Ознакомительная версия.
— Вполне, — решительно отвечала Маша. — Только мне нужно Катерине Дмитриевне два слова сказать. Можно, Катерина Дмитриевна?
— Легко! — весело ответила жена олигарха, — Мы пойдем вперед, а вы за нами, джентльмены. Через две минуты, и не раньше.
Она взяла Машу под руку, и они удалились в сторону дома, а оставшиеся «джентльмены» переглянулись.
— Что они задумали? — спросил Весник и захохотал. — И вообще, ты бы приглядел за Марьей Петровной, чесслово! Она вон с женой самого главного нашего олигарха под ручку прогуливается! Ох, не доведут эти прогулки до добра! Ох, не доведут!… Придется тебе ей зарплату прибавлять!
Родионов вздернул брови:
— До миллиона прибавлять?
Весник дружески его толкнул, так что Дмитрий Андреевич едва устоял на ногах.
— Пошли, — сказал он, — послушаем, кого там опять разоблачила Петровна! Кто в очереди следующий, после меня?
— Сейчас узнаем.
— Есть хочется, — добавил Сильвестр. — Ужасно просто.
В гостиной Маши не оказалось, зато были Лида Поклонная, ее звездный муж и их безупречный продюсер. Мирослава в бархатном костюме, пригорюнившись, сидела за столом, подле своего «чоловика», и вскочила, только когда вошла Катерина Кольцова.
Нестор тосковал возле буфета, на котором стоял поднос с пирожками. Сильвестр так и впился в них глазами и даже облизнулся, а потом посмотрел на Родионова умоляюще. В отсутствие матери главным начальником он выбрал Родионова и теперь слушался только его и именно к нему обращал вопрошающие или умоляющие взоры.
Родионов проследил за его взором и кивнул. Сильвестр немедленно кинулся к буфету и ухватил сразу два пирога. В каждую руку по одному.
Веселовский читал газету. Стас Головко качал ногой и время от времени поглядывал на свое отражение в стеклянной дверце старинного посудного шкафа.
Его мать, абсолютно спокойная и даже безучастная, сидела на диване и смотрела в окно, словно там показывали что-то интересное и необыкновенное. Там ничего не было, кроме лужайки и синей милицейской фуражки, торчавшей над кустами совершенно неподвижно.
Андрей Поклонный что-то страстно шептал в телефон, и вид у него при этом был как будто слегка обезумевший.
Мирослава тут же стала восклицать:
— Нэстор, Нэстор, пусть Марыся нальет всем чаю, бо главный милицейский казав, шо после чаю усих опять допросят и отпустят до дому!
— Слава богу, — воскликнула Лида Поклонная, — а то я себя чувствую заложницей какой-то! А я, слава богу, не в турецком плену!
— Лидочка, — укоризненно произнес продюсер и показал глазами на милицейскую фуражку, маячившую в окне, — перестань, дорогая! Мы все устали, конечно, и переволновались, и слава богу, что все заканчивается.
— Вы правы, — от высокой двустворчатой двери сказала Маша Вепренцева. Очень громко сказала, и все оглянулись на нее. — Все заканчивается. Я знаю, кто убил Бориса Дмитриевича Головко. И это один из нас, дамы и господа.
— Занавес! — тихо произнес Весник. — Последнее действие «Ревизора»!
И беззвучно захохотал.
Сильвестр перестал жевать и тревожно уставился на свою мать, Родионов протяжно вздохнул. Надежда Головко продолжала смотреть в окно, а Лида Поклонная подумала и разразилась сатанинским смехом.
— Господи, — давясь этим самым смехом, простонала она, — я же говорила, что она ненормальная! Она чокнутая просто, эта баба! Матвей, она ведь чокнутая, да?
Рессель взял ее за руку, и Лида вдруг замолчала, так же внезапно, как закричала.
— Андрей, — сказала Маша твердо. — Я прошу вас, положите трубку, пожалуйста. Это займет всего несколько минут.
Неизвестно, что случилось в этот момент, но все как-то сразу поверили в то, что Маша Вепренцева, секретарша писателя Аркадия Воздвиженского, действительно знает, кто убил кандидата в украинские президенты. Веселовский отложил газету, а Стас Головко переместился на диване и перестал таращиться на свое отражение. Безучастной была только Надежда Головко, хотя история с убийством касалась ее больше остальных. По крайней мере, Родионов так думал.
Или ошибался?…
— Статья про развод Поклонных, которая появилась в сегодняшней газете, была написана Нестором. — Маша решила, что нужно брать быка за рога, пока они все не пришли в себя и не разбежались. Ищи их потом!… — Мирослава Макаровна! Я права или нет?
— Что?! — тихим-претихим и страшным-престрашным голосом спросила Лида. — Кто?! Славочка, что это значит?!
— Я сейчас заходила в кабинет к Мирославе Макаровне, — продолжала Маша. — Вы же никакая не поэтесса, правда? Вы как раз и есть руководитель водочного бизнеса, которым, по легенде, занимается ваш муж, верно? Поэтому Головко и принял ваше приглашение — всем известно, что Казимир Цуганг-Степченко финансирует его выборную кампанию. Только Казимир тут ни при чем, да? У вас на столе сплошь финансовые отчеты, ведомости и графики поставок. Цистерны, бутылки, литры и баррели. Нет никаких… рукописей, стихов и поэм.
Мирослава вытащила из рукава кружевной платочек, собралась было зарыдать, но передумала. Маша явственно видела, что она передумала. Надежда Головко с любопытством смотрела на нее. Ни горя, ни отчаяния не было в бледном лице, только странное безразличие, как у животного, которого волокут на убой и которое знает, что изменить уже ничего нельзя, что рваться и умолять о пощаде бессмысленно, все равно убьют — так хоть скорее бы!
Маше стало жалко ее, но она твердо решила, что доведет дело до конца.
— Кто такой Нестор, Мирослава Макаровна?
— Нэстор? — переспросила Мирослава и сунула платочек обратно в рукав. — Та что вы такое… Та как вы можете?…
— Мирослава Макаровна!
Лжепоэтесса Цуганг-Степченко высморкалась в платок, который был для этого вовсе не предназначен, скатала его в шарик и кинула на пол. Шарик беззвучно упал на ковер.
— Племянник мой, — сказала Мирослава решительно, и акцент исчез из ее речи. — Он начинающий журналист, и ему нужна была сенсация для его газеты. Я пригласила его, чтобы он получил эту сенсацию.
— Слава! — дрожащим голосом произнесла Лида Поклонная. — Славочка?! Ты торгуешь водкой и пригреваешь у себя… журналюг?
Мирослава поднялась и подошла к буфету. Постояла, потом взялась двумя руками за полированную доску, будто хотела ее оторвать.
— Да, торгую, — заявила она громко. — И что тут такого?! Я торгую качественной водкой, а не какой-то там паленой! У меня европейское производство, ко мне даже немцы приезжали учиться. И в этом нет ничего… непристойного!
— Я никогда… никогда не стала бы гостить у… торговки водкой! — сказала Лида Поклонная и сморщилась, словно понюхала нечто отвратительное. — Ты меня обманула, да?
— Она обманула нас обоих! — вступил Андрей Поклонный и повернулся к жене. — Репутация для меня все, а ты даже не проверила ничего! Надо же быть такой дурой! Идиотка! Я знал, что ты идиотка, узнал в тот самый день, когда на тебе женился, но не до такой же степени!
— Ты болван! Ты такой болван, что даже не смог отличить торговку водкой от поэтессы!
— А придурок, который подавал нам эту гадость и утверждал, что это кофе?! Что он там набрехал про меня в своей газетенке?!
— Да про тебя и набрехать ничего нельзя, ты, скользкий, отвратительный червяк! Ты даже развестись как следует не умеешь!
Продюсер беззвучно открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. Скандал, неприличный, как нарыв на носу, раздувался с каждой минутой, грозил вот-вот прорваться, а он ничего не мог поделать! Ну совсем ничего!…
— Я сейчас же уезжаю, — визжала Лида. — Сию же минуту! Я не останусь здесь! Я должна… должна… посоветоваться со своим адвокатом!
— Какой тебе еще адвокат, дура?! Ты с еврейчиком своим советуйся! Ты думаешь, я не знаю, что ты с ним спишь?! Спишь с ним, а денег хочешь с меня срубить?! Ничего у тебя не выйдет, Лидочка! Ни гроша я тебе не дам, потому что это мои гонорары, которые я заработал потом и кровью!
— Не потом и кровью, а гримасами перед камерой!
— Нет, потом и кровью, а вот ты!… Ты не актриса, а проститутка! Ни одного режиссера не пропустила, всем дала, все-ем! Говорили мне, что ты б…, все говорили, а я не верил, не верил!…
Тут Матвей Рессель обрел дар речи.
— Андрей, — сказал он тихо, — спокойней. Вы уверены, что у… некоторых из нас, так сказать, нет с собой диктофона и ваша пламенная речь не появится в завтрашних газетах?
Как по команде, Андрей и Лида, любящие супруги, нашли глазами Нестора, который со страху спрятался за кофейный сервиз. Очевидно, в четырех глазах обоих супругов было такое отчаянное обещание казни, что поднос заходил у него в руках, чашки тоненько зазвенели.
— Мам, — в полной тишине сказал Сильвестр, — по-моему, они сейчас его побьют!
Это своевременное заявление было встречено молчанием. Потом Рессель вскочил и встал перед парочкой, будто всерьез опасаясь, что Лида или Андрей могут кинуться на Нестора.
Ознакомительная версия.
