А Лия рассказала следователю все. Как на исповеди, смеялся Грег. Ничего смешного! Локи не хотел ничего слышать о ней – ни слова, ни имени ее, ни того, что она выжила и уже дома. Если бы она умерла, ему было бы легче. Наверное. С мертвых какой спрос? Но там, на поляне, когда она упала, Локи показалось, что…
Неважно.
Нельзя думать.
Нельзя вспоминать.
Ее нет.
И не было!
Точка.
Гера же, как назло, все рассказывает и рассказывает. Новость вторая. Или третья? Дело Никишина будет пересмотрено, и Кольку, скорее всего, оправдают. Локи полжизни добивался этого, а теперь… Теперь он понял, что – зря. Все зря. Подумаешь, на руки выдадут специальную бумажку: «Справка, дана Николаю Никишину в том, что он – не убийца». Синяя круглая печать и нервная размашистая подпись какого-нибудь сверхважного чина. Кому от этой справки легче станет? Кольке? Так он читать не умеет разучили его, зато научился шнурки завязывать и есть с помощью ложки, которую он держит, зажав в кулаке, как трехлетний ребенок. Матери? Возможно, но она и так знала, что Коля никого не убивал, и Локи тоже. Получается, справка никому и не нужна.
К черту эти мысли. К черту Геру с его новостями!
Новость номер три. Сатанисты. Ну, с этими и так все понятно: у кого родители повыше сидят, тех отмажут, отправят за границу, куда-нибудь в Англию или во Францию, в дорогой и закрытый колледж или пансионат. А кому с родителями не повезло, те пойдут на скамью подсудимых – за убийство. Клоака – она клоака и есть, свои законы, свои обычаи.
Четыре: школа-интернат. Единственный итог, которым Локи мог гордиться. Или не мог? Тут его заслуги не было. Гера о школе рассказывал неохотно, в его цивилизованной голове вещи, творившиеся там, не укладывались, зато они хорошо укладывались в статьи уголовного кодекса Российской Федерации. Хорошая книга, говорят, некоторые ее наизусть знают – разделы, статьи, номера и пункты. А вот Локи не знал, поэтому расписывал все по своим собственным пунктам.
Наркотики: школа – удобное прикрытие, дети часто выезжали на экскурсии, и по городам России, и в страны ближнего зарубежья. А у кого на таможне достанет духу обыскивать одинаковые и трогательные в этой своей одинаковости рюкзачки бедных сироток? Особенно, если приставленная к детям воспитательница в подробностях рассказывает, какая тяжелая у сироток жизнь и что они впервые едут к морю…
Одновременно создавалась сеть сбыта: подростки, проводившие в приюте год или два, рано или поздно снова попадали на улицу. Они видели, что можно жить хорошо, и не желали возвращаться в полуразвалившиеся холодные квартиры к родителям-алкоголикам. Их учили, как можно заработать на самостоятельную жизнь. Толкнешь десять доз – одиннадцатая твоя, плюс процент, будешь хорошо работать – появятся собственные деньги. Дети старались, зарабатывали, отлично понимали, что делают, но продолжали. Нельзя их винить, сказал Гера, они просто хотели жить нормально, как люди.
Как люди! Никого нельзя винить. Захар правильно поступил: пуля в голову, и винить некого. Он ведь тоже хотел жить, после перестройки последовал развал империи, и Захар оказался на улице. Столько лет честно служить государству, а Локи отчего-то не сомневался, что, за исключением одного-единственного случая, Захар служил честно, – и оказаться не у дел. Впереди – ничего, а дома семья, и тут поступает заманчивое предложение от людей, желавших воспользоваться знаниями и опытом отставного полковника. Теми самыми знаниями и опытом, которые, как оказалось, больше не требовались Родине, и Захар согласился. Начал с перевозок, даже в отставке, у него оставались нужные связи и знакомства, чтобы без лишних проблем переправить некий груз из точки А в точку Б.
Со временем проблемы транспортировок усложнились: люди менялись, связи слабели или совсем исчезали, срочно требовалось что-то новое. Так появилась школа. Дорогостоящее прикрытие, но Гера утверждал, что дело того стоило: особенно когда появилась сеть сбыта, охватывающая всю область.
Сбытом занимались мальчики, для девочек же отыскалось другое занятие. Очень древнее и очень выгодное для организаторов. Грег также говорил и о детской порнографии, о профессионально оборудованной студии с яркими софитами на тонких ножках и с «сексуальной» круглой кроватью. Фотографии и кассеты, кассеты и фотографии, но Локи уже не слушал. Хватит и этого. Школа окупалась – содержания от охранника на проходном пункте до регулярных поездок «к морю».
От осознания собственной беспомощности хотелось выть и лезть на стену.
Или пить до потери памяти.
А в памяти жили светлые волосы, собранные на затылке в смешной хвостик, и тонкие запястья, на одном – шрам. Или нет, шрам, кажется, был на пальце… Точно, на большом пальце левой руки. Неважно, он скоро забудет. Должен забыть.
Лучше вернуться к новостям.
Церковь Живой веры тоже закрыли до выяснения всех подробностей. Что там выяснять: человека можно запугать, скрутить в бараний рог, заставить подчинятся, но лучше, когда человек движется вперед по собственной воле, например, когда он верит. Проходили это уже. Обычное промывание мозгов, вполне грамотное. А у кого мозги не промываются, того и на иглу посадить можно, чем не вариант? Особенно, если человек даже не знает, что он – на игле, и искренне недоумевает, отчего ему так плохо без любимого проповедника, такого, как Джек? Кстати, никакой он не Джек, и не американец вовсе – украинец. Но американцу верят больше, особенно если учесть, что секта американская, вот и пришлось Сергею Глыщенко превратиться в Джека. Великолепно! Захару было все равно, главное, чтобы работал. Он и работал: с душой. В школе, по словам Геры, только директор до конца понимал, что происходит, остальные же…
Остальные – такие же скоты, решил для себя Локи, если всех оправдывать, то виновных вообще не останется.
– Уже наелся? – это Гера приперся, рановато что-то.
– Нажрался, – поправил Локи.
– Русский язык – очень грубый.
– Зато точный.
– Мы можем ехать.
Это была хорошая новость. В первый же день, когда все закончилось, Локи порывался убраться из этого чертова города куда глаза глядят. Оказалось – нельзя, даже всемогущий Грег лишь разводил руками, только и твердил: подписка о невыезде, идет следствие, мы не имеем права уехать, вот и приходилось сидеть в пыльном гостиничном номере и пить.
– Хорошо. Собирайся.
Гера таскал за собой целый обоз чемоданов. Спешил он или нет, но в дорогу собирался со всей основательностью, стараясь ничего не забыть. Вот и сейчас часа два на сборы уйдет, это если повезет, а если нет, он и в три часа не уложится. Ну, два так два, три так три, за это время Локи слегка проспится.
– Ты в самом деле хочешь уехать? – осторожно поинтересовался Грег.
– Да.
– Ты – пьян, – не замедлил напомнить Гера.
– Пока ты соберешь свое барахло, я протрезвею. А если нет… Поедем на поезде.
– А мотоцикл?
– К чертям мотоцикл! – Он все равно не сможет больше на него смотреть. Ни на мотоцикл, ни на этот город, где на одной из улиц в одном доме есть квартира за старой дверью из ДСП, выкрашенной в зеленый цвет. Или двери все-таки из ДВП делают? Плевать!
– Сначала ты протрезвеешь. Наконец протрезвеешь, – ответил Грег. – Потом мы поедем, если захочешь.
– Не сомневайся, захочу.
– Знаешь, – Макконли аккуратно присел на край стула. Он все делал аккуратно, начиная от маникюра и заканчивая своими непонятными делишками, после которых у него появлялись связи в разных концах планеты. – Я не думал, что доживу до дня, когда мне придется сказать тебе, что…
– Что я – трус и сукин сын?
– Трус – да, – подтвердил Грег. – А сукин сын – это идиоматическое выражение, лишенное конкретного смысла. Смысл зависит от интонации, например…
– Слушай, умник, избавь меня от своих лекций, хорошо?
– Хорошо, но… Ты не сможешь убежать от себя, Йен. Ты и так всю жизнь бегаешь.
– И что ты предлагаешь, советник?
– Пойди к ней. Поговори. Ты же сам сказал, что она ни при чем, или не так?
Так, все так. Проклятый американец правду говорит. Она ни при чем, но…
– Дело в другом…
– В чем же?
Грег – настырная сволочь, если уже он начал, то не отступит, пока не выяснит все до конца.
– В том, что… Ее отец…
– Она за него не отвечает.
– И дядя…
– Он ее едва не убил. Она – это она! Она отвечает лишь за себя. И только за себя. Ты втянул ее в эту историю – сам, а теперь бросаешь. Так нехорошо.
– Ты вообще чей адвокат? Мой или ее?
– Я не адвокат, Йен.
– А я не Йен. Меня зовут Ян, понятно тебе?!
Грег улыбнулся, не по-американски, выставляя на всеобщее восхищение результат кропотливых трудов дорогого стоматолога, а как-то непонятно, одними уголками губ, словно Джоконда на картине.
– Ты сердишься, Юпитер, значит, ты не прав!
– Да что ты вообще понимаешь! – Локи швырнул первую попавшуюся вещь в стену.
