Но у меня не было целого дня в запасе. Я легонько ткнул его кулаком в ребра и позвал:
– Джанки... Джанки, это Клей.
Он не шелохнулся и даже не застонал.
Когда человек под кайфом, я обычно оставляю его в покое. Он выложил за свой кайф наличные, так пусть получает то, за что заплатил. Но сейчас я спешил, а посему ткнул его еще раз и сказал:
– Джанки! Проклятье Джанки, очнись.
Я тряс его, таскал за волосы, угощал оплеухами, но он только мотал головой, мычал, ворчал и брыкался. Я уж и тянул его, и толкал, и наконец мне удалось поставить Джанки на ноги. Глаза его по-прежнему были закрыты, а голова безвольно висела, но, по крайней мере, Джанки стоял. Я отпустил его.
Он закачался, но не упал.
– Джанки, – сказал я, – это я, Клей. Очнись же, черт возьми.
Но он все не очухивался. Он не знал человека по имени Джанки. Он не знал человека по имени Клей. Он вообще никого не знал.
– Ладно, щенок, – пробормотал я, – сейчас мы тебя растормошим.
Я развернул его и повел в совмещенный санузел. Душа тут не было, но была ванна, и я заставил Джанки забраться в нее, помог усесться и услышал невнятное: «Спасибо, друг». На миг мне стало жаль этого несчастного жалкого дурня, захотелось оставить Джанки Стайна в его аду, уйти и поискать где-нибудь еще. Но он по-прежнему был моей единственной надеждой.
Билли-Билли здесь нет, это очевидно, но где-то он был, и Джанки мог знать, где именно. Поэтому я заткнул дыру в ванне пробкой и пустил холодную воду.
Когда ванна наполнилась примерно наполовину, Джанки мало-помалу начал соображать. Начал, но не более того. Он открыл глаза и увидел меня, но не узнал.
– Что ты со мной делаешь? – осведомился он.
– Привожу в чувство, – ответил я. – Хочешь вылезти отсюда?
– Конец моим ботинкам, – сказал Джанки.
– Извини, но я не мог ждать целый день.
– Не надо было портить мои ботинки, – заявил он, все еще не узнавая меня.
Я помог ему вылезти из ванны и пошел в другую комнату за какой-нибудь сухой одеждой.
– На, переоденься, – велел я. – И чтобы был трезвым, когда выйдешь отсюда.
Джанки захлопал глазами. Это был тощий человечек лет сорока с небольшим, с морщинистым лбом и глубокими складками возле рта; он слегка дрожал, несмотря на то, что по всему городу уже начинали дымиться градусники.
– Где мы были вчера вечером? – спросил он меня.
– В раю, – ответил я. – Переодевайся, живо.
Я вышел из ванной и закрыл дверь. В дальнем конце комнаты стоял стол с разбросанными по нему картами. Я пошел туда и разложил пасьянс.
Наконец Джанки вышел из ванной в сухих брюках и рубахе, но босиком.
– В чем дело? – спросил он.
– Ты знаешь, кто я?
– Я, вроде, занимал у тебя деньги, а?
Я вздохнул, до полной ясности рассудка Джанки было еще далеко.
– Поди сюда и сядь, – велел я. – Сыграем в пьяницу.
– У меня горечь во рту.
– Иди, садись.
Он сел, я сдал карты, Джанки взял их и принялся разглядывать. Он моргнул раз-другой, снова уткнулся в карты, разложил их, оглядел комнату, потом опять посмотрел на карты и, наконец, поднял глаза на меня.
– Клей, – сказал он.
– Добро пожаловать, – ответил я.
– Что происходит, черт побери?
– Я привел тебя в чувство. Извини, Джанки, но это было необходимо.
– Привел меня в чувство?
– Когда ты отрубился?
– А сейчас сколько?
Я взглянул на часы.
– Без четверти пять.
– Нынче вторник?
– Ага, – ответил я. – Он самый.
– Я вернулся домой часа в четыре.
– И ширнулся?
– Видать, так, – он потряс головой, поморщился и прижал ладонь ко лбу.
– Ой, башка болит!
– Извини, что пришлось потревожить тебя, парень. Ничего, через минуту опять ширнешься.
– Иисусе... как же голова трещит.
– Джанки, послушай меня. Всего одну минуту.
Он прищурился и взглянул на меня исподлобья.
– Что стряслось, Клей?
– Ты сегодня видел Билли-Билли?
– Конечно. Часов в восемь, возле кинотеатра на углу Четвертой улицы и авеню Би.
– А потом?
– Нет. А что случилось с Билли-Билли?
– В каком состоянии ты его застал?
Он ухитрился выдавить кривую улыбку.
– В таком же, в каком ты меня. В отключке. Он валялся в проулке возле кинотеатра.
– И это было в восемь часов?
– Да. А что? В чем дело, Клей?
– Он впутался в убийство где-то после полуночи.
– Билли-Билли?
– Может, он заглядывал к тебе час или два назад?
– Да я только в четыре до дому добрался, Клей.
– Ладно. Весьма вероятно, что он придет сюда, и довольно скоро. Если это случится, задержи его и позвони мне. Немедленно. Хорошо?
– Ну конечно, Клей.
– Если он придет после девяти утра, позвони Клэнси Маршаллу, я буду у него в конторе.
– В девять я буду спать, Клей.
– Да, надо полагать. Извини, что поломал кайф.
– Черт, да ладно! Все равно надо было сперва пожрать, а уж потом отрубаться. – Он снова поморщился и потер лоб. Потом замер и спросил:
– Так Билли-Билли поджаренный?
– Совершенно верно.
– И насколько, Клей?
– Только что не подгорает.
– Его могут снять с довольствия. Клей? Он ведь мой друг, ты знаешь, я не продам его, как Иуда, и не буду держать тут взаперти, чтобы ты пришел и угробил парня. Поищи кого другого, Клей. Билли-Билли – мой кореш.
– Не волнуйся, Джанки, не ты один его друг. Мне велели уберечь его и вывезти из города.
– И далеко?
– Никто не собирается его убивать, – сказал я, начиная злиться, Джанки Стайн – не тот человек, который должен решать судьбу Билли-Билли.
– Ладно, – ответил он, – если увижу – задержу.
– Куда еще он мог податься? Он знает, что его ищут, и ему нужно где-то отсидеться. Куда он пойдет?
– Ума не приложу, Клей. Сюда, наверное. А может, попытается своим ходом убраться из города.
– Сомневаюсь. Во всяком случае, надеюсь, что нет. Если он попробует сбежать, наверняка попадется.
– Ну, тогда не знаю, Клей. Он бы пришел сюда. Понятия не имею, к кому еще ему идти.
– Как насчет покупателей?
– Да нет, черт возьми, – Джанки потеребил свой лоб дрожащими пальцами.
– Есть одно место, в которое он иногда захаживал, но только днем, насколько я знаю. Как-то раз он заглянул туда вечером и вернулся без гроша.
– Без гроша?
– Он ходил туда за деньгами. Одно время я думал, что он сдает кровь в какой-то больнице. Ну, что-то в этом роде. Но нет: суммы-то были разные. Да и нечасто он туда ходил, понятно? Только когда оставался совсем без наличных. Последний раз он был там месяца два назад, когда ты искал его из-за просроченного долга. Там-то он и достал деньги.
– И ты не знаешь, где это место? Тебе ничего о нем не известно?
– Мне очень жаль, Клей. Он сказал только, что ему не велели болтать.
Билли-Билли даже под кайфом никогда об этом не говорил.
– А больше он никуда не мог пойти?
– Насколько я знаю, нет, Клей.
– Ладно. Ты можешь какое-то время обойтись без иголки? На тот случай, если он объявится?
– Голова чертовски болит, Клей.
– Попробуй, ладно? Мне необходимо разыскать этого парня.
– Я ни за что не ручаюсь, Клей. Смотри, – он протянул руки. Они тряслись. – Видишь?
– Хорошо, тогда вот что: не возражаешь, если кто-нибудь недолго посидит у тебя?
– Черт, да не возражаю я!
– Прекрасно. Держись.
Я подошел к телефону и позвонил парню по имени Джек Эберхардт.
Вообще-то он работает громилой, но сейчас мог посидеть здесь и подождать Билли-Билли. Кроме того, он не колется.
Джек спал, но, когда я втолковал ему, что мне нужно, обещал тотчас приехать. Я положил трубку и вернулся к Джанки.
– Ты слышал, что я говорил?
– Конечно. Кажется, я не знаю этого парня.
– Здоровый такой, – сказал я. – Брюнет со сломанным носом.
– Ладно.
– Потерпи до его прихода, хорошо?
– Договорились, Клей.
– Еще раз прости, что разбудил.
– Ничего, Билли-Билли – мой друг.
– Еще увидимся, Джанки.
– Конечно.
Он прищурился, посмотрел на свои карты, лежавшие рубашками кверху, и снова принялся тереть лоб ладонью.
Я ушел.
Колесные колпаки были на месте, и это меня несколько удивило. Я залез в машину и посидел с минуту, размышляя. У Билли-Билли не было друзей, кроме Джанки Стайна и этого неведомого европейца. И еще, быть может, содержателя, о котором мне говорил Джанки. Надо попробовать выяснить что-нибудь об этом источнике средств.
Билли-Билли мог пойти к одному из своих покупателей, хотя я сомневался в этом. Толкач старался не ставить себя в такое положение, когда он чем-нибудь обязан покупателю. Прийти к Джанки – единственное, что имело смысл.
Если, конечно, его не загребли легавые.
Очень умная мысль, нечего сказать. Я запустил мотор и поехал прочь от центра. Было почти шесть часов, быстро светало. Улицы приобрели унылый серый цвет, как бывает всегда на границе ночи и утра. По широким тротуарам Третьей авеню шагали немногочисленные пешеходы. Вид у них был усталый и измученный, машин почти не было, разве что такси. Шесть утра душного нью-йоркского вторника, когда блаженны только спящие.
