Анджей неслышно вошел в молельню – небольшую комнату с выбеленными стенами, где не было никакой мебели. Стоя на коленях перед распятием на стене, молилась пани Гражина. Будучи зол, Анджей все же не посмел начать прямо в молельне неприятный разговор, он задержался у входа, глядя на выточенный профиль женщины в черном – родной и чужой одновременно. О чем она молилась и кому? Анджей всегда задавал себе этот вопрос. Он давно уверовал, что пани Гражину создал из льда и стали, затем закалил в адском горниле сам сатана, поэтому, когда она обращалась к богу, он недоумевал – чего она просит у него, уж не прощения ли?
– Ты всегда являешься бесшумно, – вдруг без тени упрека, как констатация факта, прозвучал скрипучий голос пани Гражины.
– Я ваш ученик, мадам. – В тоне Анджея тоже не слышалось интонационной окраски, поэтому нельзя было определить, гордится он этой своей «школой» или стыдится ее.
Она не отрывала очей от распятия и Анджея, видимо, заметила боковым зрением. Ее голос всегда ровен, тих, спокоен. Пани Гражина редко переходила на крик, редко ее голос звучал неуверенно, редко по нему можно определить, в каком она настроении. Впрочем, эта женщина прошла тернистый путь и научилась управлять собой, а также людскими страстями.
– У тебя спешное дело? – спросила пани Гражина.
Видимо, появление Анджея в молельне все же озадачило ее. Прерывать молитвы негоже, общение с богом требует тишины и одиночества. Но богу ли она молилась?
– Молитесь, сударыня, молитесь, я подожду, – ответил он, но не ушел, а остался стоять у двери, задержав взгляд на величественном профиле…
Пани Гражину, как и многих поляков, занесли в Россию постоянные разделы Польши, войны, восстания, Наполеон и вечный страх за собственную жизнь. Сниматься с насиженного места, терять землю и состояние, а в России приспосабливаться и начинать с нуля – для большой части польской знати это не было делом непреодолимо трудным, не все с ним справились. Ехала сюда пани Гражина, зная, как трудно ей придется. Имея из польского наследия двоих детей, а из достояния – красоту и ум, она рассчитывала только на саму себя. Заручившись поддержкой русского вельможи, она решилась покинуть родину, где так неспокойно, и перебраться в Петербург. Величие и красота Петербурга ее ошеломили, она мечтала занять достойное место среди русского дворянства, выйдя замуж, но русский вельможа предложил ей роль куртизанки, уязвив ее гордость. Ведь она не какая-нибудь беженка, она ясновельможная пани, которой не повезло – родилась она в смутное время. Но гордость хороша, когда золото звенит в сундуках, а у пани ни денег, ни приличного жилья, ни подобающей одежды не было. Тогда как большинство женщин находились за спинами мужей, пани Гражина зарабатывала на жизнь себе и детям, переходя из рук одних мужчин в руки других и примирившись со своею ролью. Когда о тебе шепчутся, а в зрачках благородных дам читается презрение, тогда и появляется жажда мести, то есть желание отнять у этих дам мужа, деньги, дом. Пани удавалось владеть мужскими сердцами, но в этой стране нужно иметь слишком много денег, чтобы держаться на достойном уровне. А тут нежданно-негаданно подкралась старость. Этот был удар страшнее, чем события в Польше…
– Но что-то привело тебя сюда в час молитвы, значит, дело спешное, – все так же, не взглянув на Анджея, рассудила пани Гражина. – Говори уж…
– Зачем вы это сделали? – бросил он заготовленный вопрос, раз уж она пожелала немедленно узнать, почему он явился прямо в молельню.
Пани Гражина перекрестилась и склонила голову, но не спину. Нет, не перед распятым Христом склонила она голову и не под бременем обвинения, которое угадывалось в тоне Анджея. С наклоном головы, словно признавая себя виновной, пани Гражина собиралась с мыслями, готовясь к атаке. Она всегда так поступала, чтоб собеседник не обнаружил в ее глазах смятения, испуга, негодования. И только когда готова была дать отпор, она поднимала голову. Но тогда уж держись, оппонент, посмевший ввязаться в спор, пани найдет слова, способные усмирить твою гордыню!
Пани Гражина подняла голову, встала с коленей, но, еще не отрывая кающегося взора от распятия, нанесла Анджею ответный удар:
– Разве твои действия увенчались успехом? Не люблю пустой болтовни.
– Мои действия, мадам, – скрипнул зубами Анджей, – не принесли вреда ни вам, ни мне, ни другим. К тому же я действовал с вашей подачи.
– Но безуспешно, – повторила она.
– А на какой успех вы рассчитываете? – вскипел Анджей, хотя старался держать себя в рамках приличия, необузданность – удел невоспитанных хамов. – Я не попался, мадам, и не попадусь, потому что нет свидетелей. Да и преступление мое не карается строго. А что сделали вы? Ваше преступление опасно, особенно в нашем положении.
– Довольно!
И тут она повернулась. Только что Анджей видел профиль смиренной католички, в анфас же ее лицо несло печать ярой безбожницы. Когда холодные глаза пани сверкали неистовостью и решимостью, у Анджея кровь застывала в жилах. Он знал, что она никогда не причинит ему вреда, тем не менее боялся ее и не мог объяснить почему.
– Здесь не место вести дискуссии, – сказала пани Гражина и вышла из молельни. Анджей последовал за ней по длинным коридорам…
Он вошел в кабинет с твердым намерением устоять перед пани Гражиной, чего бы это ему ни стоило. Она всегда подчиняла, не считаясь с его желаниями, только последние события привели к полному пересмотру взглядов Анджея, безмерно напугав его. При внешней самоуверенности он был слаб и прекрасно знал это, а потому, посмев высказать свое мнение и ожидая нападок на себя, напрягся.
Тем временем пани Гражина присела на канапе у окна, рукой указала Анджею на кресло. Он не любил этот вычурный кабинет в желто-золотистых тонах. Впрочем, любимый цвет пани – именно цвет золота, хотя обряжалась она во все черное, как русские старухи высшего света. Он не любил мебель в этом доме, не отвечающую стилю и вкусу современности, – представления о роскоши у пани перенесены из восемнадцатого века, она отвергала изысканный и строгий стиль антик, предпочитая листики-цветочки, птичек на обивке и прочее пошлое украшательство. Анджей не любил Москву, куда вынужденно и спешно они переехали из Петербурга. И вообще он не любил Россию, где ему было неспокойно. Чтобы не встречаться взглядом с пани, он водил глазами по кабинету – все здесь дышало древностью и пылью прошлого века.
Долгая пауза заставила его все-таки, пусть и украдкой, посмотреть на пани. Несмотря на возраст заката, она сохранила красоту, но только издали. Вблизи сеть мелких морщин уродовала тонкую кожу, и, глядя на пани, оставалось только сожалеть, что старость все-таки неотвратима. Вместе с тем в этой женщине чувствовалась молодая сила, но не та, которая одаривает окружающих нежностью, добротой и любовью. Сила пани Гражины несла в себе сокрушающую энергию. Пани, облачившись в черный цвет и тем самым похоронив себя, возложила обязанности куртизанки на него и сестру, причем не спрашивая их согласия. Протест в нем зрел давно, но обнаружить его Анджей не решался.
В течение нескольких минут пани пронизывала Анджея взглядом, словно расчленяла его душу, он потупился и нахмурился, не имея собственных сил противостоять ей, уже был готов пасть к ее ногам и просить прощения за дерзость. Она же прочла в его глазах боль, страх и… ненависть. Ненависть ей хорошо знакома, боль и страх тоже, но Анджей не имел права ее ненавидеть даже на короткий миг. И пани, видимо, посочувствовала тому, что творилось внутри Анджея, поэтому спокойно, без тени недовольства сказала:
– Ты не смеешь меня упрекать. Ты не смеешь сомневаться в правильности моих поступков и называть их преступлением.
– А как это назвать? – уже не столь уверенно прозвучал его голос. – Вы подумали, что с нами будет?
– Я всегда думала и думаю только об этом, мои действия продиктованы желанием обезопасить нас. А ты подумал, что будет, когда доберутся до тайника?
Он поднял на нее растерянные глаза – пани Гражине знаком страх?
– Мне пятьдесят три, – сказала она после длительной паузы.
Как же пани ненавидела свой возраст, лишивший ее возможности блистать, находиться в центре событий, лишивший ощущения власти над людьми. Приближающаяся старость острым шипом засела в сердце, со старостью пани Гражина не желала мириться, но она все чаще напоминала о себе, особенно когда женщина смотрелась в зеркало. Удовлетворить могло только одно – обеспеченная старость в великолепном поместье где-нибудь… не в России.
– Я не хочу влачить нищенское существование, – проскрипела пани, выйдя из задумчивости. – Ты ведь понятия не имеешь, что такое нищета.
– Вы-то нищая? – усмехнулся Анджей.
– Я нищая, потому что живу в чужой стране и не имею возможности вернуться на родину, – запальчиво сказала она. – Нищая, поэтому всю жизнь мне приходилось самой заботиться о себе и детях.
