возбудили уголовное дело за покушение на грабеж, а охранники стали свидетелями. Уголовное дело по факту причинения телесных повреждений против охранников не возбудили. Эти двое недоумков, недовольные ответом из полиции, пожаловались прокурору, который ответил, что факт нанесения им телесных повреждений не был установлен. Поэтому я всегда хожу один, никому не доверяю, и, повторяюсь, всегда плачу за какую-нибудь мелочь, что приобретаю в магазинах.
Доходы от крадунства не очень большие, на жизнь хватает, а многого и не надо. Я скромный, и понимаю, что чем больше буду тырить в магазинах, тем чаще буду попадаться. Поэтому пытаюсь соблюдать баланс. Иногда выпадают шабашки по ремонту квартир. Шабашки я не очень люблю, много возни и пыли, а денег на выходе всегда мало. То ли дело мой крадунский бизнес. За час-полтора мог заработать больше, чем на недельной шабашке.
Прошло несколько месяцев, неприятная фифа больше не беспокоила нашу семью. Жизнь вошла в привычную колею, Сергей Петрович успокоился, и продолжил с утроенной силой делать ремонт в квартире. Мать заставила меня помогать Сергею Петровичу. Я про себя ругался, но помогал. Странно, я ненавидел и боялся всех судейских чохом, они готовы с радостью законопатить меня в места не столь отдаленные, а этого, конкретного, человека, так и не ставшего мужем моей матери, стал почти уважать.
Однако счастье оказалось недолгим. В начале весны на пороге нашей квартиры появилась фифа. Она предстала перед нами в желтой кожаной курточке, голубых обтягивающих джинсиках, желтых туфлях на высоком каблуке и желтой сумочкой на плече. По плечам рассыпалась роскошная грива соломенного цвета, на лице, по причине яркого солнца, огромные противосолнечные очки. От неё умопомрачительно пахло духами, а за спиной, в подъезде, опять клубился кромешный туман. В этот раз дома, к сожалению, помимо меня, были мать и Сергей Петрович. Фифа, увидев Сергея Петровича, вцепилась в него мертвой хваткой, а матери закатила грандиозный скандал.
– Ты, старая сука, – истерично кричала она, – ты украла у меня самое дорогое, любимого и обожаемого Сергея Петровича!
– Я не крала, – также на повышенных тонах отвечала мать, – он сам пришел! Я ничего не знала о тебе, сучка крашеная!
Фифа еще что-то противно мявкнула, и моя мать, как женщина экспансивная, недолго думая, перешла к активным действиям. Она вцепилась ей в волосы. Фифа в ответ стала царапать мать. Я попытался их разнять, но меня остановил Сергей Петрович. Он был бледным, по лицу катились крупные капли пота, и рукой держался за сердце:
– Не лезь, пусть дерутся, иначе будешь во всем виноват. Не лезь!
Я не послушался, и попытался отцепить мать от этой фифы, но борьба между ними перешла в партер, и они выли как две течные кошки.
Наконец мне удалось отцепить мать от фифы. Она была всклокочена, лицо в кровавых дорожках царапин, под правым глазом набухал синяк, воротник халата был оторван и болтался на нитках. Фифа выглядела не лучше, помада и тушь размазаны по лицу, на полу валялся клок почему-то розовых волос, очки сломались и валялись на полу, но она пыталась победно улыбаться, хотя улыбка была жалкая, губы кривились, и казалось, что вот-вот расплачется. Однако, едва мне удалось оттащить мать (мне тоже досталось, фифины когти оставили на лице кровавые борозды), как фифа перешла в наступление. Обе синхронно начали визжать, царапать и дергать друг друга за волосы. Возможно, эта катавасия продолжалась бы долго, но тут за нашими спинами раздался грохот. Женщины вздрогнули и отскочили друг от друга, а я увидел, что Сергей Петрович в очередной раз лежит на полу. При падении он вновь очень удачно разбил голову, и вокруг головы расплывался кровавый ореол. Обе женщины бросились к Сергею Петровичу, стали хватать за руки, плакать и причитать. Я тоже подскочил к Сергею Петровичу. Он тяжело, с присвистом, дышал.
– Вызывай, – заорал я на фифу, – вызывай скорую.
Фифа схватила сумочку и стала там поспешно рыться, но не находила телефон, а мать, припав к груди Сергея Петровича, выла, словно тот уже был покойником.
– Хватит выть, – прикрикнул я на мать. – Он еще живой! Вспомни, ты же медик, помоги ему!
Фифа со злостью перевернула сумочку, и в груде бесполезных вещей, выпавших оттуда, нашла смартфон и стала елозить по экрану дрожащими пальцами:
– Скорая, скорая, скорее приезжайте, человек умирает!
Я подсказал адрес, услышал, как оператор повторил его и сообщил, что скорая будет через несколько минут. Фифа еще позвонила в полицию. Я живо представил себе, что будет, когда сюда приедут полициянты. Они не будут разбираться и обязательно заметут меня под горячую руку, схватил куртку и хотел сбежать из квартиры, но меня перехватила фифа.
– Почему не приходишь ко мне? – ее палец требовательно уставился мне в лицо.
Я удивился, никаких обещаний не давал, но фифа не отставала, грудью загородив выход из квартиры, и, чтобы быстрее отделаться от неё, пообещал в ближайшие дни позвонить и договориться о встрече, а потом бегом по лестнице бросился на выход. Лифтом я не стал пользоваться, побоялся встречи с полициянтами.
Я вернулся домой поздно вечером. В квартире густо пахло табачным дымом, валерьянкой и коньяком. Мать была на кухне. На столе – открытая бутылка коньяка, рюмка, рассыпанные зеленые горошины таблеток валерианы и пепельница, полная окурков. На мои слова: «ма, я вернулся», она не прореагировала. Я высыпал окурки в мусорное ведро и хотел убрать коньяк. Это был дагестанского коньяк «Кизляр», который не выкупил один из клиентов. Я взялся за бутылку, но тут мать очнулась и жестко сказала: «сядь». Я сел напротив неё. У неё был расфокусированный взгляд и осунувшееся лицо, словно она заглянула за горизонт, и будущее ей не понравилось. Мать налила еще себе коньяка, залпом выпила и с горечью заключила: «вот так сынок, едва у нас дома что-то серьезное происходит, как ты бежишь, как крыса с тонущего корабля. Ты не защитил меня от этой стервы, не помог вынести Сергея Петровича. Я, надрывая пупок, вместе с фельдшером тащила носилки. Он такой тяжелый! Ты знаешь, что у Сергея Петровича обширный инфаркт?» Мать залилась слезами.
– Ты как твой папашка, бесчувственная кавказская чурка. Надеюсь, что он давно сдох. Ты кроме себя ничего не видишь и живешь только для себя. Боже, сколько я сил приложила, чтобы тебя вырастить. Я не вышла замуж, чтобы выучить тебя, но ты не захотел учиться. Вспомни, как попыталась устроить тебя в медучилище, чтобы стал фельдшером, но ты отказался. Зато стал ворюгой, и мне стыдно, когда спрашивают о тебе, а я что-то лепечу в ответ и сама не верю тому, что говорю. Вот смотри – Сергей Петрович – уважаемый человек,
