— Спасибо! Большое вам спасибо! Я обязательно постригусь! Спасибо большое!
Таня видела, как бородач вместе с друзьями едва ли не бегом направился к выходу. Он все еще сутулился, не успев расправить плечи, но глаза его уже усмехались, как будто бы это вовсе не он минуту назад так постыдно ныл и канючил.
— И не ругайся больше никогда, — бросил ему вдогонку сержант. — Еще раз попадешься — пощады не жди!
— Все понятно. До свиданья!
Дружинник вышел следом за ними.
— Ну, Анатолий, давай сюда свою гостиницу. Слышал, вчера Юрку во время задержания чуть не зарезали хулиганы? Ох и дадут им теперь — на полную катушку!
Когда Таня, Виталий и старик снова очутились в комнате дежурного, у барьера, сержант встал, закурил и устало потер лоб.
— И что же в гостинице случилось? — он развернул паспорта и взглянул на Виталия и Таню, сверяя фотографии. Потом остановил взгляд на старике, который начал уже ворчать, что ему давно пора домой. — А это кто, свидетель?
Милиционер кивнул.
— Не понимаю, — быстро заговорил Виталий. — При чем тут я?! Я посидел с ней вечером, и все. У меня утром репетиция, а потом концерт в Муздрамтеатре. Я должен выспаться. Я здесь с Москонцертом. Отдайте мне паспорт и отпустите.
— Тише, тише… Не шумите… Сейчас все выясним.
Таню внезапно охватило безразличие. Даже сама удивилась, до чего ей стало скучно и безразлично, как дальше будут развиваться события.
— И вообще какое я имею отношение к этой ненормальной? — не унимался Виталий. — Если бы я знал, что она на такое способна, я бы ни за что с ней не связывался. Я ведь и знаю-то, знаю ее всего несколько часов. Это, конечно, было легкомысленно с моей стороны — приглашать ее в номер, но мы ничего плохого не делали — только поужинать хотели. В одиннадцать она ушла… А теперь мне и правда нужно идти спать, у меня завтра рабочий день.
«Ну и трус. И предатель», — почти спокойно констатировала про себя Таня.
— Девушка говорила, что вы — друг ее детства, а вы заявляете, что познакомились сегодня, вернее, вчера, — заметил милиционер, глянув на часы. — Что вы на это скажете, Красовская?
— Ничего не скажу. Он говорит правду, — и она презрительно посмотрела на Виталия, который сразу же отвел глаза.
— Что вы делаете в Ужгороде? — спросил милиционер.
— Я уже говорила. Проездом.
— Где остановились?
— У подруги.
— Чем занимается ваша подруга? Кто она? Адрес.
— Она студентка. И не нужно ее трогать. Она ни при чем. Я виновата — со мной и разбирайтесь!
— Куда едете?
— В Мукачево.
— Зачем?
— По личному делу.
— По какому такому личному?
— Это касается только меня.
— А все-таки?
— У меня там жених.
— Где он работает? Адрес.
— Он служит — пограничник… — ответила Таня. — И больше не будем об этом говорить.
— Где вы работаете?
Тане показалось, что голос сержанта зазвучал насмешливо.
— Художница.
— Хорошо. А что вы делали на карнизе гостиницы? — усмехнулся сержант.
— Я уже тысячу раз объясняла…
— Воровка она, — не выдержал старик. — Что же еще! Ишь что надумала — по окнам лазить! Все это она врет, что к нему шла. Я сам видел, как она из одного окна вылезла, а в другое лезла…
Усилием воли Таня отключилась: рассматривала пол, стол, стену, старалась не думать ни о чем другом, чтобы не слышать, что плетет этот старик. Ощутила, как горькая волна раздражения и презрения прокатывается по сердцу. А старик все говорил, говорил, говорил…
Наконец сержант остановил этот поток слов, обратившись к Тане:
— Вы были и в других номерах гостиницы?
— Да. В одном. Случайно попала не в то окно. Там никого не было, но я сразу же вылезла оттуда. Тогда меня и заметил этот… — она пренебрежительно кивнула в сторону свидетеля.
Старик вскинул голову, но сержант не дал ему говорить, сказав, что и так уже все ясно, и выпроводил. Тот направился к выходу, глубоко неудовлетворенный тем, что его не выслушали до конца.
Виталий попросил разрешения закурить и отошел в угол.
Сержант коротко записал суть происшествия в книгу.
— Итак, красавица, шатаетесь с малознакомыми мужчинами по гостиницам, лазите к ним в окна. Прекрасная характеристика! — сказал сержант, закончив запись и, видимо, считая своим долгом провести воспитательную работу. — М-да… И жених, говорите. Пограничник. Это же надо — придумать такое! У наших пограничников, красотка, таких невест не бывает… — И он с издевкой во взгляде уставился девушке в лицо.
Этот взгляд словно хлестнул ее плетью по глазам.
— Вы — тупица и дурак, хоть и в форме, — тихо, но выразительно сказала она.
От неожиданности сержант вздрогнул, растерялся и, не зная, что сказать, ляпнул:
— А ты… Знаешь, кто ты? Ты — настоящая шлюха! Вот!
Теперь замерли все: и Виталий в углу, и молодой милиционер с открытым от удивления ртом, и сам сержант. Наступила такая гнетущая тишина, что было слышно, как под досками пола шуршит мышь.
И среди этой тишины Таня перегнулась через барьер и влепила сержанту звонкую оплеуху.
— Ну теперь вы точно сядете! — воскликнул молодой милиционер, побагровев.
После этого с Таней случилась истерика, а сержант забегал по комнате, не находя от возмущения слов. Пока милиционер отпаивал девушку водой, он повторял как заведенный: «При исполнении служебных обязанностей… При исполнении…»
Но Таню охватило уже полное безразличие ко всему.
Она понимала: утром ее отведут к народному судье, и тот, не задумываясь, влепит ей пятнадцать суток. Потом ее отправят назад, в Киев, и она так и не увидит своего Павлика.
Задержавшись на работе до поздней ночи, подполковник милиции Коваль вызвал из министерского гаража машину. Убрал со стола разбухшие папки и спрятал их в сейф. Потер покрасневшие веки — страшно хотелось спать.
Коваль вздохнул: наверно, и в эту ночь сразу заснуть не удастся. Только ляжет, закроет глаза — замелькают столбики, линейки граф. Они так растравляют душу, эти бесконечные столбики, что он встает, включает свет и хватает первую попавшуюся книгу — только бы уйти от наваждения.
Такое с ним случалось и раньше. Даже во время отдыха. Однажды удалось ему вырваться на Десну, два дня просидел он с удочкой, не отрывая глаз от красно-белого поплавка. Рыбы привез не очень-то много, но неделю после этого спать не мог — так все время и стоял перед глазами этот поплавок.
Не спалось ему и в те трудные дни, когда спасал он ошибочно осужденного художника Сосновского и когда выпало на его долю нелегкое расследование дела его земляка Ивана Козуба. Но тогда бессонница была вызвана другими, более серьезными причинами. А теперь такое творится с ним каждую ночь и выматывает нервы больше, чем вся дневная работа.
Коваль сел в машину, опустил стекло на дверце и, когда «Волга» тронулась с места, почувствовал, как ночной ветерок холодной ладонью погладил его исхудавшее лицо. Подумал, что сейчас увидит Наташку — войдет в ее комнату на цыпочках и посмотрит, как «щучка» спит. А спит она всегда «бубликом», с детства привыкла обнимать руками колени. Отцовские чувства переполнили сердце подполковника. С тех пор как перевели его в министерство, он еще реже стал видеть дочь, — только записки читает, которые оставляет она на кухонном столе.
Черная «Волга» неслышно плыла под каштанами, схватывая и отбрасывая зеркальными боками ночные огни. Была ночь на шестнадцатое июля.
Многое произошло в эту ночь на земле. Много хорошего и много плохого. Многое не осуществилось из того, что могло и должно было осуществиться. Так уж устроен мир, и еще не дошли руки до того, чтобы раз и навсегда изменить его к лучшему. Тем паче, что людей тоже так много, но не все стремятся к одному и тому же. Бывает, одни руки разрушают то, что усердным и тяжким трудом создали другие.
В эту ночь миллионы людей, выключив телевизоры, легли спать перед завтрашней сменой, а другие миллионы встали на их места. В эту ночь, думал Коваль, в эту самую минуту, когда едет он по темным улицам и переулкам древнего города, где-то происходят непоправимые катастрофы — где-то далеко, а быть может, и совсем близко, рядом, за каким-нибудь погасшим окном.
Но ведь в эту минуту, рассуждал подполковник, происходят и счастливые встречи, о которых на долгие годы останутся у людей приятные воспоминания.
— Простите, Дмитрий Иванович, — перебил его мысли водитель, — курево забыл в гараже. Нельзя ли у вас? Трудно ночью без этого чертова дыма.
Коваль протянул ему пачку «Беломора». Водитель взял папиросу.
— Возьмите все. У меня дома еще есть.
— Спасибо. Хватит одной. Я курю сигареты. Вот довезу вас, заеду на вокзал, там куплю. И в гараже несколько штук осталось.
