сейчас можем сделать? Что?
Она всхлипнула и вытерла слезы.
– Призна-а-а-аться!
– Тогда папочка нас посадит! – пропел Алик. – Будешь в камере упражнять голосовые связки. Хочешь ты этого?
– Ну что ты меня пугаешь, зачем? – Алла заплакала в голос.
– Ох, ну все, завязывай! Не люблю этого, ты же знаешь. Давай не по телефону это все… Исправить мы ничего не можем. Да и нечего исправлять, товарищ майор в отставке, – чеканным голосом проговорил Алик. – Приезжай, поговорим. Только не бери с собой своего питомца, умоляю!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
– Со мною нет койота, – пропел Илюшин, едва они сели в машину. – Ах, где найти койота! Могу весь мир я обойти, чтобы найти койота…
– Что это на тебя нашло? – спросил Сергей. – Алла покусалла?
– Ты просто не знаешь хороших песен и завидуешь моему дивному баритону.
– Я знаю песню про верблюда!
– Нет такой песни.
– Пари?
– Ну давай, на щелбан.
– На щелбаны с кем-нибудь другим можешь спорить. На ужин!
– Ладно, черт с тобой, спорим на ужин! – согласился Макар. – Что за песня?
– Не видят люди верблюда! – вполголоса пропел Сергей. – Проходят мимо верблюда! Теряют люди верблюда, а пото-ом! не найдут! никогда-а-а-а!
– Трагедия ленинградского зоопарка в трех действиях, – вздохнул Макар. – Накормлю тебя чебуреками на Даниловском рынке, мой прожорливый друг. Ладно, давай вернемся к койоту. Какие у тебя впечатления от разговора с певичкой?
– Врет как сивая лошадь.
– И не слишком умело, – согласился Макар. – Бросается в глаза, как сильно они с братом ненавидят Нину. Ты обратил внимание – про молодого любовника-альфонса Алла явно пропела с чужого голоса?
– Да, и чья бы корова мычала!
– Тебе тоже приглянулся этот король кокаинового шика? Зря она его привела. Он будет подтверждать ее алиби, для этого его и посадили в углу – чтобы крякнул вовремя… Но слишком топорно все это выглядит.
– Получается, алиби нет ни у брата, ни у сестры, – подытожил Сергей.
– Есть, но условное. Обоим его обеспечивают любовники. И оба младших Ратманских темнят насчет «Примулы». Алла задергалась, когда мы вышли.
– Угу. Решила, что нашли ее отпечатки или маска сползла и лицо попало на камеру… Придумала дурацкое объяснение. Если расспросить сотрудников фонда, они скажут, что не видели ее. Так, куда теперь? Может, пообедаем?
– К Вере Шурыгиной, – сказал Макар. – Я созванивался с ней утром, она ждет нас у себя дома. Подожди, у меня была какая-то мысль… А, про детей Ратманского.
На лобовом стекле расплылись дождевые капли.
– В пробку встанем, – флегматично сказал Бабкин. – Почему-то как только дождь, так Москва сразу наглухо забивается…
– Алик, Алла и Бобр… – вслух подумал Илюшин.
– Извини?
– Новохватов. Слушай, допустим, заместитель отдал ключ этим двоим, они забрались ночью в «Примулу» и устроили разгром в кабинете Ратманской. Зачем?
Бабкин поразмыслил и сказал:
– Ты можешь перенести встречу с Шурыгиной? Хочу заехать в одно место, пробить переговоры певички и ее брата за последнюю неделю.
Пока Сергей занимался незаконной деятельностью, то есть с помощью знакомого сотрудника, такого же бывшего оперативника, как и он сам, получал информацию о телефонных переговорах Аллы, Алика и Новохватова, Илюшин позвонил с отчетом Ратманскому-старшему.
– У нас нет сведений о Нине, – сказал Макар, предупреждая вопросы. – Но по крайней мере ваш внук вернулся домой.
Макар предполагал, что Ратманский скажет: «Плевать мне на внука, найди мою дочь!» Но тот неожиданно ответил:
– Это отличная новость! Хорошо, что с ним все в порядке. Нина переживала за него… Я очень рад.
– Константин Михайлович, как вы считаете, Нина откровенна с вами в том, что касается ее личной жизни? – Илюшин умышленно не использовал прошедшее время даже в тех конструкциях, где оно было бы уместным.
– Полагаю, вполне, – подумав, ответил Ратманский. – Она знакомила со мной своих кавалеров… Не скажу, что их было много… Нина не влюбчива. Ты считаешь, у нее был роман, о котором я не знаю?
– Я пытаюсь это выяснить. Вы не видели с ней молодого человека, возраст – около тридцати, светлые волосы, голубые глаза, бородка? Общий вид – лощеный. Может, она упоминала его имя?
– И не видел, и не упоминала, – твердо сказал Ратманский. – Мне, собственно, трудно вообразить рядом с ней типа, которого ты описал. Откуда он возник? У тебя есть его фотография?
– Ничего, кроме словесного портрета. Спасибо, Константин Михайлович.
– Звони.
Короткие гудки. Ни всхлипов, ни долгих разговоров – все строго по делу. Возможно, Нина не рассказывала о своем романе, чтобы не уронить себя в глазах отца?
Вернулся Сергей. Перед машиной он встряхнулся, как пес, смахнул ладонью с макушки дождевые капли.
– Кофе в меня больше не лезет, – буркнул он, приоткрыв дверь и сунув голову в салон. – Пойдем перекусим, здесь есть одно заведение в подворотне…
Заведение в подворотне оказалось пельменной с пластиковыми столами и стульями. За стойкой раздатчица с кудрявыми синими волосами, похожая на толстый гиацинт, разливала компот половником из кастрюли.
– Не понимаю я твоей ностальгии по таким местам, – сказал Илюшин, заняв место возле окна. – Надоели котлеты из мяса? Хочется нормальных: шестьдесят процентов хлеба, остальное – отруби?
Сергей пожал плечами:
– Пельмени здесь отличные, а интерьер меня мало волнует. Что тебе взять?
– Роллы, – попросил Макар.
Бабкин выразительно посмотрел на него.
– Ладно, возьми еще компот!
Бабкин вернулся с подносом и сгрузил на стол два стакана с красноватым напитком и две тарелки, над которыми поднимался пельменный пар.
– Сначала попробуй, потом можешь брюзжать.
Пельмени оказались вкусными, а когда кудрявая толстуха, покачивая бедрами, принесла на их столик забытые сметану и кетчуп и игриво подмигнула Сергею, Макар развеселился.
– Ты сегодня как-то особенно неотразим, – заметил он, подцепляя вилкой скользкий, как лягушонок, пельмень. – Сначала певичка, теперь эта пышнотелая красавица… Все падают к твоим ногам!
Бабкин немедленно уронил на пол кусок хлеба и выругался.
– Хватит говорить под руку! Так, смотри, что я узнал… – Он выложил на стол распечатки телефонных переговоров. – Правда, данные только за неделю… С твоим, как ты его называешь, Бобром брат и сестра созванивались каждый день, начиная со среды. В пятницу Алла звонила ему дважды: первый разговор – в двенадцать двадцать три, длился четыре минуты. Второй – в восемнадцать сорок шесть, длился всего две минуты. Тогда же ему звонил и Алик: в семнадцать двадцать две они трепались целых пятнадцать минут. Зачем, скажи на милость, младшие Ратманские насели на заместителя Нины?
– Не знаю. Но вранье Новохватова, будто он едва знаком с Аллой, выглядит все глупее.
