Простительно ему, профану, такое невнимание к деталям. Поясняя, я попутно занялась анализом.
— То, — сказала, — что по характеру раны и еще по кое-каким следам, которые можно обнаружить, осматривая тело, делаются выводы об обстоятельствах, предшествующих моменту умервщления.
— По-русски скажи! — попросил он, поежившись, как от холода.
— Разрез ровный, — я размышляла, больше не обращая на него внимания, — и неглубокий. Сделан, скорее всего, коротким и очень острым предметом по голому телу. Одежда не мешала, не цеплялся нож за одежду и прошел плавно. У левого края раны — синяк, гематома. Сюда ножом ударили, ударили сильно и провели вправо, и выдернули оружие. Значит, действовали спокойно, без спешки и аффекта. Спокойно, по голому животу ножом, а, Костя?
Он хотел что-то сказать, но я не дала, продолжила:
— Тело, конечно, я не осмотрела, но то, что было перед глазами, других следов насилия на себе не имело. Покорна была девчоночка, не сопротивлялась. И разрез ровный. Даже не дернулась, когда ее ножом ударили. Вот тебе, Константин, и обстоятельства. И это пока одни факты, без выводов и предположений. Все ли понятно?
— Нет! — качает головой Константин. — Не все! По-твоему, выходит, покорность у нее была овечья какая-то, ладно! Это бывает. Но вот не дернулась, когда ножом ударили, это, Танечка, неестественно. В таких случаях мышцы сокращаются сами по себе. Может, к этому моменту она уже мертвой была?
— Может, и так, — отвечаю. — Но еще теплой. Кровь из раны шла. На края внимание не обратил? И с живота кровь стерта небрежно — следы остались.
— А зачем сшивать понадобилось?
Я смотрю на него, как на дитя неразумное.
— Чтобы при перевозке не вывалились внутренности.
— То есть готовили тело к перевозке?
— Верно!
Костя опять полез за сигаретами, посмотрел с сомнением на пачку и сунул ее обратно в карман. Нервничает, хотя по нему не скажешь.
— Заинтересовался?
Я улыбнулась, пожалуй, впервые с момента появления Аякса в моей квартире.
— Похоже.
Он достал-таки сигарету. Предложил и мне, пришлось отказаться, сморщиться.
— А ты? — спросил, рассчитывая на солидарность.
— Нет! — ответила очень серьезно. — Частный детектив должен зарабатывать себе на кусок хлеба насущного с маслом и, желательно, с икрой, а здесь какая корысть? Только обострение отношений с органами следствия.
И, видя, как потемнел лицом мой сэнсэй, крикнула, боднув его головой в плечо:
— Не положено по закону мне… — машина вильнула в сторону, к обочине, — убийства расследовать!
— Неистовая ты кошка! — пробурчал сэнсэй под нос, но я успела заметить улыбку, на мгновение тронувшую уголки его губ.
— Я тебе, Костенька, правду говорю всегда, какой бы она ни была. Себе вру, бывает, а тебе — нет. Вот так ты на меня действуешь!
— Ты тоже на меня действуешь! — осчастливил он меня признанием, и я ответила, что, мол, это — слава богу!
Свободно было на шоссе этим весенним днем. Лишь изредка приходилось сторониться встречных машин, а обгоняли нас еще реже. Отчасти потому, что скорость у нас была приличная.
Почти на самом въезде в город, где дорога была прямая и ровная, как ученическая линейка, нас дожидалась Алла Анохина. Я затормозила сразу, как только узнала ее, но разгорячившаяся машина, не сразу почувствовав удила, проскочила вперед, и потребовалось какое-то время, чтобы убедить ее остановиться. А когда я управилась, экипаж Анохиной был уже сзади нас, вплотную.
Меня порой раздражает страсть газетчиков по любому поводу пускать в дело свои фото — и видеокамеры. Алла с ходу, опустив стекло, нацелилась на меня объективом.
— Вы недооцениваете мое профессиональное любопытство! — ответила она на мой вопрос о причинах, заставивших ее так задержаться. — Должна же была я узнать, чем кончилось дело!
— Да ничем особенным! — ответила я. — Приехали, на бродяг покричали, меня поспрашивали, забрали тело и подались ко своим дворам.
— А что дальше будет?
Алла, покопавшись в карманах, достала диктофон и защелкала его кнопочками.
— Дальше будет расследование. Следователь произвел впечатление умного человека, но вовсе не обязательно, что дело поручат ему.
Добавить к сказанному мне было решительно нечего, и это ее огорчило, но не разочаровало. Узнав о повестке, выписанной мне Горчаковым на завтра, она добилась от меня обещания непременно позвонить и рассказать подробности, как она выразилась, обрушившихся на меня неприятностей.
— Не неприятности это, — возразила я, слегка потешаясь над ее стремлением видеть все в превосходной степени. — Так, напряг легкий, но мне, кстати, совершенно не нужный.
Я предупредила ее о действительных неприятностях, способных попортить ей нервы, если опубликованный ею материал не устроит следствие. Она отнеслась к этому с равнодушным пониманием и пообещала нигде не упоминать мое имя.
— Не спешите с публикацией! — посоветовала я ей. — Как знать, может, всплывут новые подробности.
Она согласилась подождать до моего завтрашнего звонка. И на том спасибо!
В город мы влетели с пологой горочки, проигнорировав ограничение скорости у КП ГАИ.
— Положи, где взяла! — потребовал Константин в ответ на мой вопрос — подвезти ли его куда.
И то! Несмотря на утро, полное приключений, в спортзал он поспевал к началу первой тренировки.
Продираясь через паутину перекрестков и оставляя на каждом часть отрицательных эмоций, мы подъехали к месту почти спокойными, почти веселыми, почти такими же, как встретились сегодняшним утром. У Кости даже оставалось немного свободного времени, и он пригласил меня выпить кофе в забегаловке на углу. Там его хорошо знали и уважали за способность мирного разрешения споров подвыпившей клиентуры всех мастей и фасонов и в знак уважения заваривали для него натуральный молотый кофе, крепкий и удивительно ароматный.
Потягивая огненную жидкость и дыша ее благостным паром, я жалела только об одном, что чашечка, умещавшаяся в ладони, меньше — и настолько! — моей кухонной полулитровой кружки.
Впрочем, мы повторили процедуру.
— Когда ты увидишь еще раз того проходимца, что выманил нас сегодня из дома, — Костя наклонился ко мне через столик и говорил почти на ухо, — передай ему мое обещание при встрече спустить его с ближайшей лестницы!
— Он отнесется к этому без возражений.
Я от души рассмеялась, представив Аякса в единоборстве с сэнсэем.
— И пусть, если хочет, приводит с собой всю свою сатанинскую банду, всем ребра посчитаю!
Он немного красовался передо мной, будто в шутку, распускал веером хвост.
Эх, Костя, да разве это банда!
Он проводил меня до машины и помахал от стеклянных дверей спорткомплекса. А я пожалела его, невольника учеников, не имеющего возможности послать к черту любую обязаловку.
У меня на сегодня обязаловки не было. Была легкая усталость от естественного для прошедшей ночи недосыпа и обилия сегодняшних впечатлений. Послав к черту вообще все, я доставила себя домой с твердым намерением не покидать родных стен до вечера ни под каким предлогом.
Совершив омовение, наевшись и поскучав какое-то время, я неожиданно уснула. Сон выдался тяжелым, полным путаных и тревожных сновидений, которые, проснувшись, с удовольствием забываешь, а проснулась я от потустороннего голоса, пробубнившего мне в ухо что-то насчет «сатанинской банды». Вот так отливаются в сны полученные нами наяву впечатления.
Сны я быстро забыла, а слова «сатанинская банда» все крутились и крутились в голове… В былые времена я потратила довольно много времени на ознакомление с оккультными науками. Увлекалась этим всерьез и до тех пор, пока не вышла из возраста, в котором занимаются выяснением смысла жизни, раскапывая для достижения цели самые разнообразные пласты человеческих знаний — от Гермеса Тримегиста до Карла Маркса. В результате из всей мешанины я вынесла стойкое убеждение в том, что не все так просто в этом мире, как хотелось бы. Практические навыки по психогигиене в состоянии измененного сознания и безграничное доверие к собственной интуиции, на развитие которой я затратила много времени и сил, не раз помогали мне.
Голос, прозвучавший на грани сна, несомненно, к интуиции имел отношение самое непосредственное.
Поломав голову и не придя ни к какому выводу насчет «сатанинской банды», я углубилась в книги, надеясь набрести в них если не на разгадку этого ребуса, то по крайней мере на совет, где искать ее.
Интуиция просто так голос не подает!
«Тотальное отрицание, как и профанированное поклонение, — порождение невежества. Это две крайности одного единства — невежественного заблуждения», — сообщил мне Теократ Александрийский.
Хорошо, но не из моей оперы!
