вас на металлургический завод начальник юротдела требуется. Зарплата – ого-го! Больше тебя получать будет!
– Да не в зарплате дело.
Весь в сомнениях, Владимир Андреевич попрощался с приятелем и, спустившись в метро, поехал в Автово. Хотелось отвлечься от нежданных вестей – привыкнуть, обдумать спокойненько, а пока присмотреться к загадочной тетушке погибшей Насти – Ираиде Федоровне Векшиной, бухгалтеру городского торга. Местные опера вообще-то ее уже опросили – ничего конкретного женщина, естественно, показать не смогла. Ну да, была двоюродная племянница из деревни, как-то приезжала, давненько уже… Нет, в конце мая не заходила, раньше была. О том, что Настя погибла, со слов оперов, Ираида Федоровна не знала – вот ведь, отношения с родственниками! Просто нет слов. Ну и незачем ей пока знать.
Торг… Торг… Очень уж удобное место работы! Много чего можно провернуть, еще больше – узнать. Снабжение-то у нас централизованное – что там в подведомственный Тянск направили, сколько, куда?
Почему-то чувствовал Алтуфьев, как в детской игре – тепло, теплее, горячо! Пока, правда, ничего на Векшину не было, даже подозрений, – откуда? Ну, убили племянницу – тетушка-то тут при чем?
Однако раз уж довелось выбраться в Ленинград, так почему бы… А может, у тетушки Ираиды какие-никакие связи в Тянске остались? А родственники деревенские о том ни сном ни духом. Такие уж отношения, чего уж…
Выйдя из метро, Владимир Андреевич первым делом позвонил в торг – убедился, что Векшина на работе. После чего быстро отыскал нужную улицу и, подойдя к парадному, широко улыбнулся сидевшим на лавочке старушкам:
– Можно, я с вами тут присяду? Подожду.
– А сидай, милок. Чай, места хватит.
Судя по говору – бабушки были выходцами из деревни, что и понятно: окраина, серая пятиэтажка. Это вам не Невский проспект, не какая-нибудь двадцатикомнатная коммуналка. Вот там «коренные ленинградки» живут, даже лучше сказать – «петербурженки», к тем совсем другой подход нужен. С этими же чем проще, тем лучше!
Старушек было две. Обе седенькие, в одинаковых цветастых платках и коричневых бесформенных юбках. Одна – худая, остроносая, вторая, наоборот, – пухленькая. На худой – красивый модный жакетик, пухленькая – в зеленой кофте с большими перламутровыми пуговицами.
Алтуфьев вытащил из портфеля купленный в Доме книги альманах «Мир приключений» за 1966 год (чисто случайно повезло!) и, искоса глянув на старушек, раскрыл, якобы углубившись в увлекательную повесть «Конец полковника Тулбиса»…
Ну как же с таким-то интеллигентным мужчиной и не поговорить?
– А вы, я извиняюсь, кого ждете? – уважительно перешла на «вы» пухленькая.
Следователь оторвался от книги и тяжко вздохнул:
– Да если бы не жена – не ждал бы. Это ей шифоньер модный нужен, не мне!
Старушки переглянулись.
– А-а! Так вы, верно, Ираиду из сорок шестой квартиры ждете!
– Ну да, ее… Ираида Федоровна.
– Она много кому достает! Жить умеет, – покивала худая. – Правда, с мужиками не везет, потому как гордячка! Ходит – вся из себя такая фифа. Вот нормального-то мужика и нет – не замужем.
– А че ж нет-то? – вновь вступила пухленькая.
– А ты про Игорька, что ли? – худая презрительно махнула рукой. – Так это же не мужик – хахаль! Или по-современному – ухажер!
– А вы его знаете? – быстренько спросил Алтуфьев. – Ну, Игорька этого? Верно, с работы?
– Не, не с работы…
– А может, и с работы… Они как-то на торговской «Волге» приезжали, я видела…
– Говорю тебе – не с работы. Не из города он, не ленинградский – из области. – Худая бабуля поболтать была очень даже рада, тем более перемыть косточки «фифе» Ираиде и ее ухажеру. – Я еще раньше заприметила: сядет этот Игорек на лавку покурить, окурок да мусор из карманов разный куда попало выбросит, а ленинградцы бы в урну кинули.
– А, так я его, верно, видел! – обрадованно воскликнул Владимир Андреевич. – Здоровый такой, наглый.
– Наглый, это уж точно. – Старушки закивали наперебой. – Только не здоровый, а вертлявый такой, тощий. И это… сидел он…
– Сидел? – удивился Алтуфьев. – Это он вам сам сказал, что ли?
– Ага, скажет он, как же. Как-то на корточках у подъезда сидел, курил! А на корточках-то только сидельцы и сидят – затюремщики.
– Один раз мусор из карманов вытряс… на траву, на клумбу… – продолжала худенькая. – Бумажки разные, фантики, билеты трамвайные и на поезд, в общий вагон. Маленький такой, картонный… за три пятьдесят…
– А станцию? Станцию не запомнили?
– Да в области где-то… – Старушка задумалась. – Тосно, что ли… Или Сланцы…
– Дороговато что-то для Тосно – три пятьдесят! – засомневался Алтуфьев. – Может, Тянск?
– О! – Старушка всплеснула руками и засмеялась: – Точно – Тянск! Он и есть.
Тянск, Озерск и окрестности. Июль 1967 г.
– Да, в тот день я ездил на рыбалку. На озерко у Рябова Порога, там клев хороший… – Силаев кусал тонкие губы. – А что, нельзя?
Тощий, с вытянутым лицом, он и обликом своим, и поведением все еще оставался там, на зоне, и все никак не мог поверить в свою свободу. И что вести себя на свободе нужно совсем не так…
– Три, – вдруг улыбнулся Алтуфьев. – Сергей, ты три раза подряд произносишь «а что, нельзя»? Причем ни к селу ни к городу, не в обиду будет сказано.
Сергей дернулся, нахохлился, словно выбравшийся из лужи воробей:
– А что, нельзя?
– Четыре… – хмыкнул следователь.
Владимир Андреевич, конечно, хорошо понимал, что сейчас чувствует недавно освободившийся из мест лишения свободы Силаев. Он в любую секунду ждет подвоха! Особенно от следствия. Как сапер: ошибешься – и опять… ну, не на смерть – на зону. А там не сахар, далеко не сахар… Вот и Сергею Силаеву, Сиплому, обратно не очень хотелось. Отсюда и нервозность, и озлобленность, недоверие буквально ко всем.
Покачав головой, Алтуфьев вытащил портсигар:
– Кури. Ты ведь куришь?
Они сидели в кабинете Ревякина – стол, три стула, сейф. Еще шкаф и большой портрет Ленина на стене.
– Курю… Спасибо… Ой! – взяв сигарету, замешкался Силаев. – Что это у вас, «Памир», что ли?
Следователь пожал плечами:
– Я его с армии курю – привык. А ты, значит…
– Да нет, спасибо и на том, – неожиданно улыбнулся Сергей. – Просто я думал – такие только на зоне.
– Ну, видишь, не только… А, впрочем, Игнат Степанович скоро заглянет. У него «Друг» кажется…
– Игнат Степанович – это опер местный? Здоровый такой, да?
– Ну да, не хилый. Да ты уж всех тут знаешь.
– Пока только Дорожкина, участкового. Остальных – так…
Алтуфьев чиркнул зажигалкой. Оба закурили.
– Господи… Вот же я дурень! –
