— Что ты заладила: акция, акция! — Вождь залпом хлобыстнул стакан водки и швырнул пустым стаканом в стену. — Твой Сидорчук тебе твоего Боголюбова и подсунул! А сам сдал нас жидам с потрохами и теперь только и ждет, что мы клюнем!
Шаповал налила и себе полстаканчика. Иногда вождь бывал просто невыносим, упрямство его граничило с ослиным, но хандрил ли он, впадал в беспричинную эйфорию или прострацию, он оставался вождем. Вопрос нужно было пробить. Немножечко терпения, аргументы попроще и покороче, и все решится. А потом и свершится.
— За Боголюбова я отвечаю, — заверила она. — Он дал клятву верности. Не Сидорчуку — Движению, всему ВНПД. И он из тех мальчиков, которые клятвами не бросаются.
— А что же он к фээсбэшникам пошел служить?
— Он не пошел, его приперли к стенке. И он, между прочим, ни разу не отметился настоящим предательством…
— А что, предательства бывают не настоящие? — ехидно поинтересовался вождь. — Первой степени, второй степени? Первой свежести, второй свежести?
— Он никого не сдал и не сдаст. Его заставили сказать, что Пухов был агентом ФСБ, но Пухов к тому моменту был уже мертв. Теперь фээсбэшники хотят за счет него отмыться от дерьма. Они дарят его Чистякову, Чистяков больше не будет тянуть на ФСБ, ФСБ заявит, что все-таки их тактика борьбы с нами была не такая уж плохая. Эти выродки создадут, если уже не создали, коалицию, и только мы окажемся в дерьме.
— В полном.
— В полном. И именно поэтому нельзя допустить, чтобы Боголюбова использовали как козырь против нас, это, наоборот, наш козырь.
— Так что ты предлагаешь? — Вождь дошел до полной кондиции: и моральной и физической. Он был ровно настолько пьян, чтобы воспрянуть духом, поверить в свои силы и решиться на героический шаг.
— Обвязать его динамитом и отправить, куда позовут.
— А куда позовут?
— Не важно. Там обязательно будет Чистяков — раз, десяток фээсбэшников — два и толпа жидовских прихлебателей. Он хочет покончить с собой. Он предан нашему делу. Он ненавидит подлую нерусь. Он сделает все, как нужно.
Вождь обхватил голову руками и мечтательно закатил глаза. Ему, видимо, уже представлялись желтые языки пламени, клубы дыма и вопли жалких ублюдков. А над всем этим гордо реял Дух Русизма…
Но Шаповал довольно бесцеремонно вернула вождя на грешную землю.
— О плане в целом знаем только мы двое, взрывчатка у нас есть, человек, который соберет систему и подключит детонатор, у меня есть, надежный человек, Боголюбов не подведет. А если будет необходимость, организацию теракта можно будет повесить целиком на Сидорчука. Убьем сразу всех зайцев.
— Так ты за него головой ручаешься?
— Он мой, — подтвердила Шаповал. — Ради меня он пойдет куда угодно.
— Так он твой или наш? — вдруг заржал вождь. — Влюбился он в тебя, что ли, по молодости и глупости?
Шаповал даже не улыбнулась. Для нее здесь не было ничего смешного:
— Он мой, а это значит — наш. Я — это ВНПД, а ВНПД — это я.
— Не-ет, — вождь замотал головой. — ВНПД — это Я!
25 ноября
Филипп чувствовал себя как папанинец на льдине. Ма-а-аленькой такой льдинке, что ни пошевелиться, ни повернуться. Снизу лед, сверху — снег и со всех сторон — ветер. В одной позе он пролежал уже целый час, боясь пошевелиться. Медленно, но верно переставали ощущаться вначале ноги, потом руки… Грела только мысль, что лежать осталось недолго, и еще — маленькие глоточки коньяка. Они грели даже лучше, Филя не зря сегодня пришивал к свитеру специальный карман. Теперь в нем лежала обыкновенная резиновая грелка. А из нее под воротником тянулась тонкая трубочка, прямо в рот. Без такого допинга Филипп бы давно уже околел. Но коньяком старался не злоупотреблять: голова нужна ясная, а движения — четкие.
— Замри! — раздался в наушнике голос Демидыча.
Филипп затаил дыхание. Секунды потянулись медленно-медленно. Так же медленно, как при глубоком погружении, Филипп стравливал из легких воздух. Одного вдоха не хватило, и, стараясь не дернутся резко, он начал вдыхать и выдыхать мелкими глоточками. От напряжения даже закружилась голова.
— Отомри. Внимание всем, первый выдвигается на позицию!
— Не заметил? — не смог удержаться от вопроса Филипп.
— Хорошо лежишь, — буркнул Демидыч.
Как и предполагалось, Шульгин, перед тем как выйти на дело, проверял место. С соседнего, более высокого дома он осмотрел крышу, на которой расположился Филипп, и ничего подозрительного, очевидно, не усмотрел. Впрочем, и не мудрено: снег валил с самого утра и только сейчас начал ослабевать. Но мудрый Филя пришел как раз вовремя: следы успело засыпать, да и на него самого, распластавшегося за трубой, навалило изрядный сугроб.
— Сергей, готов? — спросил Филипп.
— Готов. — Лисицын затаился на чердаке и должен был в худшем случае отрезать Шульгину пути к отступлению, а в лучшем — принять участие в задержании.
25 ноября
У Боголюбова было необыкновенно приподнятое настроение. Он, правда, немного расстроился из-за того, что такой красивый уход ему самому не пришел в голову, но с другой стороны, зачем же тогда нужны друзья?
Белов, глядя на его улыбающуюся физиономию, с трудом удерживался от желания покрутить пальцем у виска и помалкивал. Остальные Белые Воины тоже молчали. Все чувствовали, что сейчас происходит нечто из ряда вон, значительность сегодняшнего события должна была превзойти все предыдущие акции, вместе взятые.
На поясе Боголюбова закрепляли конструкцию из двух самодельных взрывпакетов. Там был тротил или пластит — Алексей не разбирался по внешнему виду, а спрашивать в такой момент было идиотизмом, — к одному из них был прикреплен взрыватель с кольцом, которое нужно выдернуть в решающий момент. Медленно и аккуратно делал это никому из Отряда (наверное, кроме Шаповал) не известный человек, сказавший за всю процедуру всего несколько слов. В частности, он порекомендовал при выборе маршрута избегать встречи с четвероногими (в настоящее время лучшим детектором взрывчатых веществ является собачий нос).
Помимо этого в кармане куртки у Боголюбова лежало еще одно взрывное устройство. Оно представляло собой стандартную четырехсотграммовую тротиловую шашку, оснащенную секундомером, детонатором и элементом питания. Его упаковали в грязный пакет из «Макдоналдса», который нужно было бросить в железобетонное мусорное ведро, стоявшее в ИТАР-ТАСС сразу при входе с внутренней стороны. Осколки от разлетевшегося мусорного ведра должны были обладать страшным разрушительным действием.
В припадке энтузиазма Боголюбов предложил повесить на него еще и радиоуправляемую бомбу, чтобы товарищи не сомневались в его действиях и в любой момент сами могли его взорвать. Подобную адскую машину сделать было несложно — из металлической банки с 200–300 граммами тротила, двумя аккумуляторами для мотоцикла и радиоприемным блоком, на который и должны были подать сигнал.
Спец по взрывчатке покивал головой: дескать, можно сварганить.
Шаповал задумалась, потом сказала:
— Мы верим тебе. В этом нет необходимости.
Осталось ждать совсем немного. Филипп осторожно приподнял голову. Вокруг такая себе безмятежная картина. Тучи немного рассеялись, но солнце уже не покажется, совсем скоро начнет темнеть. В соседних домах уже зажигаются по одному окна, внизу шумит улица, лениво посвистывает ветер. Крыша девственно белая, над широкими прямоугольными трубами клубится белый дым.
Вчера Филя с Демидычем для чистоты эксперимента поодиночке обследовали окрестности ТАССа и сошлись именно на этой крыше. Насколько им обоим подсказал афганский опыт, лучшего места не существовало. Крыльцо, на которое должен был подняться Боголюбов, отсюда в прицел просматривалось идеально: ни другие дома, ни деревья не заслоняли обзор. Расстояние от мишени тоже было оптимальным: метров шестьсот. Для хорошей снайперской винтовки, конечно, и километр — дистанция плевая, но там уже надо серьезно учитывать поправки, например, на ветер. А с километра при хорошем порыве ветра пулю может сантиметров на двадцать отнести. И кроме того, дом, который венчала эта крыша, был не из новых с консьержками и кодовыми замками на подъездах, а самый обыкновенный рабоче-крестьянский, с чердачным люком, «запертым» на кусок ржавой проволоки.
Окончательно окрепла уверенность сыщиков в том, что место они нашли то самое, когда на проволочном ограждении по краю крыши, именно там, откуда удобнее всего было стрелять, обнаружился весьма характерный прогиб. Как раз по размеру цевья.
— Открывает люк! — прошептал в наушнике Лисицын.
