буду, это безнадежно. Я даже позвонить никому не смогу! Потому что моему телефону давно настал каюк, а телефоны в доме предусмотрительно отключены, я уже проверял.
Да и потом, даже если бы я добрался до телефона, куда звонить, в полицию? Не думаю, что они мне помогут, Громов найдет способ все выставить так, как ему выгодно.
Хотелось открыто упрекнуть его в этом, однако так мое положение стало бы хуже. Поэтому я лишь спросил:
— А вторая причина какая?
— Успешность экспедиции. То, что раньше было лишь теорией, стало явью. Тот мир по какой-то причине заинтересован в вас, у него к вам особое отношение. Мы можем воспользоваться этим, изучить его… Подчинить даже!
Подчинить целый мир, серьезно? Не вовремя же у кого-то наполеоновские амбиции поперли! А ведь поначалу казался адекватным мужиком…
— И вас совсем не волнует, что у меня есть свои цели? — мрачно осведомился я.
— Это какие же?
— Разобраться с Арсением Батраком, например.
— Самоубийство чистой воды, — поморщился Громов. — От таких целей вас нужно спасать. Крысиный Король — отдельное от того мира существо, он вас не пожалеет!
— Один раз уже пожалел.
— Вы слишком ценны, чтобы уповать на его милосердие.
— Ну а с моей женой что же? — не выдержал я. Хладнокровие все-таки не мой конек.
— А что с ней? Она мертва.
— Вы прекрасно знаете, что я в это не верю.
— Поверить в смерть близких действительно тяжело, — отмахнулся Громов. — Это приходит с опытом. Николай, вы — ключевой элемент. Я просто не могу вас отпустить. Если вы примете это, наше сотрудничество станет гораздо приятней для обеих сторон.
— Ключевой элемент чего?
— Понимания, что тот мир может сделать с человеческим телом.
— Вот что! — Я поднял вверх правую руку. — Конечность отрастить. Вот и все, что вы от меня узнаете… Да это вы уже узнали! И то Внутренний мир делает это не последовательно и контролируемо, а когда его жареный петух в неизвестное место клюнет.
— Вы все-таки не понимаете истинный масштаб происходящего.
— Так помогите мне понять или отпустите.
Громов некоторое время рассматривал меня молча, с явным сомнением. Он ничего не говорил мне, но, думаю, вариант бросить меня в клетку тоже рассматривался. Однако в итоге Пал Палыч все же решил сменить гнев на милость. Он поднялся из-за стола и кивнул мне:
— Прошу, следуйте за мной.
Я ожидал, что следовать придется к двери, но — нет. Он подошел к книжным полкам и спокойно сдвинул в сторону одну из них.
Ох-ре-неть. Я думал, такое только в фильмах бывает. Все эти тайные ходы, скрытые двери… Кому это вообще понадобится? Впрочем, Громов вел жизнь, в которой хватало секретов даже от союзников. Не думаю, что он вообще считал кого-то по-настоящему «своим».
Тайная дверь пустила нас в коридор без окон, все равно не тянувший на средневековые катакомбы, потому что оформлен он был белой штукатуркой и освещен целым рядом лампочек. К коридору примыкали некоторые другие двери, тоже, подозреваю, выводившие то в стену, то в холодильник. Но Громова они сейчас не интересовали, он повел меня дальше, к лестнице на другом конце коридора.
Лестница извивалась, уводя нас вниз, на первый этаж и дальше — в подвал. Мои знания об этом доме подсказывали, что это был единственный способ попасть в то помещение, потому что так-то я в подвале уже бывал и ничего особенного там не видел.
А этот зал определенно был особенным, мне одного взгляда хватило, чтобы понять. Громов щелкнул выключателем, и загорелись с легким шелестом люминесцентные лампы, наполнившие призрачным светом помещение с круглыми сводами, как в храме каком-нибудь. Это было сделано не случайно. В зале не обнаружилось никакой мебели, ни единого предмета, его назначением было только хранение скелета.
Но какой это был скелет! Намекающий на человеческий, однако точно не принадлежащий человеку. Он был увеличен, растянут во все стороны, будто бы делали его когда-то из полимерной глины. Кости искажались, но плавно, без надломов и линий соединения. Скелет широкой жабой занимал всю стену и тянулся под потолком. И даже для того, чтобы разместить его вот так, потребовалось повозиться, закрепляя металлическими кольцами его непомерно длинные руки и короткие ноги, явно неспособные нести такую тушу. Представлять, как этот уродец выглядел при жизни, мне не хотелось.
Хотя какая там жизнь? Очевидно же, что передо мной скульптура! Это существо было слишком несуразным, чтобы жить, чудовищным не только эстетически, но и с точки зрения любой развитой жизни. Я не представлял, из чего сделали это чучело, зачем, а главное, для чего Громов показал мне его.
— Ну и что это такое? — равнодушно спросил я, разглядывая бугристую, будто пузырившуюся изнутри голову уродца.
— Это мой отец, — так
