Он беспомощно поднял плечи.
— Вы встречали в жизни что-либо более скучное, чем семейные встречи?
— Довольно часто.
— А я нет.
— И все же, их не избегаете.
— По мере возможностей.
— Вы часто бываете у Констасов?
— Очень редко.
— Да? И все же были там в роковую ночь.
— Меня притащила матушка, — равнодушно ответил Алекс.
— Вы последним покинули дом?
— Не помню, возможно.
Вдруг он расхохотался, приблизил свой стул и произнес:
— Почему прямо не спрашиваете то, что вас интересует? Что хотите узнать?
— Как умер мой дядя?
— То есть, кто убил его?
Я вздрогнул. Этот парень слишком далеко заходит.
— Думаете, он был убит?
Он поднял плечи, выражая равнодушие.
— Я ничего не думаю. Вы так думаете.
— Но ведь я этого не говорил…
— Вы это выразили сотней способов, — спокойно прервал Аргирис. Своими вопросами, напоминающим и трибунал, замалчиваниями и волнениями. К тому же я не впервые слышу, что супруг кузины не добровольно пустился, в великое путешествие.
— От кого еще?
— Этот адвокат, господин…
Он остановился.
— Кто?
— Мне не нравится вмешиваться не в свои дела.
— Вы же были готовы произнести имя.
— Да. Но раздумал. А почему бы вам не поговорить с моей кузиной? Она знает больше, чем мы. Магда и есть тот человек, который вам нужен, если, конечно…
Я вновь, услышал неприятный смех, напоминавший о таинственном телефонном звонке.
— Если, конечно, она вне подозрений.
Я быстро овладел собой.
— Ради Бога! Что вы там говорите?!
— То, что вы думаете. Оревуар, господин Никодемос. Беседа с вами доставила мне удовольствие.
Он поднялся.
— Могу предоставить еще информацию, может быть, бесполезную, но все же любопытную. Мама и я — мы не были последними, кто видел в ту ночь вашего родственника.
— Но Апостолос Мелахринос заверил, что вы последними покинули дом Констасов.
— Из приглашенных — да. Но не все жители Афин были приглашены в ту ночь…
— Вы считаете…
— Мой дорогой, если вы хотите испытать себя в роли детектива, следует что-нибудь раскрыть и самому. Не претендуйте на все готовое. А то это будет скучно…
И он удалился своей качающейся походкой.
Мелахринос не ошибся, называя Апергиса «великосветским актером». Множество машин, скопившихся перед театром, наряды мужчин и женщин, специфический дух богатства и изысканности свидетельствовали о том, что «все Афины» собрались на премьеру в Аттиконе.
Как мне было известно, Каникулы господина Дюваля, яркая парижская пьеса, не выдерживала серьезной критики. Однако хорошему актеру она предоставляла возможность продемонстрировать свое мастерство и талант.
Со своего места я мог хорошо рассмотреть любовника Магды Констас. Он был из разряда соблазнителей, способных влюблять в себя, но не любить. Самолюбование так и перло из него.
Занавес опустили под гром аплодисментов, затем немедленно подняли вновь, чтобы актеры могли приветствовать публику.
Аплодисменты не утихали, и занавес поднимался пять-шесть раз. В конце концов на сцене перед зрителями остался только Апергис.
Его движения имели естественное изящество, а улыбка была почти детской.
Хотя пьеса и несложная по содержанию, я в ней ничего не понял. Я изолировал актера от его коллег, от текста, от всего представления. Алекс Аргирис сказал, что после ухода гостей кто-то еще пришел на виллу в Психико. Не наш ли это обаятельный актер?
После того как опустили занавес, я все же осмелился пройти за кулисы. Уборная Димитриса Апергиса была полна народу, тут и элегантные женщины, проявляющие чрезмерный энтузиазм, и мужчины, в тени поздравлений скрывающие некоторую зависть. Актер принимал это восхищение скромно и как должное Я терпеливо ждал за дверью. Вошел, когда Апергис был один. Голый до пояса, он разгримировывался перед зеркалом. Актер повернулся, удивленный и неприятно застигнутый врасплох.
— Мои искренние поздравления! — воскликнул я.
Овладев собой, он поблагодарил.
— Я так много слышал о вас, но впервые имею счастье…
Он выслушал мои комплименты с явным неудовольствием.
— Видите ли, все это время я жил за рубежом, но очень хотел с вами познакомиться…
— Очень благодарен, но прошу простить: меня ждут друзья.
Но я не уходил.
— Мне часто говорили о вас. Ведь мои близкие родственники были с вами дружны…
— Разве? — удивился Апергис.
— Да. Тимотеос Констас и его жена, — произнес я спокойно.
Собеседник сразу изменился ко мне.
— А, покойный Тимотеос Констас!
— И его супруга, — тихо добавил я. Она была вашим горячим поклонником. И другом…
— Да, и другом, — подтвердил Димитрис.
Он пытался скрыть свое беспокойство, но не получалось. Когда исчезли последние следы грима, повернул стул и оказался рядом со мной.
— Вы в родстве с семьей Констас?
— Тимотеос Констас был братом моей матушки. Ее единственным братом.
— Не припоминаю, чтобы мы встречались.
— А мы и не встречались. Я уже сказал, что много лет провел за границей.
Я говорил спокойно, продолжая разыгрывать роль недалекого поклонника.
Он встал, надел рубашку. Движения были быстрыми и пластичными, однако я заметил некоторую стесненность в поведении. Он избегал моего взгляда.
— Господин Апергис, — обратился я, — что вы думаете о смерти моего родственника?
— Не понимаю.
— Как вы думаете, от чего он умер?
— Я слышал, что от сердечного приступа.
— Это и я слышал. А ваше мнение?
— Мое?!
— Ваше, — спокойно продолжал я. — Каждый, кто был в близких отношениях с Констасом, имел свое объяснение смерти. Некоторые считают, что он покончил самоубийством, другие — что был убит… А вы?
— Я ничего не думаю. Я был просто напросто его другом и…
— Просто напросто?
Он испуганно посмотрел на меня.
— Оставьте, господин Апергис. Я знаю, что вы были любовником Магды, но это мне совершенно безразлично. Меня интересует только, что вам известно о смерти дяди.
— Но я знаю только то, что и все. Ничего больше.
Его волнение позволило мне выбрать тон.
— Вы не откровенны. Я знаю больше, чем вы думаете. Знаю, что вы прервали свои отношения с госпожой Констас сразу же после смерти ее мужа. Почему?
— Я не собираюсь отвечать на подобные вопросы.
— Не потому ли, что вы были последним человеком, который видел живым Тимотеоса Констаса?
Я пустил в ход свой самый крупный козырь.
— Знаю, что в ту роковую ночь вы появились после того, как все приглашенные ушли. Но что произошло потом…
Красивое лицо исказилось — от страха или от гнева? — губы задрожали, и голос прозвучал беспомощно!
— Немедленно уходите отсюда! Уходите, иначе…
Я вышел из уборной.
Трудно определить, доволен я или нет результатами этой встречи. Может быть, зашел слишком далеко. Но без сомнения, Апергис не считал, что Тимотеос Констас умер от сердечного приступа.
Последние актеры и рабочие сцены покидали театр. Маленькая площадь оголилась — машины, ожидавшие зрителей, разъехались. Мне некуда было идти, не с кем встречаться. Пришлось вернуться в гостиницу.
Холл был освещен, но почти пуст. Бармен зевал у стойки. Я чувствовал необходимость в человеческом контакте и подошел к нему.
— Сегодня тишина в гостинице, — попытался заговорить я.
— Только что уехала в Пирей группа немцев, вызвавшая здесь большую суету, — оживленно ответил тот. — Вот немцы, какие они все крупные, а ведут себя, как дети.
— Опасные дети, — сказал я.
— Вы правы… Вспоминаю, в этом же зале… шестнадцать — семнадцать лет тому назад. (Действие романа происходит в 1961–1962 гг., примечание переводчика). Их генерал поместил здесь свой генштаб. Пил до потери сознания.
— Вы давно работаете в этой гостинице?
— Я? Лет двадцать пять. Поступил еще до войны и всю оккупацию пережил за этой стойкой. Чего только не видели мои глаза… Немцы, англичане, американцы… Только тогда видел их в военной форме, а теперь вот туристы.
— Наши тоже жили в гостинице во время оккупации?
— Нет. Но по вечерам приходили сюда выпивать. Приводили с собой и женщин. Но было худо…
Слушал я невнимательно. Его слова служили аккомпанементом к моим размышлениям о случившемся.
— …Затем Демодикос выхватил револьвер…
Это имя внезапно выскочило из произносимых речей и прервало мои мысли. Я слышал уже его от Апостолоса Мелахриноса.
— Кто?
— Демодикос.
— А кем был этот Демодикос?
