— Извините, я сейчас… — и быстро вышел из кабинета.
Генеральный и Меркулов с удивлением посмотрели на закрывшуюся дверь. Подобное было, мягко говоря, не принято.
— Хм… — сказал генеральный. — Константин Дмитриевич, Турецкий вам докладывал о том, какие мероприятия он провел в связи с поручением по Стасову?
— В общем, да. Но мне кажется, стоит подождать, пусть Александр Борисович сам расскажет, — вывернулся дипломатичный Меркулов, мысленно проклиная легкомысленного Турецкого, который поставил его в такое дурацкое положение.
Генеральный встал и задумчиво прошелся по кабинету.
— Что же, очень надеюсь, ему удалось прояснить ситуацию. Согласитесь, телефонный хулиган, одолевающий целые министерства с глупыми предсказаниями, которые сбываются. Ситуация довольно скандальная…
— Он ничего такого конкретного не говорил, — мягко уточнил Меркулов. — Не стоит сгущать краски. Если человек высказывает неудовольствие относительно плохой погоды, а на следующий день выпадают ядерные осадки, нет никаких оснований вешать это на него.
Генеральный засмеялся — многоопытный Константин Дмитриевич немного разрядил обстановку.
— Но все-таки, согласитесь, это роняет наш престиж. В Генеральную прокуратуру-то он тоже звонил!
— Думаю, все будет в порядке, — предположил Меркулов. — Вы говорили, что поступили новые сигналы из смежных ведомств…
— Так и есть. Этот неугомонный Стасов звонил сегодня в МВД. Сообщил им, что открыл формулу счастья, но у нею ее бессовестно украли. — Генеральный полистал настольный календарь: — Вот. Р + 5Е + ЗН. Р — это личные характеристики человека. Е — его состояние в конкретный момент времени. А про Н он ничего не объяснил. Сказал: сами догадайтесь. Как вам это нравится? В общем, галиматья какая-то.
— Формула счастья? — переспросил Меркулов. — Вы не шутите?
— Какие уж там шутки. Он позвонил прямо в кабинет министру, минуя все предварительные этапы, по правительственной связи. Министр, как вы понимаете, был в восторге.
— Значит, звонок не удалось отследить?
— Нет. Выходило, что звонил он с уличного автомата, но это вроде бы исключено. Значит, либо какой-то компьютерный сбой случился, либо действительно классная провокация. А то и диверсия. Министр приказал разобраться с этим заместителю начальника Главного управления уголовного розыска МВД.
— Могу себе представить, — пробормотал Меркулов. — Грязнову?
— А! Вы знакомы с этим генералом?
— Более-менее.
— Дельный человек?
— Вы себе не представляете насколько.
— Отчего же? Я о нем много слышал, особенно в те времена, когда он возглавлял столичный уголовный розыск. Мне говорили, что он авантюрист, каких поискать.
— Я думаю, это вам сказал кто-то, работавший в ФСБ.
— Как вы догадались?
— У Грязнова с этой конторой старая нержавеющая любовь. Не обращайте внимание. Вячеслав Иванович — сыщик от Бога. А Турецкий, кстати, его вообще прекрасно знает. Они много вместе работали.
— Что же, очень кстати. Может быть, общими усилиями они этого Стасова вытащат на свет божий.
— Надеюсь, так и будет.
— Вообще нелепо, конечно. — Генеральный поморщился. — Два генерала бегают за телефонным хулиганом… Если бы не смерть Клементьева… Понесла его в бассейн нелегкая.
— Насколько я знаю, он каждый день туда ходил.
Генеральный посмотрел на Меркулова с интересом.
— У вас что же, на всех картотеки заведены — с увлечениями, любовницами?
— Не на всех, — успокоил Константин Дмитриевич. — С вашего позволения, я схожу за Александром
Борисовичем. Полагаю, он забыл захватить кое-какие документы, а они сейчас находятся у меня в кабинете, — экспромтом сочинил Меркулов и тоже вышел.
Турецкий прыгал по ступенькам, пытаясь одновременно синтезировать главную мысль: что именно его встревожило в девичьей фигурке? Мысль не синтезировалась, и Александр Борисович решил, что догадается, когда снова увидит девчонку. Но ничего не получилось, потому что, когда Турецкий вышел на улицу, там уже никого не было.
Он стоял на крыльце, растерянно поворачивая голову влево, вправо. Почему же она не уходила столько времени? Или она пришла снова? Она знала кого-то в Генпрокуратуре? Она приходила не к нему? Вообще-то его она ни по имени-отчеству, ни по фамилии не назвала…
Тут Турецкий наконец понял, что его встревожило. Это был ее пиджак, синий пиджак с эмблемой на лацкане. В эмблеме были две буквы «АГ», он это отчетливо вспомнил — с завитушечками. А и Г. Его собственная дочь училась в лицее имени Александра Грибоедова. Турецкий хорошо помнил скандал, который разразился в начале прошедшего учебного года, когда в лицее ввели форменную одежду и строптивая Нинка наотрез отказалась ее носить. Впрочем, такая она была не одна. Так что лицейский скандал закончился компромиссом, и Нинка ходила учиться в чем считала нужным — в чудовищных рваных джинсах летом и в кожаных штанах зимой. В результате пресловутой форменной одежды Турецкий так и не увидел.
Турецкий задумчиво вставил сигарету в рот и полез в карман пиджака за зажигалкой. Обычно она лежала в правом кармане вместе с сигаретами, но сейчас ее там не было. Турецкий машинально сунул руку в левый карман и наткнулся на листок бумаги. Вроде никаких бумаг он в карман не клал… Александр Борисович с удивлением развернул два листа, вырванных из общей тетради. Листы были исписаны изящным, хотя и несколько неровным почерком. Несомненно девичьим. Наклон букв иногда менялся, словно писали то на столе, то на коленях, а то и лежа.
«…Мама красивая. Мне нравится об этом думать…»
Турецкий пробежал глазами. Это было похоже на страничку из личного дневника. И как же он попал к нему в карман? Впрочем, невелика загадка. Когда девчонка схватила его на крыльце за рукав, она сунула листки ему в карман.
Но зачем?
«…Мама красивая. Мне нравится об этом думать. Я другая. Я смотрю на старую черно-белую фотографию с чуть лиловым отливом. Они стоят с папой в фотоателье (здесь рядом, за углом, оно до сих пор существует), не раздеваясь, в зимней одежде. И я как будто вижу, как стекают с маминой зеленой шапочки растаявшие льдинки и как сердится фотограф, что они так наследили. Но они не реагируют и сосредоточенно, не улыбаясь и даже чуть хмуро смотрят в объектив и терпеливо ждут, когда же вылетит птичка. Откуда я знаю, что шапочка была зеленой? Папа говорил. Обожаю эту фотографию.
Мамы не стало, когда мне был один год. Никто не знает, куда она делась. Она просто пропала, и все. Прошло столько лет, а она так и не появилась. Старшие говорят, что если бы она была жива, то обязательно объявилась бы, что бы ни произошло. Они любят поучать, что отличительная черта взрослого — это ответственность. Какая чушь. Вот мне уже четырнадцать и…
Значит, мамы не стало тринадцать лет назад.
Но я так не думаю. Вернее, я в это не верю.
Мама не умерла, а исчезла. Мне нравится так считать. Может быть, когда-то мы уже прошли по улице мимо друг друга и не узнали друг друга.
Иногда я спрашиваю о ней у Кости: какая она была? Все-таки, когда она исчезла, ему уже было пять. Все-таки в пятилетнем возрасте уже можно кое-что запомнить, ему-то тогда было пять. Одна моя подруга в четыре года научилась на компьютере чего-то там делать. Правда, тогда они, наверно, какие-нибудь деревянные были. Так вот, я спрашиваю у брата: какой была мама? Он смотрит на меня по диагонали, то есть искоса и сверху вниз, и говорит: «Высокой».
Костя всегда говорит одно и то же. Зачем? Чтобы подчеркнуть, что он пошел в маму? А я тогда — в папу? Ну и ладно, я не возражаю. Но ведь и папа ничего не рассказывает. Вернее, он рассказывает, но совсем не то, что я хотела бы знать: Почему мама погибла? Папа много лет мастерски уходит от вопросов. Наверно, ему больно об этом думать, иначе почему папа больше не женился? Я ведь знаю, у него потом были другие женщины. А может быть, и нет, может быть, ничего ему не больно, я уже давно поняла, что взрослые ко всему привыкают, а потом только вид делают — на праздниках или на похоронах. А в сущности им все — все равно. Наверно, кто-то скажет, что я злая, ну и пусть, мне тоже все равно. Я думаю только о маме. Интересно, а она думает обо мне?
Как жаль, что тогда не было видеокамер (или были? Это еще вопрос!) и нельзя увидеть маму вместе с папой. Интересно, как им было вместе?
Дядя Валя Стасов сказал, что я на маму не похожа, но такая же незаурядная личность. А вот тетя Майя говорит…»
«Дядя Валя Стасов»?!
Турецкий глазам своим не поверил и перечитал это место трижды. Ну и дела, ну и совпаденьице! Неужели к нему с неба свалилась еще одна ниточка?
Тут у него в кармане ожил телефон.
— Да?
В трубке раздался тихий, но недовольный голос Меркулова:
— Ну ты где?
