участвовать в настоящем спектакле! Знаменитый невролог Грин, приглашенный городскими властями Нью-Йорка, прибудет к вам сегодня в семнадцать сорок пять с предписанием, выданным судом. – Я сердито посмотрел на Вулфа и добавил: – Ну и что теперь? Если вы и с ним намерены разыграть ту же комедию, что и с Волмером, я в семнадцать сорок пять подаю в отставку.
– Так-так. – Вулф закрыл книгу, заложив ее пальцем. – Вот чего мы все время боялись. – Он положил книгу на одеяло обложкой вверх. – Но почему именно сегодня? Какого черта ты согласился на такое время?!
– Потому что мне пришлось. Я что, по-вашему, Иисус Христос? Они вообще хотели приехать прямо сейчас, и я сделал все, что мог. Сказал, что при осмотре непременно должен присутствовать лечащий врач, а он освободится лишь после обеда, в девять вечера. Они ответили, что консультация должна состояться до восемнадцати часов и ответ «нет» не принимается. К черту, я выторговал лишние пять часов, и мне еще пришлось побороться!
– Прекрати орать на меня! – проворчал Вулф, опуская голову на подушки. – Ступай вниз. Мне надо подумать.
Но я твердо стоял на своем:
– Вы что, хотите сказать, что до сих пор не придумали, как выйти из положения? А ведь я начиная с четверга предупреждал вас, что все так и будет!
– Арчи, убирайся! Я не могу думать, когда ты стоишь рядом и причитаешь.
– Отлично. Я буду в кабинете. Позвоните, когда что-нибудь придумаете.
Я вышел, закрыл за собой дверь, запер ее и спустился вниз. В кабинете звонил телефон. Это был всего лишь Уинтерхофф. Справлялся о здоровье моего босса.
Я пытаюсь в ходе своего повествования не выпускать ни одной важной детали, и поскольку рассказ веду именно я, то считаю свое душевное состояние на различных этапах этой истории крайне важной деталью. Но в субботу в течение двух часов – с двенадцати тридцати до четырнадцати тридцати – я находился в самом гнусном настроении, в какое только может впасть человек. Смутно припоминаю, что я дважды ел ланч, хотя Фриц из вежливости это отрицает. По его словам, Вулф съел ланч, как обычно. Фриц в час дня отнес наверх полный поднос и через час забрал его пустым, при этом все было нормально, разве что Вулф, ушедший в свои мысли, забыл похвалить омлет.
Свой месячный запас самых энергичных выражений я израсходовал за эти два часа. И вовсе не потому, что видел в перспективе только нашу позорную капитуляцию. В конце концов, это очень неприятно, но еще не трагедия. Меня бесила мысль о трюке, который, как я понимал с самого начала, мог придумать только маньяк. Регулярно просматривая все донесения Билла Гора и людей Бэскома, я считал, что хорошо знаю состояние дел на всем фронте расследования, за исключением участка Сола Пензера. Но что бы там ни делал Сол, это не могло ни объяснить, ни тем более оправдать дурацкую комедию с сумасшествием. Сол позвонил, как обычно, в два часа. У меня возникло сильнейшее желание наброситься на него с расспросами, но я понимал, что это бесполезно, и переключил его на спальню Вулфа. Однако из всех соблазнов, которым я когда-либо успешно противостоял, этот был самым мучительным. Меня непреодолимо тянуло подслушать, о чем они говорят. Однако, согласно негласной договоренности между мной и Вулфом, я никогда не нарушал инструкции, за исключением тех случаев, когда мог более объективно оценивать обстоятельства, неизвестные Вулфу и требующие решительных действий, но сейчас был отнюдь не тот случай, и не стоило себя обманывать. А мои инструкции заключались в том, что я не имел никакого касательства к Солу впредь до дальнейших указаний, и поэтому я положил трубку на рычаг и принялся расхаживать по кабинету, засунув руки в карманы.
Звонили различные люди, впрочем не важно, чего они хотели, и я действительно нарушил одну инструкцию, а именно принимать всех посетителей. И дальнейшие обстоятельства определенно подтвердили мою правоту. Я был на кухне, помогал Фрицу точить ножи, вероятно исходя из принципа, что во время кризиса мы инстинктивно ищем общества товарищей по несчастью, и тут кто-то позвонил в дверь. Я подошел к парадной двери и, отодвинув занавеску, увидел Бреслоу. Чуть-чуть приоткрыв дверь, я рявкнул в образовавшуюся щелочку:
– Никаких посторонних! Это дом скорби, черт бы вас всех побрал!
Я захлопнул дверь и направился в кухню, но не дошел. Проходя мимо лестницы, я услышал какой-то шум и остановился посмотреть на его источник. По лестнице спускался Вулф в одной пижаме – восемь ярдов желтого шелка. У меня глаза полезли на лоб, ибо вверх и вниз Вулф перемещался исключительно на лифте.
– Как вам удалось выйти? – требовательно спросил я.
– Фриц дал мне ключ.
Спустившись вниз – я заметил, что он, по крайней мере, надел шлепанцы, – Вулф скомандовал:
– Пусть Фриц и Теодор сейчас же придут ко мне в кабинет!
За долгие годы нашей совместной работы я еще ни разу не видел Вулфа за дверью спальни в пижаме. Значит, случилось нечто из ряда вон выходящее. Распахнув дверь кухни, я переговорил с Фрицем, после чего вернулся в кабинет, по внутренней линии связался с Теодором, работавшим в оранжерее, и велел ему быстро спускаться вниз. К тому времени как Теодор рысцой сбежал вниз, Вулф уже сидел за письменным столом, а мы с Фрицем стояли рядом.
– Как поживаешь, Теодор? Мы не виделись уже три дня.
– Я в порядке. Спасибо, сэр. Мне вас не хватало.
– Не сомневаюсь. – Вулф перевел взгляд с него на Фрица, потом на меня и медленно и отчетливо произнес: – Я безмозглый дурак!
– Совершенно верно, сэр, – охотно согласился я.
Вулф нахмурился:
– Впрочем, так же, как и ты, Арчи. В дальнейшем ни ты, ни я не вправе претендовать на то, что в своем умственном развитии мы хоть как-то ушли от человекообразных обезьян. Я записал тебя в свою компанию, потому что ты присутствовал при моем разговоре с Хомбертом и Скиннером. Ты читал донесения людей Бэскома. И вообще знаешь обо всем, что происходит. И боже правый, тебе даже в голову не пришло задуматься над простым фактом, что в тот вечер, когда ты привел сюда, в кабинет, мисс Гантер, она оставалась одна добрых три минуты, если не все пять! Да и сам-то я подумал об этом только сегодня. Пф! И я еще имел наглость целых тридцать лет использовать свое право голоса! – Он фыркнул. – У меня мозги как у моллюска!
– Ага. – Я уставился на Вулфа во
