– о них я сейчас думала меньше всего. Все свелось к моему собственному будущему. Мне нравится моя жизнь! У меня есть желания, я не готова ее отпускать, а сейчас, в моем нынешнем положении, она кажется просто идеальной… Если выберусь отсюда, скажу Владу всю правду. Плевать на смущение и все эти «а вдруг», которых так боится моя гордость. Такая вот сделка с судьбой: выжив, перешагну через всю эту мишуру ради чего-то по-настоящему важного.
В подсобке вспыхнул свет, ударив по глазам ослепляющей болью. На самом-то деле, лампочка была рыжая и неяркая, не больше сорока ватт. Но в моем нынешнем состоянии и это было похоже на вспышку молнии прямо перед лицом, мне потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к новым условиям. Когда зрение вернулось, я обнаружила, что в дальней части подсобки, у самой двери, стоит Ольга Брилева.
Это меня не шокировало. Удивиться тут можно только тому, что она явилась лично! Но как иначе? Это ведь ее дело, не похоже, что она готова кому-то его доверить. Она смотрела на меня с нескрываемым презрением, с ненавистью даже, будто мы были врагами последние пятнадцать лет.
Она молчала, я – тоже. Не думаю, что мольбы о пощаде принесли бы мне хоть какую-то пользу. Я воспользовалась этой паузой, чтобы осмотреться.
Подтвердилось то, на что намекали запахи бензина и машинного масла. Я оказалась на какой-то станции технического обслуживания. Помещение было длинным и узким, как пенал. У темных стен стояли стеллажи, уставленные запчастями, старыми и новыми. Все было грязным, грубым, и Ольга Брилева в своих светленьких брючках и кашемировом свитере смотрелась тут откровенно лишней.
Хотя нет, кое-что гармоничное в этой картине было: ее физиономия. Перед «Осенним балом» над ней явно поколдовали гениальные стилисты, и она выглядела неплохо – хотя и не хорошо. На троечку. Теперь же она красилась сама и в другой одежде напоминала бы работягу-механика, который имеет полное право быть здесь. Не удивительно, что Дмитрий Наумов поглядывал в сторону аварийного выхода из этой помолвки!
Дверь приоткрылась, и в комнату юркнул покрасневший от волнения мужчина. Вообще, человеку с его параметрами было сложно юркнуть куда бы то ни было, но у него получилось. Анатолий Наумов, в отличие от Ольги, не выглядел хозяином положения. Скорее, зверем, загнанным в угол.
– Вот, полюбуйся! – велела Ольга. – По-моему, это никогда не кончится!
– Кто это вообще?
– Очередная тварь, связанная с делом твоего брата! Подружка той дешевки-парикмахерши, еще одна любительница влезть, куда не просят!
Тут я многое могла бы ей сказать – начиная с того, что любая «дешевка-парикмахерша» всегда будет лучше бессердечной стервы, единственное достижение которой в том, что она была зачата правильным членом.
Но я промолчала. Мне сейчас было выгоднее слушать и наблюдать, не выдавая этим двоим, что мне известно.
– Зачем ты вообще притащила меня сюда? – капризно поинтересовался Анатолий Наумов. – Неужели не могла справиться с ней сама?
Понятно, почему он ноет! Не хочет пачкать свои пухлые ручонки моей кровью. Даже если обстоятельства пойдут по худшему сценарию, он всегда сможет заявить, что ни про какое похищение и убийство он не знал. Теперь Ольга отняла у него такую возможность.
Она и сама это понимала.
– Нет уж, милый мой! – рассмеялась она. – Хочешь быть владычицей морской – учись принимать сложные решения!
– Откуда эта баба вообще взялась?
– Она везде называется подружкой той дряни. Думаю, так и есть. Как будто мало было с ней проблем!
– Почему нельзя было просто пришить ее, как ту? Зачем притаскивать ее сюда?
– Ты совсем тупой? – укоризненно посмотрела на него Ольга. – Так, как с той, уже не получится – ни с этой, ни с кем бы то ни было. Слишком много самоубийств на один квадратный метр! Да и потом, эта мразь как-то связана с Владимиром Лариным, я видела их вместе. Не хотелось бы мне таких врагов!
– Откуда она вообще вылезла? – Анатолий посмотрел на меня так, будто я все еще жива исключительно назло ему. – Как вышла на нас? Так ведь все получилось идеально!
– Вот и мне любопытно…
Ольга подошла ближе ко мне, но не вплотную. Я старалась смотреть на нее со спокойствием, от которого на самом деле была далека. Думаю, свою роль я сыграла убедительно, потому что она разозлилась еще больше.
– Кто рассказал тебе о том, что случилось? – спросила она.
– Это несложно вычислить. Додумалась я – додумается и полиция, это просто вопрос времени. Ну и я уже кое-кому рассказала.
– Кому же?
– Сама-то как думаешь? Посмотри последний звонок на моем телефоне!
Я понимала, что невольно подставляю этим Влада. Но ставку я делала на то, что они не посмеют с ним тягаться. Если бы был другой путь, я бы не стала его втягивать. Но сейчас я вынуждена была цепляться за него, как рыба-прилипала цепляется за большую и страшную акулу.
Если это и повлияло на Брилеву, то виду она не подала, а вот Анатолий Наумов, все еще тусовавшийся у двери, чуть ли не лбом о стену бился.
– Вражды с Лариными нам только не хватало! С самого начала все идет не как надо! Зачем я только ввязался в это!
– Угомонись! – рявкнула Ольга. – Мы не знаем, что именно она рассказала Ларину, возможно, она блефует!
– А как проверить? И где ее держать, пока не проверим?
– Ты совсем тупой? Чем бы ни решился вопрос с Лариным, с ней уже все ясно!
Она решительно направилась вон из подсобки, и Наумов последовал за ней, как прирученная собачка. Обсуждению моей судьбы предстояло пройти вдали от меня.
Они ничего у меня не спрашивали. Наумов не решился бы, он вообще слабо представлял, что происходит. А Ольга Брилева прекрасно знала: толку от такого допроса не будет. Она все равно никак не проверит, вру я или нет. Регина, должно быть, перед смертью говорила, что никому не сказала правду (говорила с желанием жить, лишь бы ее отпустили). Но вот появляюсь я – и своей бурной деятельностью доказываю, что она вроде как соврала. Даже если я скажу, что никто ничего не знает, где гарантия, что после меня не появится следующая пронырливая бабенка?
Так что единственное, чего я пока добилась, – это отсрочки. Знакомство с «самим Владимиром Лариным» не спасет меня, но заставит их ломать голову над таким способом убийства, после которого меня никто никогда не найдет.
Об этом лучше не думать. Опять захочется плакать – замкнутый круг просто. Когда я сосредотачивалась на собственном страхе, голова начинала болеть сильней.
