Тоня достала ручку и бумагу и присела напротив охотника. Она почувствовала себя гораздо лучше. В мужичке, несмотря на его нелепую внешность, чувствовалась такая уверенность, которая действовала на нее успокаивающе.
– Значит, первое, то, которым в последний раз угощал. Оно с гречишным медом.
– А, так вот почему такой привкус был!
– Угу, от меда. Кстати, у Степаниды Семеновны полный поднос дома стоит, забыл захватить, а то угостил бы вас.
– Я все равно к ней попрощаться зайду, – грустно улыбнулась Тоня, – так что если захотите – угостите. Вещи вот только соберу и зайду.
– Ну и славно. Значит, мед берете и масло и все вместе в кастрюльке на паровой бане подогреваете…
Сашка вышел из комнаты, когда остальные еще сидели за столом, и накинул теплую куртку. Когда он натягивал сапоги, в коридор выглянул Колька.
– Ты чего второе не доел? Мать обиделась.
– Да дело у меня одно есть…
– Какое дело?
– Да пустяковое.
– Какое пустяковое?
– Коль, ты иди, а? – попросил Сашка. – Не грузи меня сейчас. Сказал – дело, значит, дело.
Колька внимательно взглянул на брата, и блеск в глазах Сашки ему не понравился.
– Сань, ты че задумал?
– Да так, – усмехнулся Сашка, застегивая молнию на куртке, – попрощаться хочу кое с кем.
– Сдурел, что ли? С кем попрощаться? С Чернявскими?
– А хоть бы и с ними!
– Все, Сань, кончай блажить, раздевайся…
– Коль, отвали. Не твое дело. Ну могу я приколоться напоследок, а? Нет, скажи, могу? Вот я и пошучу, как Чернявский пошутил. Вот я и поприкалываюсь. А ты иди, компот допивай, а то мать и в самом деле обидится.
– Да что у тебя за приколы такие? – Колька покраснел в темноте, но Сашка не увидел. – Ты вот что, раздевайся и топай домой. Чтобы не делал этого, ясно?
– Ты о чем? – весело удивился Сашка. – Чего не делал?
– Того, что задумал. Дай им уехать спокойно. Юлька сама виновата.
Сашка шагнул к брату и схватил того за грудки.
– Да в чем же, Коленька, она виновата? В том, что этот козел…
Колька без труда оторвал руки Сашки и крепко сжал их.
– Сань, возвращайся домой, – неожиданно спокойно произнес он. Сашка пыхтел, пытаясь вырваться, но Колька держал его крепко. – Иди давай, не дури. Пожалуйста.
Сашка расслабился, хитро взглянул на брата, и Колька выпустил его.
– Значит, сам хочешь? – спросил Сашка. – Ну давай, давай.
– Что ты выдумываешь? Ничего я не хочу!
– А то я не знаю. Ну, давай, флаг тебе в руки…
Он махнул рукой и открыл дверь в комнату. Кольку обдало волной теплого воздуха – мать час назад затопила. Он постоял, потоптался минуту и наконец принял решение. Не раздумывая больше, оделся и вышел наружу.
Яблони в большом почтальоновом саду, который он никак не мог привыкнуть называть садом Чернявских, стояли в инее. Колька провел рукой по одной ветке, и на руке остался белый след. Перед крыльцом замедлил шаги, остановился в нерешительности. Постоял, обдумывая то, что собирался сделать, и толкнул дверь. Как он почему-то и ожидал, она была открыта. Ну что ж, ему везет. Колька усмехнулся и тихо вошел внутрь.
Вторая дверь открылась с тихим скрипом, но никто не выскочил навстречу. Собираются, конечно, догадался он, заняты делом. Ничего, сейчас придется сделаеть небольшой перерыв. Он остановился у двери, прислушиваясь к голосам, звучащим из зала. Мужской, высокий, был явно не Витькин, но какой-то знакомый. Охотник! Чертов охотник! Колька задумался, и в этот момент ему сзади на плечо легла чья-то рука…
Прокофьев опустил трубку и вычеркнул три фамилии. Хорошо, что он догадался посмотреть районы прописки, которые у некоторых совпали, а то так и обзванивал бы по четыре раза одни и те же столы. Так, теперь седьмая фамилия… Господи, где ж такой район?
Он прижал трубку к уху, слушая длинные гудки. На пятом раздался негромкий щелчок.
– Паспортный стол, слушаю вас.
– Мать, ты что? – шепотом изумился Колька. – Так до смерти напугать можно. Ты что пришла-то?
– Тебя пришла домой отправить, – тихо ответила тетя Шура. – Хватит по чужим домам околачиваться, ступай.
– Мам…
– Сказала, ступай, зря не унижайся. Бесполезно это. Давай, давай…
Она подтолкнула стоящего в нерешительности Кольку, и он шагнул назад, в темноту коридора.
– Ма, а ты чего стоишь?
– А я с Тоней хочу поговорить, мне нужно.
– Да у нас сегодня просто день визита к Чернявским, – пытался пошутить Колька, но мать даже не улыбнулась.
– Иди, иди, я скоро.
Она показала подбородком на дверь, и Колька нехотя подчинился. Что ж, может, оно и к лучшему.
Прокофьев ворвался в кабинет Коломеева, тяжело дыша.
– Эй, ты что? – отложил бумаги следователь и, увидев лицо Прокофьева, поднял брови. – Сереж, что такое?
Прокофьев открыл рот, хотел что-то сказать, но вместо этого положил на стол перед Коломеевым бумажку. Тот глянул на нее и несколько секунд всматривался, как будто позабыл буквы. Что за ерунда? Внезапно смысл написанного дошел до него. Он перевел потрясенный взгляд на Прокофьева, стоявшего перед ним, и ахнул:
– Кто?! Она?! Не может быть!!!
– Может, Иван Ефремович, – хрипло выдохнул Прокофьев, – я все уточнил. Это она.
– Звони Чернявскому, быстро! – вскочил Коломеев. – Всех на выезд со мной! Быстрее, быстрее!
– Так нет же никого, – простонал Прокофьев. – Иван Ефремович, нет никого, некому ехать.
– В бога душу мать! Поехали, кто есть, да скорее, скорее!
Машина мчалась по дороге, взметая снег, а Прокофьев отчаянно пытался дозвониться до Чернявского.
– У него аппарат отключен, Иван Ефремович, телефон не отвечает.
– Капице звони, телефон в книжке! – рявкнул Коломеев. – Черт, не будет она ждать, сегодня к ним придет! Они же уезжают… Михалыч, быстрее, быстрее!
– Не гунди, начальник, – огрызнулся тот. – И так все возможное из мотора выжимаю. Ну давай, милая, гони…
Тетя Шура постояла минуту на пороге, собираясь с силами, выпрямилась. Значит, ты, Витя, собрался сегодня уехать? Нет, голубчик, так просто ты не уедешь.
Она вспомнила, что сын сказал про охотника, и на секунду задумалась. Хотя, в конце концов, для того, что она наметила сделать сегодня, охотник не был помехой. Она сделала три шага по коридору, чуть прихрамывая, вошла в комнату и плотно прикрыла за собой дверь.
– Ой, тетя Шура, – встала с места Тоня. – Здравствуйте!
Охотник только кивнул от окна, а Виктор слегка недовольно произнес:
– Добрый день, тетя Шура. Попрощаться пришли?
Она молча смотрела на него – грузная, пожилая женщина с землистым лицом.
– Тетя Шура, в чем дело? – поморщился Виктор, ожидая очередных неприятностей. – Вы из-за драки с Колькой? Так он сам напросился, уверяю вас, вот и Тоня может подтвердить…
– Нет, Вить, – покачала головой тетя Шура. – Не из-за драки. Сказать я тебе хотела кое-что…
Она сделала шаг навстречу Виктору, и в этот момент дверь распахнулась. В комнату влетел красный, запыхавшийся Капица, держа в руках пистолет.
– Стоять всем, не двигаться!
Тетя Шура шарахнулась в сторону, Тоня вскрикнула, а Женька попытался вскочить, но его остановил крик Капицы:
– Сидеть! Сидеть, я сказал!
Женька, не сводя глаз с направленного на него пистолета, опустился на место. Тетя Шура прижалась к стене.
– Дуру убери, – негромко посоветовал охотник, – пальнешь невзначай.
– Пальну, – согласился Капица, по-прежнему тяжело дыша. – Ой, пальну! Может, оно и к лучшему будет, а? Что же ты, девочка, наделала?
– Степан Иванович, вы что? – испуганно спросила Тоня.
Виктор пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось.
– Да ничего, ничего. Ты отсядь подальше, Антонина Сергеевна. То-то мне призраки мерещились, старому дураку! Ты, милая моя, думаешь, что этот добрый человек – Евгений Горич?
Он кивнул на охотника, и, не сводя с него пистолета, закончил:
– Нет, Антонина Сергеевна. Женя это Басманова, вот кто.
Лай собак за околицей и скрип входной двери, которую то закрывал, то распахивал ветер, да тяжелое дыхание человека с пистолетом в руке – вот и все звуки, которые слышны были в комнате. Тоня, ничего не понимая, смотрела на охотника. «Капица сошел с ума, – подумала она. – Что за чушь он несет?»
И вдруг перед ее глазами встала старая, выцветшая от времени фотография с желтоватыми пятнами по краям. На этой фотографии высветилось, возникло прямо перед ней четко и ясно одно-единственное лицо, а другие словно отошли назад, размываясь тенью. Черноглазая девчонка в футболке, похожая на мальчишку, улыбалась Тоне.
И тут, словно по причуде злого колдуна, лицо ее начало меняться – меняться стремительно и как-то странно. Оно пополнело, раздулись и обрюзгли щеки, сделав его одутловатым, черные глаза потускнели и спрятались под бровями. Но неестественней всего было появление редкой, торчащей из бугристой кожи в разные стороны щетины. Лохматые, неопрятные волосы неопределенного цвета, оплывшее тело… Кто-то, завершивший превращение, засмеялся у Тони над ухом и растворился, довольный собой. Отделенный от нее столом, перед Тоней сидел охотник Женька Гурич.
