И это его почти рычащее признание она еще восприняла осознанно, то есть услышала, правда, уже издалека, хотя губы их давно слились в бесконечном поцелуе. А вот дальше на нее обрушились уже одни сплошные эмоции, которые окончательно оглушили, ослепили, а затем и отключили ее сознание.
Бесплотная Дашина душа воспарила к небу и оттуда с неподдельным изумлением наблюдала, как далеко внизу, на одинокой земле, без конца переплетались в страстных конвульсиях грешные тела мужчины и женщины, непрерывно заполняя все огромное пустое пространство вокруг себя тем, что они называли любовью.
Душа-то наблюдала, хотя и терзалась в сомнениях — а хорошо ли, правильно ли подглядывать со стороны? Ай, как, наверно, все-таки стыдно, но... до чего ж сладко, господи...
Услышав на рассвете, то есть в начале шестого, не привычно молодой и звонкий, а сильно охрипший и будто сорванный на морозе голос молодого «важняка», Виктор Петрович сонно рассмеялся, ибо прекрасно понял истинную причину разительной метаморфозы. Это «амур» виноват, как рассуждали все его петербургские предки.
— Ты, Володя, сейчас будто тот, что вчера не вернулся из боя. Причины мы обсудим потом, а теперь докладывай по существу. Что тебя заставило тревожить начальство в этакую рань, когда, если ты еще помнишь классика, «все чистое ложится, а все нечистое встает»?
— Виктор Петрович, но комментс! Срочно записывайте три адреса! Это сейчас важнее всего.
Уже через минуту Гоголев был серьезнее некуда. Спросил только:
— Ты абсолютно уверен?
— Я ж говорю: пока — без комментариев. Но есть еще одно важное дело...
И он рассказал о том, что нужно срочно обеспечить безопасность женщине, которая и оказала неоценимую помощь следствию. Ее жизнь может оказаться в серьезной опасности. На это Гоголев мудро и спокойно отреагировал, сказав, что он именно так и предполагал. И поэтому прямо сейчас пришлет одного хорошего человека, который обеспечит ей охрану и которого она должна будет беспрекословно слушаться и подчиняться ему.
— Это в районе Автово, я правильно вчера тебя понял, да?
— Вот именно, — даже не покраснев, подтвердил Поремский и уточнил адрес, по которому находился.
— Ну и агентура у тебя, Володя, искренне завидую! А по правде сказать, сейчас тебе, я думаю, позавидовал бы даже твой непосредственный друг и учитель Александр Борисович, который, между нами говоря, и сам никогда не терялся, почему и оставлял за флагом всех своих соперников и конкурентов. Вот так!
Дарья, приникнув щекой к обнаженному еще плечу Владимира, слышала довольно громкий их разговор по мобильному телефону — возможность пользоваться городским аппаратом он сразу отмел — с нарастающим изумлением. Основательно утомленная и физически, и психологически — это ж какое напряжение приходилось выдерживать и переживать раз за разом! — она все же не потеряла способности к логическому рассуждению. И теперь происходящее представилось ей каким-то абсурдистским спектаклем, в котором едва ли не главная роль отведена именно ей. И не знала еще — смеяться ей или горько плакать...
А непосредственный друг и учитель, о коем неожиданно к месту вспомнилось Гоголеву (да и то, скорее всего, с подачи Меркулова), досматривал очередной сон и не чувствовал ни малейших угрызений совести оттого, что никакого видимого результата пока так и не достиг.
Он успел уже ознакомиться с большей частью изъятых у представительств компании «Норма» документов, выслушал соображения по поводу некоторых из них Генриха Крафта — главного специалиста в данной теме, и, наконец, сумел-таки встретиться для серьезного разговора, который, впрочем, можно было при желании назвать и допросом, с мадам Масленниковой, в девичестве — Нестеровой. Ее местонахождение было отлично известно Генриху, а мадам, естественно, уклониться от встречи со следователем из России не могла — слишком уже много суровых обвинений «висело» на ее родных и близких. Отказаться не могла, но и сотрудничать со следствием, как видно, тоже не собиралась.
Старшая сестра Виктора Михайловича — Галина Михайловна внешне напоминала сухую и подслеповатую воблу. Эта высокая и худая женщина 65 лет проживала вовсе не в Дюссельдорфе, как предполагал Турецкий и где, собственно, находился головной офис «Нормы», а во Франкфурте-на-Майне, точнее, практически рядом с ним, если отъехать на северо-запад. Небольшой уютный городок Нидерхёхштадт. Что-то он определенно напоминал Александру Борисовичу, оставалось только вспомнить что. И ведь всплыло!
Ну, конечно, здесь же его и держали в подвале одной из вилл российские бандиты после похищения. И тут же этих бандитов они потом, вместе с герром Юнге, и повязали[1]. Ох, время летит!
Галина Михайловна снимала небольшую двухэтажную виллу на тихой улочке, как она сухо объяснила, в ожидании того дня и часа, когда с ее мужа — Геннадия Ивановича — будут наконец сняты все нелепые обвинения и он сможет приехать сюда, чтобы навестить ее и V отдохнуть душой от проклятых российских дел.
Самое удивительное, что под «проклятыми делами» она, по мнению Турецкого, правильно понимала именно преступную деятельность мужа по продаже краденых автомобилей в России. Причем крали-то здесь, причем с помощью самих же хозяев автомашин, а продавали — там и после еще умудрялись снимать с «лохов»- покупателей двойной и тройной навар. Но уже с помощью друзей-подельников в правоохранительных органах. Действительно, в таких-то тяжких условиях где еще и отдохнуть душой, как не в городке, который одно время выбрала для себя едва ли не местом отстоя и отдыха российская мафия... Но почему же тогда считала обвинения против Масленникова-старшего нелепыми? Воровство и обман покупателя, не говоря уже — государства, преследуется во всех странах. А она, значит, полагает иначе? Чудно, как жизнь складывается...
Турецкий ехал, смотрел по сторонам, но ничего не узнавал. Наверное, потому, понял наконец, что все события, которые происходили с ним в этом городке, случались исключительно по ночам. Ночью привезли сюда из аэропорта, ночью же увезли, чтобы утопить в Майне, а после, тоже ночью, сюда примчалась полиция, чтобы арестовать бандитов.
А городок-то, оказывается, совсем и неплохой, чистенький, во всяком случае.
Почти неотличимую от соседских, арендованную виллу Нестеровой окружали несколько аккуратно обрезанных и побеленных фруктовых деревьев, похоже яблонь, и ровно подстриженный газон за невысоким сетчатым заборчиком, снова напомнившим Александру Борисовичу российские загоны для кур. У калитки с зеленым почтовым ящиком находились два больших белых вазона с цветущими розами. Все ровно, аккуратно, типично по-немецки. И темные кроны лесопарка вдали, а также острый золотистый шпиль кирхи. Будто и годы не ушли...,
Итак, Галина Михайловна оказалась в курсе событий, которые произошли в России. Пока были упомянуты лишь нелепая гибель младшего ее сына Вадима, а также убийство родного брата и его спутников. И, разумеется, она была твердо убеждена, что старший ее сын к смерти ее же брата непричастен. Она так и заявила:
— Его там просто не было. А сваливать вину на человека в его отсутствие — это у нашего правосудия самое привычное дело.
— Не сочтете ли вы тогда возможным объяснить мне, зачем Максиму Геннадьевичу потребовалось просить меня прекратить расследование в отношении его? Зачем это человеку, который уверен в своей невиновности? Или все-таки он крупно виноват и боится, что следствие вот-вот назовет имя преступника? И тогда уже у него в прямом смысле земля загорится под ногами? Потому что его больше не оставят в покое ни здесь, в
Европе, ни на родине. Или вы просто не совсем в курсе дела?
— Он?! Кого-то просить об одолжении?! — Изумлению и возмущению «воблы» не было, казалось, предела. — Зачем вы лжете мне в глаза, господин следователь?
— Все гораздо проще, — скучным голосом сказал Турецкий. — Я вам устрою в ближайшие день-два очную ставку с вашим юристом и попрошу его подтвердить сей огорчительный для вас, видимо, факт. Надеюсь, Алексей Митрофанович не откажет мне в такой любезности и подтвердит, что действовал от имени своего хозяина.
— Я не знаю такого человека. Лично мне он, во всяком случае, неизвестен.
— Тем более вам будет интересно познакомиться.
— Не значат ли ваши слова, что вы собираетесь и меня арестовать? Вам что, мало моего страдающего в Крестах мужа?! Вам мало, что мой сын вынужден от вас скрываться?!
— Ну вот видите, вы сами и подтвердили, что Максим скрывается от правосудия. А это уже само по себе преступление. По немецким законам человек, нарушивший отобранную у него подписку о невыезде, подлежит наказанию. Как, впрочем, и по нашим — тоже. Примите мой совет, позвоните ему либо пошлите нарочного. Пусть он одумается, явится с повинной и даст показания. Во-первых, это действительно поможет быстрее установить истину и, возможно, сократить долю его вины. А во-вторых, по моему глубокому убеждению, и вы, как мать, скорее всего, меня поймете, чем раньше с ним будет проведена психиатрическая экспертиза, тем яснее станет, в частности и для вас, Галина Михайловна, его дальнейшая судьба.
