Ознакомительная версия.
– Помашите рукой, что же вы, – услышал он снова.
Михаил Степанович почувствовал, как отпустило сердце. Поднял левую руку…
И в этот момент молодой человек через окно приставил пистолет к его виску и выстрелил. Потом аккуратно протер «ПМ», взял левую руку мертвого полковника Пятакова, прижал неподвижные пальцы к корпусу пистолета, вложил оружие в ладонь трупа. Рука Пятакова скользнула вниз, «ПМ» выпал и почти беззвучно упал на пол рядом с водительским креслом, под которым еще совсем недавно лежал мешок, сшитый из старого плаща-болонья.
Торганов сидел на цементном полу. В камере пахло человеческим потом и прокисшим супом. Из-за двери иногда доносились голоса, но они звучали так тихо, что невозможно было понять, о чем разговаривали невидимые Николаю люди, а прислушиваться не хотелось. Николай думал о Татьяне, представлял, каково ей сейчас одной в лесу, в полной неизвестности, где она находится и что ждет ее. Вполне возможно, что Таня представляет себе самое худшее, обреченно ждет страшного момента, когда ее обнаружат преследователи. Одной ей, конечно, не выбраться: у нее даже нет денег, чтобы попытаться добраться куда-либо. Впрочем, ей и скрыться-то будет негде: одна надежда на него – Николай понимал это, волновался и злился. Несколько раз он пытался постучать в дверь. Сначала никто не подходил. А потом чей-то голос крикнул:
– Еще раз ударишь, козел, откроем дверь и по башке тебе настучим!
Так прошли три часа, потом щелкнул засов, и на пороге появился сержант, поигрывающий резиновой дубинкой.
– На выход!
Торганов вышел в коридор. Сержант провел его в дежурное помещение, которое они проследовали насквозь и оказались возле двери в кабинет, на которой криво висела табличка «Дежурный следователь». Сержант вошел в комнату.
В дежурке перед телевизором сидели на стульях несколько милиционеров в касках. Все они курили, смотрели на экран телевизора, где разворачивалось действие детективного сериала, и лениво матерились, не обращая на Николая никакого внимания.
– Я чего-то не врубаюсь, – произнес один из них, – на хрена было тещу мочить: она же не при делах?
– Смотри лучше! Это все теща сама замутила: она олигарху за дочку мстит и бабки его закрысить хочет.
Дверь перед Торгановым открылась, вышел сержант и мотнул головой:
– Заходи!
В кабинете дежурного следователя стоял стол, за которым сидел тот самый милиционер, что командовал на шоссе. Теперь на нем был мундир с погонами майора. На столе стояла сумка Николая.
– Ну, что же вы, Николай Александрович, сразу не сказали, кто вы? – вздохнул майор, когда сержант закрыл дверь и они остались в кабинете одни.
Николаю стало ясно все.
– А какой смысл мне было что-либо говорить, если на каждое мое слово ваш подчиненный отвечал ударом?
– Но вы же пытались уйти от преследования. А вдруг в вашей машине находился вооруженный преступник?
– А теперь вы проверили карманы моей одежды, находившейся в сумке, обнаружили удостоверение члена президентской комиссии и решили побеседовать один на один?
Майор внимательно посмотрел на Торганова.
– Кстати, Николай Александрович, а кто возглавляет эту комиссию?
– Председателем комиссии является академик Локотков Василий Ионович, известный ученый, дважды Герой Труда. Вы можете с ним связаться, и он поможет вам установить мою личность. Запишите его телефон…
– Нет нужды. Мы вам и так верим. Больше задерживать не будем. Пересчитайте деньги…
Майор открыл ящик стола, вытащил из него мобильный телефон Торганова, следом пять пачек и долларовые банкноты россыпью.
– Только вы ошиблись немного, Николай Александрович: при себе у вас было не около шестидесяти тысяч долларов, а пятьдесят две восемьсот сорок. И рублей еще ровно семнадцать тысяч.
– Вполне возможно, – согласился Торганов, хотя уверен был, что денег при нем до задержания имелось гораздо больше. – Вероятно, вы правы: я никогда не пересчитываю наличность – от этого денег больше все равно не будет.
Майор подвинул сумку к Николаю.
– Забирайте вещи, мобильный телефон не забудьте, а сумму пересчитайте при мне.
Пока Торганов пересчитывал, майор сказал:
– Нигде расписываться не надо. Мы не оформляли протокол задержания и теперь выпускаем вас просто так, хотя и с извинениями. Служба у нас такая, сами понимаете. И все же, давайте договоримся: мы вас не видели и вы нас тоже. Кстати, мы и машину вашу помыли.
– Конечно, конечно. Я не в обиде. А что хоть случилось, раз столько милиции сегодня на дорогах?
– Обычная работа: задерживаем машины, находящиеся в угоне.
«Мазда» и в самом деле сверкала. Николай сел за руль и отправился к тому месту, где высадил Татьяну. Отыскал выходящую на трассу узкую проселочную дорогу, больше похожую на тропу, свернул, углубился в лес и только после этого набрал номер.
Она отозвалась не сразу. Почти минуту он слушал гудки, а потом в трубке наступила тишина.
– Это Николай, – представился Торганов, – я жду тебя там, где мы расстались. А ты где?
– А я неподалеку. В лесу с одной бабушкой познакомилась – она сидела на пенечке, попросила меня помочь ей до дома дойти: она грибы собирала, и у нее спина заболела. Теперь помогаю ей грибы чистить.
– Так где ты находишься?
– У нее дома. Здесь деревушка небольшая – это километра два от дороги. Сейчас прибегу.
– Не надо: я через пять минут сам подъеду.
Деревушка состояла из трех десятков старых бревенчатых домов, стоявших вдоль единственной улицы. Из леса к избам подходили столбы, но проводов на них не было. Не было видно ни людей, ни животных. Когда Николай посигналил, из одного из дворов ему откликнулся осторожный собачий лай.
– Я здесь, – раздался за спиной Торганова тихий голос Татьяны.
Он обернулся и сквозь кусты малины увидел ее, стоявшую за забором. Таня помахала ему рукой и улыбнулась.
– Мы уже уезжаем? – спросила она.
Николай кивнул и вдруг понял, что ей не хочется выбираться отсюда. Да и он сам тоже не спешит опять садиться за руль и лететь куда-то, рискуя нарваться на очередное оцепление.
– Я быстро, – сказала она, – только руки помою и попрощаюсь с хозяйкой.
Таня поспешила к дому.
– Не надо! – крикнул ей вслед Николай.
Но крикнул негромко, словно и сам был не уверен в том, что принимает правильное решение:
– Останемся здесь ненадолго: передохнем.
Он толкнул хлипкую дверь калитки и вошел во двор, поросший травой, увидел широкое низкое крыльцо, на котором стоял стол, а возле него две плетеных корзины с черными от времени прутьями. Обе корзины были наполнены почти доверху белыми грибами.
– Ого! – удивился Николай. – Сколько насобирали.
– Так она с самого утра по лесу ходила, а корзины тяжелые: теперь вот разогнуться не может. А лекарств у нее никаких нет.
Торганов вошел в дом и оказался в просторной, плохо освещенной комнате. На диване лежала старушка, укрытая одеялом, сшитым из разноцветных лоскутков ткани.
– Здравствуйте, – первой поздоровалась хозяйка, пытаясь подняться.
Но тут же застонала.
– Жадность меня сгубила, – объяснила она, – надо было раньше домой возвращаться, но как уйдешь, когда грибов столько! Ведь одними ими и питаюсь. Засушиваю еще, а соседка ходит продавать и свои грибы, и мои вместе, так что нам с ней на хлеб и еще картошечку хватает.
– Можно мы с женой задержимся у вас немного? – спросил Торганов.
– Живите, – негромко ответила хозяйка.
И снова застонала.
Николай вышел на крыльцо. Таня чистила грибы. Парик с длинными волосами по-прежнему был на ее голове, но ему захотелось посмотреть ей в лицо, чтобы понять, что она чувствует теперь, после стольких лет, проведенных в каменном мешке, что чувствует именно сейчас, когда сидит и занимается таким простым делом – чистит грибы на пороге старого бревенчатого дома, от которого веет пересушенным мхом и покоем. И все же Торганов молча спустился по трем трухлявым ступенькам, прошел через двор и сквозь проем распахнутой калитки и только теперь увидел рядом низкие ворота, которые, судя по всему, давно уже никто не открывал: они почти полностью были скрыты лебедой и кипреем. Торганов с некоторыми усилиями отворил их, загнал «Мазду» во двор, взял из машины аптечку, снова поднялся на крыльцо. Увидел Таню, остановился рядом с ней: вдруг ему нестерпимо захотелось приблизиться еще ближе, обнять и сказать что-нибудь приятное.
Но он только протянул ей аптечку:
– Здесь какие-то лекарства, но я в них не разбираюсь. Посмотри, может, что-то поможет хозяйке.
Он остался на крыльце один, смотрел на солнце, спешащее спрятаться за верхушки близкого леса, на высохшие старые яблони во дворе, на вросшую в землю бревенчатую баньку, на крыши соседних домов, крытые растрескавшимся от старости шифером. В окружающем его мире все было спокойно и тихо. И вдруг Торганов понял, что именно этого не хватало ему долгие годы: тогда, когда он мчался в вагоне нью-йоркской подземки, пряча за пазухой только что купленные экземпляры эмигратской газеты, где был опубликован его первый рассказ, и потом, когда стоял на сцене, ослепленный прожекторами, сжимая в руке холодную фигурку «Оскара», и когда смотрел из окна своей квартиры на деревья Центрального парка, и когда сжимал в объятиях первую красавицу Голливуда, и когда подставлял ухо ночному шепоту Алисы.
Ознакомительная версия.
