлии.
– Как приехала.
– Не выходи и никому не открывай. Я скоро.
Он отключился и сказал Юрию:
– А дело-то хреновое. Прицепили, похоже, ей хвостик. Значит, тогда так поступим. Я высажу тебя у «Иллюзиона», и дальше ты потопаешь ножками. А я поставлю машину на стоянку, посмотрю, что почем, и зайду следом.
Филя подумал, что хвост вряд ли станет сидеть в машине и ждать, когда Юлия задумает куда-нибудь отъехать. С гораздо большим успехом он может расположиться где-нибудь в холле и трепаться с той же консьержкой, слушая ее вопросы к входящим: «А вы в какую квартиру, гражданин?» Это совсем может быть нехорошо.
– Нет, пожалуй, сменим диспозицию, – сказал он Гордееву. – Первым давай пойду все-таки я. И, если будет нужда, займу бабку в холле разговором. А ты пройдешь мимо – только быстро и решительно. И сразу поднимайся на двенадцатый этаж.
Юрий вышел у дверей кинотеатра «Иллюзион» и неторопливо пошел к центральному подъезду. А Филя воткнул машину между двумя засыпанными снегом «Нивами» и бегом кинулся к подъезду.
Вот его-то и засек Паша, сидевший в девяносто девятой «Ладе» с наушниками на голове. Что-то, он чувствовал, происходило не то. В наушниках теперь стояла плотная тишина – ни звука. Будто она нашла микрофон и выкинула его. Но не могла же! Он серьгу хорошо пристроил. Так в чем же дело?
А теперь примчался бегом этот хиляк – фраерок. Можно докладывать. И он сообщил хозяину, что фраер на месте. Хозяин в ответ грубо выматерился, – видать, крепко достала его эта сучка!
– Так, может, мне ее… – хохотнул Паша, – просто от настроения, ни по какой иной причине.
– Чего – тебе? – сразу словно осекся хозяин. – Чего сказал, повтори!
– Я к тому, что, если надо, можно запросто пристроить и сучку, и ее фраерка. К слову просто пришлось.
– А ты что, разве не пустой ездишь?
– Когда как… Сейчас, к примеру, есть. С собой то есть.
– Ну, Паша-а, – протянул удивленный хозяин. – Ты мне вот что скажи, парень. Ты когда был в последний раз на Тихвинской?
– Как мебель завозили, шеф. – Он назвал хозяина так, потому что тот терпеть не мог, когда его по телефону вообще звали по имени-отчеству. Можно было бы еще назвать хозяин-Барин, но это для другого настроения и веселой обстановки.
– Ну и когда это было?
– Давно… шеф. А что случилось? Я ж не один туда гонял.
– Вот-вот, и я о том же… А кто там еще был тогда?
– Киря… ну Ворон был. Я да Котел.
– Хреново твое дело, Паша, – сухо ответил хозяин. – Была мне нынче весточка. С Петровки. Повязали нашего Кирю. Ментовка такой шмон устроила, что ничего от твоей мебели не осталось. Как это понимать?
– Может, мне смотаться? Одна нога здесь, другая…
– Гляди вообще без ног не останься, Паша. Так вот, в Петрах Киря-то. И упредил, что Котла тоже поминали, когда его самого вязали. А я все думаю, куда он задевался? И от Ворона тоже всего одна весточка и была. И тоже молчит. Что делается, Паша? Не хочешь объяснить?
– Да я, ежели чего!..
– Ну вот и посмотрим, Паша… Сам, значит, вызвался. Иди к своему фраерку. А заодно можешь и с сучонкой поиграться. Напоследок. Чтоб не скучно ей там было. Понял меня? А после доложишь, и я скажу, что дальше тебе делать.
Снял Паша наушники и сунул их в бардачок. Выбрался из машины, нажал на сигнализатор замков, машина вякнула и подмигнула фарами. Неторопливой походочкой грузного и усталого человека он отправился в подъезд, шапочку свою вязаную поплотнее на лоб натянул, воротник меховой куртки поднял, вроде как с мороза, хотя было не очень холодно, больше мело скрипучей снежной пылью, особенно на открытом месте, как здесь, на площади, перед высоткой.
Бабка дежурная спросила: к кому? Он ответил, что на двенадцатый этаж, к Юлии Марковне Поспеловской.
– Ага, есть такая, дома она, – закивала сторожиха. – А вас ждут, молодой человек? – строго спросила и положила руку на трубку телефона.
– Ждут, – кивнул он. – Можете не звонить, я с ней только что сам разговаривал. – Он показал собственный мобильник.
– Ну идите, – сказала бабка и стала смотреть на экран переносного телевизора. – Там к ей кто-то уже пришел, – сказала вдогонку.
– Я знаю, – подтвердил Паша и вошел в кабину лифта.
А Юрий Петрович с Филей, общались сидя на кухне, с Юлий Марковной. Собственно, разговор шел между адвокатом и женщиной, а Филя, потирая руки, пил чаек и слушал.
Гордеева интересовала та старая история, о которой ему рассказал в колонии Андрей Петрович Репин. Что это были за сотрудники такие у Ильи Андреевича, которые в одночасье, разом откинули копыта? Чудеса, да и только!
Было видно, что Юлии совершенно не светила та история. И она постаралась давно забыть о ней. Но Гордеев настойчиво напоминал, напирая на то, что «ничто на земле не проходит бесследно», как пел известный бард. Куда ж денешься? Тем более что об этой истории уже ему известно от Андрея Репина. И теперь требуются отдельные уточнения. Где и когда это случилось? Кто был при этом? Ну и прочие детали, которые могли бы воскресить некогда погребенные дела.
Слушал Филя, слушал, как мекала и запиналась Юлия, потом не выдержал и сказал довольно резко:
– Да что ты тянешь? Ты, что ль, убивала? Нет! Так вот и говори всю правду. Мы ж только время с тобой теряем.
И Юлию вдруг будто прорвало. Как полилось из нее – вместе со слезами, сопливым носом и булькающими звуками в горле.
Конечно, ей было чего бояться…
А история эта случилась еще до ее свадьбы с Поспеловским. То есть в ту пору, когда только возвышался, обретая силы, «Феникс» и попутно расцветала маленькая еще «Московия», за которую двумя руками держалась выпускница Московского архитектурного института Юля Федина, пока и не мыслившая себя Поспеловской.
Однажды коммерческий директор фирмы «Феникс» Илья Носов привез к ней в дом своих друзей и коллег. Это были гендиректор Толя Сербинов, родственник известного в тридцатых годах архитектора и художника, и двое его заместителей – Панфилов и Горшевский. Все трое вместе учились, вместе учредили фирму, не в том смысле, как это делается теперь, а сами придумали, пробили ее через все партийные и государственные инстанции, то есть сделали первые рискованные шаги к тому, что через два десятка лет станет в России естественным и законным. Но тогда! Надо было иметь не только много смелости, но и обладать определенной предприимчивостью, о которой никто не знал, что это такое – кроме одного: вредное, капиталистическое, унижающее достоинство советского человека.
Итак, собрались отпраздновать первую победу. Стол приготовил на свой вкус Илья Андреевич. Богато, вкусно, может быть, даже чрезмерно богато, потому что съесть то, что было наготовлено, просто невозможно. Масса дорогой рыбы, привезенной бог знает откуда, напитков и прочего. Лукуллов пир, одним словом.
Ели, пили, веселились, потом перешли к чаю, потом снова что-то ели и пили, а потом почувствовали, что попросту обожрались. И стали разъезжаться по домам.
Илья остался у Юлии, чтобы помочь хозяйке застолья привести дом в порядок, посуду помыть, то, другое. Потом еще посидели немного, рассуждая о перспективах нового интересного дела.
А утром Сербинов и его замы оказались в больницах. В трех разных, поскольку жили в отдаленных районах Москвы. Ночью появились симптомы отравления, как-то дотянули до утра, а потом… потом оказалось, уже поздно. Грешили на рыбу, которой было много на столе. Что-то проверяли, но так, естественно, ничего и не обнаружили.
Один мелкий факт тогда озадачил было Юлию: утром она не нашла свою сахарницу на месте, в буфете. И вообще ее нигде не было. Но Илья успокоил. Сказал, что, когда переносил посуду на кухню – а он все вымыл и убрал, жалея ее, сам, – нечаянно уронил и разбил. И обещал купить другую. Однако ни следов сахара на полу, ни каких-либо осколков не оказалось. Ну выбросил и выбросил…
Кстати, ведь Андрей тоже упоминал, надо будет проверить в его показаниях, что у Инны они с Григорием в конце пили тоже чай. Вернее, Андрей уже ушел, а Григорий остался – допивать. И опять же никаких следов обычной в таких делах сахарницы, да и чашек, не обнаружили. Это, похоже, уже становится навязчивой семейной традицией…
Словом, в ту пору пришлось поневоле Носову прямо-таки взвалить на свои плечи дело троих своих безвременно ушедших из жизни коллег…
Юлия тогда так ничего и не поняла, поплакала, жалея хороших людей.
Гордеев сказал, что, на его взгляд, стоило бы поднять медицинские экспертизы по тем случаям, чтобы сравнить показания с теми, что были обнаружены у покойной Осинцевой. Андрей Репин, во всяком случае, в этом уверен почему-то стопроцентно. Значит, уверенность его на чем-то зиждется, ведь так?
Юрий Петрович записал показания Юлии Марковны, дал ей прочитать: всего-то две с половиной странички. И хотел перейти к очередной партии покойников, определявших в последующие годы значительное возвышение фирмы «Феникс» и превращение ее в многоотраслевое строительное хозяйство.
Ознакомительная версия.
