его в руки правосудия только при условии… полного признания в письменной форме, подписанного моим сыном… и полного денежного возмещения, сделанного мной. Надо признать, Энди давно уже все мне возместил. Однако это было лишь начало, Род. Понятно, что она уже никогда не могла больше доверять ему, но заставила меня — под угрозой использовать его признание и перечеркнуть всю его карьеру — выполнять для нее с тех пор кое-какую юридическую работу. Бесплатно. Я никогда, ни разу не предъявил ей ни одного счета. Кроме того, она заставляла играть с ней в казино, в эту ужасную игру… Только богу известно, какое наслаждение она испытывала, когда играла, прекрасно зная, как я ненавижу это занятие… Просто какое-то садистское наслаждение!
Он безнадежно махнул рукой и продолжил:
— Но все то не столь уж и важно. Важно другое: когда я недавно узнал, что ей осталось жить не так уж и много из-за болезни сердца, я решил спросить ее, какие меры предосторожности следует принять относительно признания Энди в случае ее смерти. Она засмеялась, Род. И ответила на мой вопрос так: «Все попадет в руки моего душеприказчика». А ее душеприказчиком являлся Хенниг, мой злейший враг и человек, которому Энди тоже не нравится. Он безупречно честен в отношении финансов — надо отдать ему должное, — но ему совершенно чуждо чувство сострадания. Признание Энди он передал бы в руки полиции, утверждая, что так велят его совесть и долг, и окончательно погубил бы карьеру моего сына. А ведь бабушке Таттл оставалось жить, скорее всего, несколько месяцев, Род. Сначала я хотел имитировать простое бытовое преступление — воровство, но не смог открыть сейф и вынужден был поступить так, как вышло. Единственный момент, когда ее сейф стоял открытым, — это когда она на несколько минут выходила на кухню за своим неизменным стаканом горячего молока. А я знал, что признание Энди хранилось в сейфе. Вот и все… остальное вам уже известно. Письменное признание Энди сожжено, это первое, что я сделал, вернувшись домой. Все, что произойдет в скором времени, конечно, не может не отразиться на Энди… но, думаю, он сумеет выдержать эти невзгоды, ведь он не сразу узнает, что это я совершил убийство. А причину, из-за которой я пошел на преступление, он не будет знать никогда!
— А почему Энди должен узнать, что вы ее убили? — я посмотрел на Робин, но не сумел понять выражения ее лица. — Дайте мне несколько минут, мистер Хендерсон. Ждите здесь и ничего не предпринимайте.
Я схватил Робин за руку и повел ее на улицу, снова под проливной дождь.
— Я не пойду в полицию, — заявил я ей. — А ты?
— Я… ты действительно считаешь… что мы…
— Я считаю, что он неплохой человек, которого загнали в угол определенные обстоятельства. Он не хотел убивать, но когда это произошло, то, как оказалось, причина этого убийства заслуживает большего оправдания, чем даже самооборона: ведь он защищал не себя, а другого человека.
— Это очень серьезное и ответственное решение, и принять его вот так сразу, с ходу… Но и ждать, отложить на потом решение мы тоже не можем…
— Никак не можем. А там сидит и ждет своей участи человек, он должен знать: убить себя или нет. Совершенно ясно, что он не станет дожидаться, когда за ним придут из полиции. Поэтому он и приготовил конверт с признанием, чтобы его увидели только мертвым. Ты хочешь заставить его ждать всю ночь? Разве ты сможешь заснуть, не решив этот вопрос?
— Хорошо, я решу… но так, как его решишь ты.
— Но ты должна ясно сознавать, что наше молчание делает нас соучастниками убийства.
— А мне все равно, Род. Бабушка Таттл была большой эгоисткой и злой женщиной, а мистер Хендерсон совсем не хотел ее убивать, — легкая улыбка коснулась ее губ. — А мы с тобой оказались здесь потому, что нам надо было рассеять подозрения в отношении друг друга: я думала, что убил ты, а ты думал, что я. А сейчас, когда мы оба добровольно стали укрывателями и сообщниками, мы стали также и виновниками преступления вместе с настоящим убийцей. Выходит — мы все вместе убили бабушку Таттл.
— Я скоро вернусь, Робин. Я думаю, что нам не стоит появляться там сейчас вдвоем. Подожди меня в машине.
Я вошел к Хендерсону, сказал ему то, что нужно, и быстро вышел из кабинета. Видеть плачущего мужчину — дело не из приятных.
Робин не села в автомобиль, а стояла под дождем.
— Робин, ты выйдешь за меня еще раз замуж? Теперь я знаю, ты можешь иметь от меня детей, а ведь это было главной причиной нашего развода.
— Но… но это совсем не единственная причина, Род. Может быть, нам еще надо повременить, все еще раз обдумать? А что ты собираешься предпринять в отношении Арчи? Он ведь столько всего наговорил тебе…
Я почувствовал во рту горечь, но не из-за того, что вспомнил об Арчи. Я проследил за взглядом Робин: она смотрела на освещенное окно второго этажа соседнего дома. Мой сводный брат сидел у себя.
— Да, я знаю, что проблема с ребенком — не единственная в наших отношениях. Но остальное, Робин, не изменится. Уж так я устроен! Вот ты считаешь, что я должен пойти к Арчи прямо сейчас и устроить ему хорошую взбучку. Но я этого не сделаю. Я не пойду к нему. Мне его жаль. Мне жаль всех тех людей, которые любят делать деньги до такой степени, что ради них готовы на все, как это делает Арчи. Даже в том случае, если бы я мог его возненавидеть, я бы не хотел унижать его. Мне это не доставит радости. Может быть, поэтому я кажусь многим рохлей и тюфяком. Я никогда не добьюсь ни богатства, ни высокого положения в обществе — мне не нравится добиваться, бороться, понимаешь? И это, Робин, не изменится во мне никогда. Я безумно люблю тебя, но если ты хочешь иметь своим мужем совсем другого человека, не такого, как я, здесь я уже сделать ничего не могу и уступаю дорогу…
По-видимому, я совсем забыл, что моя машина стоит здесь, рядом. Я повернулся и зашагал по улице под проливным дождем. Я сделал уже девятнадцать шагов, когда за моей спиной раздался голос:
— Подожди, Род!
Я услышал стук ее каблучков по асфальту, обернулся, глубоко вздохнул и… начал жизнь сначала!
