— А кем был этот Демодикос?
— Он работал на немцев, обладал большой силой. Однажды гестапо захватило одного из моих кузенов. Утром его должны были расстрелять. Я поговорил с Демодикосом. Тут же при мне он позвонил по телефону, и через час мой родственник был дома. Я говорю: очень сильный человек!
— Он из тех, кто работал с гестапо?
— Нет, то были подонки. Демодикос находился намного выше. Даже немецкие офицеры боялись его. Он не имел никаких дел с полицией. Все время путешествовал. Десять дней был здесь, а двадцать — за рубежом. Бывал в Париже, Брюсселе, Варшаве… Во всех столицах стран, оккупированных немцами.
Демодикос! Идет ли речь об одном и том же лице? Мог ли этот человек иметь связь с неизвестным посетителем Тимотеоса Констаса?
— И что же случилось с этим господином?
— А кто знает! При освобождении его здесь не было.
— И больше не возвращался?.
— Я его больше не видел.
— А как он выглядел?
— В то время ему было примерно тридцать пять — сорок лет. Высокого роста, с черными волосами, сухощавый.
Вернулся я в комнату около двух часов ночи. И, одурманенный впечатлениями и выпитым, сразу уснул.
Проснулся очень рано с неприятным горьким привкусом во рту. Заказал большую чашку кофе. При дневном свете вчерашние поступки казались смехотворными.
Я опять подумал, не лучше ли вернуться к работе. В конце концов, смерть Тимотеоса Констаса — какой бы она ни была — свершившийся факт. Да и этот человек мне почти неизвестен.
Перед тем как спуститься в холл, я решил позвонить в контору Апостолоса Мелахриноса. Адвокат был уже на месте.
— Простите, что беспокою так рано…
Он прервал меня, шутя:
— Не такое уж утро. Для меня почти время обеда!
— Я хотел бы получить маленькую информацию.
Вчера вы говорили о неком Демодикосе.
— Демодикос?
— Какой-то тип, оказавшийся в доме Констасов в последний вечер…
— А, да. Я, кажется, сказал, что ничего о нем не знаю.
— Да, да. Каков возраст этого человека?
— Лет пятьдесят пять.
Возраст совпадал с возрастом Демодикоса, о котором говорил бармен.
— Внешность?
— Брюнет.
— Худой?
— Скорее, крепкий. Почему вы спрашиваете?
Я солгал:
— Вспомнил старого знакомого с той же фамилией. Но описание не подходит. Благодарю вас.
Еще несколько фраз, и мы попрощались. Возраст соответствовал, внешность нет. Но почти двадцать лет, разве этого недостаточно, чтобы человек изменился?
Я уже был в дверях, когда зазвонил телефон.
— Господин Никодемос?
— Слушаю. Кто у телефона?
Я чуть не уронил трубку, когда узнал, кто мне звонит: Апергис, красавец Димитрис Апергис, находился на другом конце провода! Актер, который еще вчера, разгневанный, выгонял меня из своей уборной, звонил мне!
— Уж не разбудил ли я вас?
— Я давно уже на ногах.
— Хотел бы вас повидать.
— С большим удовольствием.
— Когда это возможно?
— Когда вам угодно.
— Я как раз недалеко от гостиницы…
Но откуда он знал, в какой гостинице я живу? Вчера мы не говорили об этом.
— Чудесно. Спускаюсь. Если не возражаете, выпьем кофе вместе…
Я не пошел прямо в бар, а спрятался за колонну напротив входной двери. Это была невинная месть за его недавнее поведение.
Апергис вошел своей плавной, изящной походкой. Не встретив меня, он сел и закурил. Прошло несколько минут. Движения его выдавали некоторую нервозность и нетерпение. Наконец я вышел. Он поднялся навстречу:
— Простите за столь раннее беспокойство.
Я ласково улыбнулся. Его волнение сделало меня веселым и доброжелательным.
— Ну что вы, совсем не рано.
— Вчера у меня…
— Все мы бываем нервными.
— Дело не только в этом. Вчера я сказал неправду. Присядем? Кофе?
— Благодарю.
Я заказал два кофе и повернулся к Димитрису: знаю, что вы солгали. Знаю, что появились на вечеринке последним.
Я сам удивлялся легкости, с которой лгал.
— Кто это сказал?
— Не имеет значения.
— Она?
Я сделал неопределенный жест. Апергис хотел что-то сказать, но тут подошел бармен и поставил кофе.
— Действительно, я был там ночью.
— Зачем вы туда пришли?
— Зачем…?
Он покраснел как ребенок. Нет, этот человек не мог быть преступником.
— Я хочу знать, почему именно в ту ночь?
— Мы всегда встречались в такое время.
— Итак, вы бывали там часто. Надеюсь, она не принимала в супружеской спальне.
— Мы встречались в домике в саду. Домик был построен для сторожа.
— Хорош сторож.
— Сторожа у них не было.
— У вас был ключ от этого домика?
— Да.
— Все это очень романтично. Вы знали о предстоящей вечеринке?
— Знал. Она звонила в театр.
— И все же поехали?
— Гости должны были разойтись к моему приезду.
— И разошлись?
— Да. Я видел, как они уходили. Я направился в сад.
— Вы зашли в домик и стали ждать. Затем?
— Увидел, как в спальне зажегся свет, как промелькнула тень Констаса. Через некоторое время свет погас. Вот-вот должна была появиться Магда.
— И она пришла?
— Нет.
— Не пришла? — удивленно прошептал я.
— Нет. Ждал час. Меня охватывала ярость. Я не привык, чтобы женщины издевались надо мной. Прождал еще полчаса. И вдруг…, вижу: какой-то мужчина выходит из дома через заднюю дверь! Магда изменяла мужу со мной, а мне — с другим! Представляете, в каком положении я очутился! Магда все же появилась, но была очень взволнована и растеряна. По ее словам, с мужем что-то случилось. Я не поверил и ушел. А на второй день узнал, что Тимотеос Констас скончался. С тех пор я ее не видел.
Он остановился, тяжело дыша.
— Все?
— Да. Все.
Я был потрясен. Не ожидал такого резкого поворота.
— Почему вчера вы отрицали свое участие в событиях, а сегодня делаете полное признание?
— Не хочу быть замешанным в скандале. Я надеялся, что никто не знает о моем визите в Психико в ту ночь. Но ошибся. И пришел к выводу, что лучше рассказать все, так как основные факты вам уж известны.
Был ли он откровенен в этой странной истории?
— Прощу вас — не затевайте скандала. Моя карьера… Видите ли, актер…
Актер… Мог ли я быть уверен, что он сейчас не разыгрывает сцену?
— Вы сказали, что Магда Констас позвонила и просила вас прийти.
— Да.
— Но зачем, если она ждала другого мужчину?
Апергис либо лгал, либо этот «другой человек» не был «любовник»!
— Не знаю.
— Как выглядел мужчина, которого вы видели?
— Высокий, солидный. Он не был старым, походка быстрая и уверенная.
— Вы видели всех гостей?
— Только тех, которые уходили последними.
— Вы знаете госпожу Аргирис и ее сына?
— Да.
— Видели ли вы их в тот вечер?
— Видел.
(Значит молодой Аргирис говорил правду).
— А горничную Констасов вы знаете?
— Магда говорила о ней.
— Ее рассчитали после смерти дяди. Знаете почему?
— Разумеется, нет. Я же говорил, что с той ночи ни с кем из семьи Констас не встречался.
Я посмотрел на его лицо: глаза молили. Было ясно: он боялся.
— Теперь вы знаете обо мне всю правду. Дайте слово, что никому не расскажете?
— Постараюсь.
— Все же у вас нет никаких оснований вмешивать меня в какой-нибудь скандал. Моя карьера…
Но беспокоила ли его только карьера?
Я проводил Димитриса до дверей гостиницы.
— Вижу, артистический мир вас посещает, — услышал я, направляясь к себе. — Видимо, искусство — слабость семейства Констас.
В холле, возле колонны, стоял Аргирис.
— На этого господина вы намекали вчера? — спокойно спросил я.
— Намекал?! Не помню, на что я «намекал» вчера, так как вообще не люблю «намекать».
На сей раз его дерзость не раздражала меня. Я даже рассмеялся.
— Скажи-ка мне, милый, что за игру ты ведешь?
— Если бы я знал…
— Это ты любишь игру с телефоном?
— Все мы любим игру.
— Бросим философствование. Ты звонишь?
— Нет.
Он вел себя как-то иначе, и мне показалось, что на сей раз говорит откровенно.
— Хочешь, поговорим как друзья?
— Можно и так.
— Присядем.
— Что ты думаешь об Апергисе?
— Все говорят, что он обаятельный господин.
— Я не спрашиваю, что «говорят все». Твое мнение.
— Я… я считаю его самым отвратным типом.
— Почему?
— Потому что он вызывает отвращение. Вот вас не называю отвратным.
— Еще скажешь, что симпатизируешь?
— Почти так.
— Алекс, действительно вы с матерью в ту ночь ушли последними из дома Констаса?
