друг другу. Вот если ты вдруг упадёшь, я подам тебе руку и помогу встать, а если упаду я, ты тоже должен мне помочь, особенно сейчас, потому что я беременна. — Я глянула вниз на свой большой живот и улыбнулась, но взгляд Эйдена за моим не последовал. Я откашлялась и продолжила: — Мне трудно об этом говорить, Эйден, потому что я не знаю, почему ты так поступил. Зачем ты испортил мобиль и залил кровать краской? — Я чуть отступила от места преступления, чтобы он мог полюбоваться на результат своего бесчинства. — То, что ты натворил, мягко говоря, не очень хорошо. Скоро здесь появится твоя сестрёнка, и встречать её следовало бы совсем иначе. Ты меня слушаешь, Эйден? Я даже не знаю, слышишь ли ты…
Я прервала нравоучения: впервые с момента возвращения из больницы Эйден нахмурился. Он смотрел вниз, на кроватку, и меж бровей у него образовалась складка. Через несколько секунд он медленно покачал головой и попятился.
— Эйден, — проговорила я шёпотом.
Он, как обычно, проигнорировал моё обращение, но на сей раз выглядело это по-другому: казалось, он был поражён видом искромсанного мобиля и брызг красной краски, словно испугавшись. По спине у меня пробежал холодок, и кровь отхлынула от лица. Почему он так испугался, ведь он сам это сделал?! К чему теперь этот ужас?
И тут меня осенило: он просто не помнит содеянного.
* * *
Нервничая по поводу реакции Эйдена на красные художества (хоть и не желая самой себе в этом признаваться), я позвонила Робу и попросила его приехать. Он прибыл в компании своих родителей, которые сели с Эйденом в гостиной смотреть какую-то глупую комедию, а мы с моим бывшим в это время распили на двоих чайник чая. Сегодня Роб выглядел уставшим. Он и так был весьма привлекательным мужчиной, а небольшая усталость, небритость и наметившиеся под глазами мешки только добавляли ему сексуальности. Я изо всех сил старалась не вспоминать о былом, но противостоять картинкам из прошлого было тяжело.
— Ты читал интервью Эми? — спросила я. Мы уже успели обсудить успехи Эйдена, при этом про случай с кроваткой я решила ему не говорить, и обменяться дежурными любезностями с родителями Роба: «На улице вполне сносно для этого времени года, не правда ли? — Тепло не по сезону. — Только и думаешь: не надвигается ли гроза, которая положит конец этой красоте?»
— Да, — лаконично ответил он, что для него было столь нетипично, что я невольно задумалась, не удерживается ли он специально от более пространного высказывания.
— И? Что думаешь по этому поводу?
— Тебе не понравится. — Роб сидел, сгорбившись над кружкой, и ему потребовалось приподнять голову, чтобы посмотреть мне в глаза.
— Говори уже!
— Думаю, она права.
— Что?! — быстро выдохнула я.
— Выслушай меня, ладно? И не делай поспешных выводов о том, что я собираюсь записать тебя в плохие матери.
— Даже не думала об этом, пока ты не сказал.
— Упс. Ну ладно, в любом случае знай, что я не считаю тебя плохой матерью. — Он покраснел и снова воззрился на свой чай. — Просто… кое-что из сказанного ею похоже на правду. Эйден был малость шальным, и нам обоим казалось, что это круто. Он был смелым и активным ребёнком. Мне нравилось, что Эйден мог запросто залезть на дерево или целыми днями играть в саду, ловя пауков. Не знаю, может, это какой-то дурацкий мужской предрассудок, но мне было приятно, что он настоящий пацан, понимаешь?
— Да, — ответила я. — И да, это дурацкий мужской предрассудок.
Он вовсю распахнул ресницы и закатил глаза:
— То, что сказала Эми, подло и мерзко. Она намекает на то, что мы бросили Эйдена в беде, что, конечно же, не так.
Я закусила губу: меня мучил один вопрос, но каждый раз, когда я порывалась его задать, на глаза наворачивались слезы, и я боялась, что просто не смогу произнести этих слов.
— Скажи… Эйден правда был таким ужасным ребёнком? — Тяжёлый камень спал у меня с плеч, и я медленно, протяжно выдохнула.
— Нет, Эмма, что ты, он не был ужасным ребёнком. Он просто под настроение превращался в маленького сорванца, вот и всё. Думаю, он никогда ничего не делал со зла. Согласна?
Я пожала плечами, стараясь не обращать внимания на дрожь, которая начинала охватывать всё тело, и отчаянно борясь с желанием разрыдаться. На меня давило бремя заботы о больном сыне, и усталость уже гнездилась буквально в каждой клеточке, хотя в тот момент я не хотела себе в этом признаваться. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что следовало бы обратиться за помощью, но я была упряма и настроена держать всё под контролем. Проблема заключалась в том, что, стараясь сохранить этот самый контроль, я не осознавала, что преуспеть в этом мне не суждено.
— Помнишь тот поход по Бретани? — спросил Роб.
Я кивнула, сжимая чашку с чаем в руках, чтобы они не дрожали, и вполуха слушая Роба.
— Мы тогда взяли с собой Джози и Хью. Господи, как же Эйден сходил с ума, пока мы ехали! Я думал, у меня барабанные перепонки полопаются. Хью взял огромную палатку с маленькими окошками и тамбуром, мы неделю не ели ничего, кроме сосисок с фасолью. Но я не об этом — помнишь, как Эйден подшутил над немецкой парочкой, которые жили через две палатки от нас?
Я покачала головой. Та неделя прошла как в тумане. Джози и Хью как раз покатились вниз по опасной дорожке к тому, что зовётся «неудачным браком», так что мы с Джози провели всю неделю, потягивая шардонне. Сколько я ни пыталась уклониться от этого инициированного ею маленького запоя, ей всякий раз удавалось втянуть меня обратно. Понятно, что при таком раскладе Роб и Хью остались за старших.
Что я отлично запомнила, так это то, как мы хохотали. Мы засиживались у костра до поздней ночи, болтая обо всём подряд, и Эйден сидел с нами. Хью нравилось развлекать нас, рассказывая истории о первых годах обучения в школе для мальчиков, а я только и успевала закрывать Эйдену уши, когда наш комик рассказывал о том, как они заставали других мальчишек за
