драгоценности с вензелями и гербами известных фамилий, то еще… в общем… — Бодрячок повибрировал пальцами у виска, как бы оценивая умственное состояние бабульки. — Дело, как видите, нехитрое, но деликатное. Потому и обратились к вам.
При этих словах он повернулся к Рубину, приглашая того вернуться к общему разговору и указывая рукой на листы бумаги, которые тот уже успел просмотреть.
— И хотим мы вот чего.
Хотели вот чего.
Во-первых, конечно, получить подтверждение того, что подарок в самом деле сделан тем самым приятелем.
Во-вторых, если так и было, получить гарантии того, что подарок сделан на законных основаниях и не несет на себе никаких «проблем». То есть получен прежним владельцем совершенно законно.
В-третьих, получить гарантии того, что никто из наследников не претендует на эту безделушку и не будет высказывать какие-либо «особые мнения».
В-четвертых…
Тут «представитель слегка замялся, и это было удивительно.
— Знаете… Теща хозяина, конечно, подтверждает, что они у кого-то квартировали и хозяева относились к ним неплохо, можно сказать — хорошо. Вот хозяин и просит поговорить с ними, разумеется, мягко, разумеется, в сослагательном наклонении, что ли… Как бы лучше сказать… В общем! Если уж бабулька и две ее дочери прожили в доме этих людей, в эвакуации почти всю войну, и люди эти их троих фактически содержали, то хозяин хотел бы сейчас каким-то образом компенсировать все расходы. Ну, — он снова замялся. — Хорошо бы провести, так сказать, обследование дома на предмет… ремонта, что ли…
Сформулировав это условие, «представитель» вздохнул, откинулся на спинку кресла, обтер платком вспотевшее лицо.
Потом снова вскинулся:
— Но имейте в виду, что вы должны быть максимально деликатны. Конечно, речь не должна идти о вульгарной денежной компенсации. В конце концов, деньги — не главное в жизни, — самозабвенно ляпнул он. — Хозяин сказал, что, вероятно, в небольшом городке семье местных жителей в наше время трудно содержать большой дом. Ну, и попробуйте узнать, как бы они отнеслись к идее, ну, скажем, хорошего ремонта. Например, не знаю… Дом деревянный, мог немного подгнить… ну, или что-то такое… В общем, вы меня поняли.
После этого он уже окончательно развалился в кресле, давая понять, что его миссия выполнена.
Гридин понял, что ничего важного он тут больше не узнает, попрощался с толстячком и отправился в приемную, к секретарше Ниночке.
С самого первого дня пребывания в конторе Ниночка поставила себя так, что всегда была «в стороне». Единственный человек, который мог задать ей любой вопрос, зная, что получит самый подробный ответ — Гридин, пользовался этим правом крайне редко, понимая, что кредит доверия нельзя расходовать по пустякам.
Правда, сейчас случай был особый, и вопрос он задал, однако сразу же выяснилось, что и Ниночка знает очень мало. Точнее, не «знает», а «предполагает». Все эти предположения она честно изложила Гридину.
Ну, бывает. Может быть, не хотели раньше времени открывать карты или оповещать о сотрудничестве. А может, просто причуда богатого человека. У них, как известно, свои причуды. На это ведь и Сева Рубин намекал.
Гридин попрощался, попросив Ниночку держать глаза и уши открытыми. Теперь все, что касается этого задания и дела в целом, Ниночка будет тщательно фиксировать и воспроизведет потом в самых подробных деталях, вплоть до интонаций говорившего и мимики слушателя. А он, вернувшись через два дня, выстроит четкую и ясную картину.
Вот так и получилось, что сейчас, в номере гостиницы провинциального городка Лебяжска, Гридин намечал план действия, рассчитывая управиться за один день.
Собственно говоря, те три задачи, которыми подвел итоги встречи «представитель», и не были сложными, а четвертую, касавшуюся ремонта, можно было обсуждать, только увидев дом и его обитателей.
Позвонив по телефону, которым его снабдил «представитель», Гридин не удивил хозяев дома. Во всяком случае, женщина, отвечавшая на его звонок, отвечала так, будто они хорошо знакомы, но давно не виделись.
Дом, где ему предстояло решить все вопросы, был заметен издалека, обнесен высоким забором, поверху которого шла кованая стрельчатая ограда. Стрелки, венчавшие кованые стойки, были наклонены вперед, будто становясь преградой для тех, кто захочет перелезть забор. На кирпичном столбе у входа находился вполне современный домофон.
В столовой возле накрытого для обеда стола его ждали женщина — Мария — и трое мужчин — Марат, Борис и Родион. Все Суховы, все — Георгиевичи. Вели себя приветливо все, кроме Родиона, но разговора не получилось, потому что минут через десять стало ясно: Суховы знают гораздо больше того, о чем он хотел узнать в своих поисках, но откровенности от них не дождешься. А он не смог ответить ни на один из их вопросов. К тому же Гридин должен был признать, что вопросы Суховых были уместны и служили только их личной безопасности, тем более что — это тоже было для него полной неожиданностью — несколько дней назад был убит один из них — Глеб.
Несмотря на полную и откровенно высокомерную скрытность Суховых, они сами предложили Гридину побеседовать с той самой «бабулькой», из-за которой все и началось. Беседа, казавшаяся короткой, завершилась уже в сумерках, и Мария, когда они все вместе вышли на крыльцо, сказала:
— Сейчас у нас тут бывает неспокойно, да и дорога замысловата, — сказал Марат, пожимая руку гостя. — Борис, будь добр, проводи Павла Алексеевича до автобуса.
Борис в течение вечера был самым незаметным участником разговора, и вскоре Гридин понял почему.
