Глядя на энтузиазм дорогой мамы, я невольно вздохнул.
– Надеюсь, я все это выдержу! Честно сказать, от местной пестроты у меня в глазах слегка рябит! Думаю, ты могла бы подарить мне для начала банальные черные очки. Чтобы я просто-напросто не ослеп от вашей пестроты.
Очередной взрыв смеха, и мы направились в гардеробную, где без труда подобрали мне светлые бриджи, майку и великолепные черные очки вполлица. Я переоделся, в одно мгновенье ощутил невиданный прилив сил, и мы с мамой отправились на нашу первую совместную прогулку по солнечной Аруше.
Не зря говорится, что человек привыкает ко всему. Прошло совсем немного времени, какие-то считаные часы, а я уже вполне адаптировался к пестроте красок вокруг, к шуму и гаму и к преобладанию черной расы кругом: черные мальчишки гоняли в футбол во дворе маминого дома, тут же черная матрона развешивала белье, весело распевая что-то из африканских народных песен, черный дядька сел на черный мотоцикл и с грохотом вылетел на оживленную дорогу, начинавшуюся за углом дома, куда вышли неторопливым прогулочным шагом и мы с мамой.
– Повторюсь, мой дорогой, тебе во всем везет с самого детства, – подхватив меня под руку, рассказывала мама, то и дело приветственно кивая черному встречному люду. – Сейчас тебе, в частности, повезло в том, что я как раз взяла отпуск на пару недель. Иначе ты меня бы не увидел: дни и ночи я провожу в Серенгети, в основном с несчастными слониками.
Я вполуха слушал маму, почти зачарованно глядя по сторонам: необычайно яркие витрины магазинчиков, разноцветные домики, изумрудные пальмы, самые невероятные наряды и головные уборы горланящего народа и белоснежно ослепительные, от уха до уха улыбки на лицах.
– Ты не представляешь, Ален, последние годы это стало почти национальной трагедией: знаменитые на весь мир племена масаи, всю жизнь кочующие по африканской саванне и обитающие с ней в мире и согласии, вдруг принялись уничтожать родную природу и, в частности, слонов. И всего-то из-за их бивней! Дело в том, что к нам прибывают разные отвратительные личности, скупающие все это за относительно небольшие деньги. Ничто не ново под луной: как всегда, деньги правят бал. Но ты только представь себе, что ощущаешь при виде огромной мертвой слонихи и жалобно жмущегося к ее трупу слоненка!
Мама вздохнула, поправив свои черные очки.
– Вот этих несчастных слоников мы и берем в парке Серенгети под свою опеку. За каждым слоником закреплен волонтер, чтобы опекать его едва ли не круглые сутки, а особенно – ночью. Представь себе: бедные сироты так же, как и мы, люди, видят кошмары во сне! Очевидно, им снова и снова снится, как на их глазах убивают маму.
Я чуть крепче сжал мамин локоток.
– Мамуль, давай не будем о грустном. Уверен, вы не оставите малышей-слоников и все сделаете, чтобы оздоровить обстановку. Сегодня сочельник, мы с тобой увиделись впервые за сто лет – давай не будем травить душу, поболтаем о чем-нибудь простом и мирном.
– Понятно, – вздохнула мама, с улыбкой покачав головой. – Так же, как ты, рассуждает полмира, не желая забивать свою голову проблемами. А ведь это чья-то жизнь!.. Ну ладно, – она решительно махнула рукой, – тогда побуду для тебя гидом. Итак, сейчас мы с тобой идем по симпатичной улочке Сомали; еще пара шагов – и свернем на центральный рынок города, где в принципе покупать нам ничего не надо, у нас все заранее закуплено и готово к празднику – просто тебе будет интересно понаблюдать колоритный процесс местной торговли. Ну а потом пройдемся в район Часовой башни – там все улочки усеяны магазинчиками с потрясающими местными сувенирами, выберем что-нибудь по твоему желанию и навестим салон Джимми. Там же, кстати, я куплю тебе в подарок дивную статуэтку жирафа – на память о Танзании.
Я хмыкнул.
– Такое впечатление, дорогая мамуля, что ты собираешься завтра же проводить меня назад, домой.
Она в ответ весело рассмеялась.
– Не дождешься! Просто я слишком хорошо тебя знаю: пара дней – и ты ринешься назад, в свою драгоценную Европу к своей драгоценной Соне. Так что сувениры на память лучше прикупить тебе заранее. Кроме того, это станет частью нашей интереснейшей экскурсии. Разве не так?
А это действительно было на редкость интересно. Едва мы очутились на, кажется, еще более ярком и пестром рынке, чем все виденное ранее, как я ощутил себя то ли в удивительной восточной сказке, то ли на съемках оной где-нибудь в Голливуде. Бесконечные ряды прилавков были заставлены гигантскими связками зеленых бананов, корзинками с золотистыми ананасами, коробками кокосов и прочими, совершенно незнакомыми мне экзотическими плодами; ослепительно-черные продавцы гортанно не говорили – пропевали свои реплики, бойко жестикулируя черными руками, прищелкивая черными длинными пальцами, и при этом на их черных гладких лицах сверкали неправдоподобно белозубые улыбки.
– Просто обожаю этот рынок, – рассмеялась, наблюдая за мной, мама. – Здесь можно купить все, что угодно, даже верхний клык гиены и глаз тигра, если вдруг захочешь пошаманить!
Легко догадаться, что шаманить я не испытывал никакого желания, а потому в конце концов, насмотревшись на чудеса заморские до головокружения, потянул маму в богемный квартал – за подарками к Рождеству.
Этот небольшой симпатичный квартальчик вполне подходил под определение «богемный», разумеется, с африканским акцентом. И здесь во всем правили бал яркие краски и безудержная радость бытия: между выставленными вдоль улицы столиками и стендами со всевозможными фигурками, картинами, тамтамами и прочими национальными побрякушками весело тусовались представители самых разных народностей, бойко торгуясь, пританцовывая, напевая, хохоча и абсолютно счастливо улыбаясь.
– Смотри-ка, и наш полковник здесь – занимается оптовыми закупками местной экзотики, – вдруг прошептала мама мне на ухо.
Я проследил за ее взглядом: перед столиками с бесконечными рядами эбонитовых слонов и жирафов стоял абсолютно круглый толстяк иссиня-черного цвета в белоснежных штанах и столь же белоснежной рубахе. Его фигура вызвала у меня интересную ассоциацию. Представьте себе густой разогретый шоколад, капнувший с ложки на стол – вот эта жирная «капля» и стояла перед сувенирами, пялясь на них выпученными глазами.
Между тем мама продолжала снабжать меня информацией.
– Тебе выпала уникальная возможность увидеть, можно сказать, своего соседа. Дело в том, что этот полковник – понятия не имею, почему Томми так его называет, – прибыл к нам два дня назад и оплатил комнату на втором этаже – она расположена прямо над твоей. Накануне позвонил хороший приятель Томми из Брюсселя и попросил об одолжении: предоставить комнату буквально на недельку некоему богатенькому буратино. Дескать, вполне приличный тип, у которого по всей Европе множество магазинчиков с экзотическими товарами. Вот он и в Танзанию прибыл для закупки самых дешевых фигурок, которые в своих магазинчиках продаст отнюдь не задешево. Вообще-то я уверена, что остановился он в каком-нибудь роскошном отеле Аруши, а у нас забил комнату, просто чтобы сегодня поучаствовать в вечеринке с этническим оттенком и поснимать танцы масаи на видеокамеру.
Мама с улыбкой наблюдала, как толстяк-полковник, что-то несвязно мыча, пальцем тычет в направлении той или иной фигурки, а счастливый продавец тут же выставляет ее перед ним.
– Так вот, представь себе, мой дорогой: за эти два дня мы с Томми видели полковника только один раз – когда он прибыл к нам, представился и оплатил комнату. Все! После этого он уселся в свою роскошную тачку и укатил в неизвестном направлении. Правда, Томми уверял меня, что он возвратился среди ночи, а поутру вновь свалил, но лично я ничего такого не слышала. Совершенно непонятно, для чего ему потребовалось оплатить комнату. Собственно говоря, он вполне мог получить от нас приглашение на праздник и явиться, арендовав для этого такси туда-обратно – это при условии, что он намеревается смертельно напиться у нас на гулянке.
Я только пожал плечами: кто поймет загадочную душу богатенького буратино? Как бы там ни было, а парень щедро заплатил за комнату, в которой не живет. Как говорится, у каждого тенора – свой каприз.
Между тем, пока мы наблюдали за полковником, нас и самих стали хватать за локотки бойкие творцы, стараясь притянуть к собственным нетленными шедеврам, но моя опытная и искушенная в африканском маркетинге маман, легко и непринужденно отрываясь от творцов, напролом повела меня к заветной дверце магазинчика под яркой вывеской, написанной словно бы от руки, легко и небрежно: «Jimmy».
Только когда мы с ней оказались за стеклянной дверцей, в относительно тихом и прохладном зале, среди стеллажей, заставленных черными изящными статуэтками, она обернулась ко мне и выдохнула:
