И постепенно, взвешивая все «за» и «против», я пришла к мысли, что для меня во всех отношениях будет лучше работать у Матвея, но чувствовала я себя при этом препоганейшим образом — ведь мне впервые в жизни предстояло публично расписаться в собственной слабости. Но решение было принято и я, не теряя времени, поехала в офис Матвея. Неоднократно видевшие меня охранники пропустили меня без звука, и я поднялась наверх, где в приемной сидел также знакомый мне секретарь Вадим, который тут же доложил о моем приходе, и, выслушав распоряжение шефа, распахнул передо мной дверь. В кабинете кроме самого хозяина был еще и Панфилов, что мне было только на руку — не будет же Матвей сам мою работу контролировать, ясно же, что под Владимира Ивановича отдаст, вот и обсудим все сразу.
— Я по объявлению,— попыталась пошутить я.— Вам требуется директор детективного агентства?
— Требуется! — рассмеялся Матвей, как всегда, поднимаясь мне навстречу, хотя и я была уже почти его подчиненной, и показывая на кресло около окна.— Только, что это вид у тебя такой невеселый?
— А чего веселиться? — отмахнулась я.— Я привыкла всегда держать свое слово и доводить начатое дело до конца. Никогда не отворачивала, а сейчас приходится. Думаете, Павел Андреевич, так легко свой характер ломать? — В официальной обстановке Панфилов с Матвеем всегда обращались друг к другу по имени-отчестве, вот и я стала поступать так же.
— Это ты про завод? — спросил он и я кивнула.— Знаешь, Лена,— немного подумав, сказал он.— Давай сделаем так: сейчас принесут кофе и ты расскажешь нам с Владимиром Ивановичем все с самого начала и в мельчайших подробностях. И о своих предположениях тоже.
Прихлебывая кофе по-дьявольски, который я, как ни старалась, так и не смогла освоить, я, не упуская ни малейшей детали, рассказала абсолютно все, о чем точно знала или только догадывалась, умолчав только об «Осах» — не моя это тайна.
Матвей слушал меня, не перебивая, а, когда я закончила, сказал:
— Подожди, пожалуйста, в приемной. Нам с Владимиром Ивановичем кое-что обсудить надо.
Недоумевая, я покорно вышла и устроилась в кресле рядом со столиком, на котором лежала свежая пресса. Прошло пять минут, десять, пятнадцать и я уже начала нервничать, когда открылась дверь и в приемную вышел Панфилов. Едва взглянув на его недовольный вид, я поняла, что разговор был не из легких. Он на ходу кивнул мне, чтобы я шла за ним, и я, заинтригованная, поспешила следом.
— Павел распорядился помочь тебе,— сердито бросил он.— Не ждал я от него такого решения! Никак не ждал!
Ладно, делать нечего... — он совсем неласково глянул на меня и сказал: — Тебе надо будет поехать в Москву. Когда сможешь отправиться и где там жить будешь?
— Завтра, чего тянуть-то? А остановлюсь в «России». Я ее по старым временем, как свои пять пальцев, знаю.
— Хорошо,— медленно, уже что-то обдумывая свое, говорил Владимир Иванович.— Поедешь с Малышом и Карлсоном. На их машине. Пусть тоже в «России» остановятся. А сейчас ступай и возвращайся сюда часика через два — мне к серьезному разговору с тобой подготовить кое-что надо,— и угрюмо повторил: — Прямо тебе скажу — не ожидал я от Павла такого... Совсем не ожидал...
Из офиса, который я теперь могла назвать почти своим, я поехала на Набережную и, оставив машину на стоянке, пошла в небольшое кафе, расположенное на берегу прямо над Волгой. «Вот и все,—думала я, глядя на медленно текущую мимо, ужасно грязную и полную мусора речную воду.— Вот и кончилась твоя, Елена Васильевна, вольница. Будешь ходить, как все, на работу, получать зарплату, слушать разгоны начальства, только уволиться оттуда ты уже никогда не сможешь. Ты купила билет в один конец, не жалеешь об этом? — и честно созналась самой себе: — Нет! Не жалею!».
Когда я снова приехала в офис и вошла в кабинет Панфилова, он перво-наперво предупредил меня:
— Все, что я тебе сейчас скажу, должно остаться здесь. Ни Солдатову, ни Чарову, ни кому-нибудь другому ты не скажешь ни слова. Поняла?
— Пан, даю честное слово. А я eгo еще никогда не нарушала. Ну... Кроме тех случаев, когда обещала бросить курить,— попыталась я несколько разрядить обстановку, чтобы приободрить себя — все-таки мне было несколько не по себе.
— Ты свои хохмочки, Елена, для дружеских посиделок оставь! Здесь им не место! — резко оборвал меня Пан.— И слушай меня внимательно. Был когда-то в Баратове один хоть и молодой, но уже очень ловкий адвокат по уголовным делам Аркадий Анатольевич Коновалов, подонок и гнида, который не брезговал ничем, вплоть до консультаций уголовников, которые на него прямо-таки молились, и прямой наводки.
— Что-то вроде «черного» адвоката? — спросила я.
— Да,— кивнул Панфилов.— А зимой 89-го было совершено ограбление инкассаторов, дерзкое и наглое. Мужиков убили: один-то уже в возрасте был, а второй — совсем мальчишка. Взяли крупную сумму денег и их оружие. Двух случайных свидетелей, мужа с женой, тоже убили. Но! Она на месте умерла, а он — уже позже в больнице и успел кое-что нам сказать, только запротоколировать его показания мы не успели. Но с его слов мы поняли, что это дело рук Лопаты, то есть Лопатина Семена Ивановича, который работал всегда один и никогда не оставлял свидетелей, кем бы они ни были, хоть ребенок, хоть старуха древняя — ему все едино было. Стали мы его разрабатывать, ночей не спали... — Пан встал и стал расхаживать по кабинету, продолжая рассказывать: — Только ничего мы против Лопаты нарыть не смогли. Обыски провели и у него, и у всех его родственников и знакомых — деньги и оружие искали — да не нашли. А потом выяснили мы через агентуру, что у него с Коноваловым в последнее время какие-то дела общие были. Стали мы к тому подбираться, и оказалось, что Аркаша валютой балуется, а в то время, хоть прежних строгостей уже и не было, но при желании за это могли приличный срок навесить. А желание у нас было, причем очень сильное. Организовали мы Аркаше подставу и взяли на горячем. Я с ним лично задушевную беседу провел и сдал он мне Лопату, как миленький, но, естественно, в обмен на свободу. Огреб тогда Лопата срок приличный, но, как мы ни старались, не «вышку», а Коновалов, от греха подальше, из Баратова уехал и в Москве обосновался. И начал он там сначала работать на одного очень-очень серьезного человека, имя которого тебе знать совершенно необязательно, но именно этот человек в свое время Филину по поводу местного «Доверия» и звонил. Потом Аркаша, с позволения хозяина естественно, и свою консультационную фирму основал. Тоже «Доверие» называется — с фантазией у него небогато. Хозяин его с полгода назад от дел отошел, но расстались они по-хорошему, потому что от этого человека по-плохому можно уйти только ногами вперед.
— А Лопата уже освободился?
— Да, к сожалению. Правозащитнички, мать их... — скрипнул зубами Пан.—Лезут туда, где ни черта не смыслят.
— Так. А если Лопата узнает, что его Коновалов сдал, то, что будет?
— То и будет! Можешь не сомневаться, еще как будет! — заверил меня Панфилов.— Особенно если он пленку послушает, на которую я тогда свою беседу с Коноваловым записал. Только Аркаша сейчас так высоко взлетел и, работая на хозяина, такими связями оброс, что, чую я, Лопату скорее уберут, чем он успеет с Коноваловым даже поговорить. Так что это тоже не вариант.
— Что же тогда делать? — озадаченно спросила я.— Ведь получается, что мы под козырной отбой попали?
Владимир Иванович молчал, глядя куда-то сквозь меня, а потом, очнувшись сказал:
— Ну не совсем под козырной... Есть у нас кое-что в рукаве... — он достал из ящика стола конверт и протянул его мне.— На, посмотри... Тот, что постарше, Коновалов.
На фотографии, которую я достала из конверта, были сняты двое обнаженных мужчин в позе, не имеющей двойного толкования. Причем, партнером Коновалова был какой-то совсем молодой парнишка.
— Впечатляет? — спросил Пан, увидев мое скривившееся от отвращения лицо.— Этот парнишка — сын,— тут он назвал фамилию, услышав которую, я совершенно непроизвольно открыла рот.— Да-да, того самого. Он тогда в Баратове работал, а сейчас в Москве на очень приличной должности обретается. Как ты думаешь, что сделает отец, узнав, из-за кого его сын по этой дорожке пошел?
